– Семён Родионович, нам бы хотелось слышать от вас правду, – с каким-то сожалением заметил голос. – Если вы будете лгать нам, это очень плохо скажется на вашем самочувствии.

– Чёрт побери, я говорю вам правду! – взорвался Костенко. – Какая связь может быть между двумя эскадрами по разные стороны континента?

И вдруг его осенило. Он понял, кто его похитители. Ну конечно! Как он сразу не догадался? Этот акцент, эта типично русская манера обращения по имени-отчеству, неизвестная людям западной культуры, этот особый интерес к вопросу о капёрах – всё указывало на то, что он попался в лапы полякам. Недаром Стекль предупреждал, что их тут пруд пруди. Как бишь зовут их лидера? Совершенно вылетело из головы…

Открытие это не прибавило ему уверенности. Напротив, он похолодел и застучал зубами от страха. Если от англичан и французов ещё можно было ожидать какого-то снисхождения, то братья-славяне были беспощадны. Наверняка они нахлебались горя от русской власти, и церемониться не станут. В общем, дело было швах.

– Однако вы в курсе прибытия этой эскадры, – полуутвердительно сказал голос.

– Разумеется, – проворчал Костенко.

Он услышал, как похитители его шепчутся. Видимо, они обсуждали, можно ли ему верить. Потом голос произнёс:

– Когда вы узнали о прибытии эскадры в Сан-Франциско?

Это был ловкий вопрос. Если бы Костенко ответил: в августе, то возникло бы подозрение, что действия Лесовского и Попова были согласованы. А если бы он ответил: в сентябре (то есть уже будучи в Нью-Йорке), тогда выходило, что он лгал, говоря, будто между эскадрами нет никакой связи. Но и так, и так получалось, что он не говорил всей правды. Сообразив всё это, Костенко покрылся испариной.

– К-когда прочли в Нью-Йорке американские газеты, – нашёлся Семён Родионович.

Повисла пауза. Его мучители тихонько совещались. Затем прежний голос сказал:

– Нам бы хотелось знать, какие действия собирается предпринять Россия в случае, если она не получит поддержки Соединённых Штатов в борьбе с капёрством.

– У адмирала Лесовского есть приказ идти в Карибское море. И он выполнит его вне зависимости от ответа американского правительства.

– Насколько серьёзны ожидания в России на поддержку Америки?

«Что за чёрт? – подумал Костенко. – Я ведь уже ответил им».

– Мы рассчитываем на помощь американцев, но готовы обойтись и без неё.

– Ухудшит ли российско-американские отношения негативный ответ Вашингтона на русский запрос?

– Вероятно. Но не слишком. В России понимают, что американцы сейчас завязли в своей войне, и им не до польских капёров.

При этом Семён Родионович подумал: «Ни дать ни взять – беседа двух дипломатов». Он поводил языком по сломанным зубам.

– Намерена ли Россия оказать военную помощь США в случае их согласия на сотрудничество в деле борьбы с капёрами?

– Россия готова оказать эту помощь даже в случае отказа Вашингтона сотрудничать.

– Поясните ваши слова.

– Что именно?

– В каком виде Россия намерена оказать военную помощь США? Действиями на море, военными поставками, или, может быть, финансовыми займами?

– Всем вышеперечисленным.

– Чушь, – вмешался вдруг другой голос. – Откуда у России столько денег? Она сама побирается по чужим дворам.

Костенко пожал плечами.

– Я не работаю в финансовом ведомстве. Мне это неизвестно.

Голоса опять зашушукались.

– Сколько военных кораблей осталось у России на Чёрном и Балтийском морях?

– Не имею представления.

Послышался шаркающий звук, и в его челюсть снова врезался мощный кулак. Семён Родионович упал навзничь, пронзённый дикой болью в правой скуле, а неизвестный мучитель ещё добавил удар в живот. Костенко почувствовал, что задыхается. Не помня себя, он принялся сдирать с глаз повязку, но та была прикручена крепко и не поддавалась.

– Хватит, хватит, – поспешно сказал первый голос. Последовала короткая тирада на незнакомом языке, затем голос продолжил. – Вам не следует снимать повязку, Семён Родионович. Иначе нам придётся вас убить.

– Вы меня и так уже почти убили, – прохрипел Костенко, отнимая, однако, руки от лица.

– Поймите, вы сами виноваты, – терпеливо втолковывал ему голос. – Уверяю вас, если бы вы честно и правдиво отвечали на наши вопросы, не было бы нужды прибегать к столь грязным мерам. Обещайте впредь не вилять.

– Хорошо…

– Очень любезно с вашей стороны.

Послышались какие-то шаги, Костенко помогли сесть, затем к губам его поднесли кружку с холодной водой. Он пил, почти не открывая рта; челюсть ныла неимоверно. Вода была солоноватая, перемешанная с кровью.

– Итак, вернёмся к последнему вопросу, – произнёс голос, когда Костенко напился. – Сколько русских военных судов находится сейчас на Чёрном и Балтийском морях?

– Я – сотрудник министерства иностранных дел, а не военно-морского ведомства. Мне неизвестны размеры российского флота, – слабо ответил Семён Родионович. – Загляните в справочники. Наверняка англичане и французы уже всё подсчитали.

Произошёл короткий обмен репликами на каком-то славянском языке, затем голос сказал:

– Хорошо, оставим это. Насколько серьёзно оценивает министерство иностранных дел России возможность интервенции в случае продолжения боевых действий против повстанцев?

– Интервенции куда – в США или Россию?

– В Россию.

– Этот вопрос обсуждался князем Горчаковым с государем. Судя по ответу на меморандум держав, такая возможность была признана маловероятной.

– А чиновники министерства тоже так считают?

– Да.

– Заметны ли в России военные приготовления?

Костенко облизнул разбитые губы.

– Я не покидал Петербурга последний год, поэтому ничего не могу сказать. В столице таких приготовлений не заметно. Разве что…

– Разве что?

– Обновили укрепления Кронштадта. Я видел это собственными глазами.

– Обсуждалась ли возможность превентивного удара по Копенгагену для уничтожения капёрского флота?

– Не знаю. По-моему, этот флот – чистая выдумка.

Он задержал дыхание и зажмурился, ожидая очередного удара, но его не последовало.

– Есть ли у России планы заключения военного союза с США?

– Да.

Всё-таки к героям Костенко не относился. Получив несколько раз по морде, он решил ничего не скрывать и перестать уходить от ответов.

– В какой форме замысливается этот союз?

– В форме широкого сотрудничества против общих врагов.

– Вплоть до совместного вооружённого выступления?

– Именно так.

– Как барон Стекль смотрит на перспективу заключения такого союза?

– Не знаю. Я передал ему все бумаги касательно данного вопроса, он обещался хлопотать. – Эта маленькая ложь была ложкой мёда в огромной зловонной бочке предательства. Костенко понимал это и не очень радовался, водя за нос своих мучителей.

– Вы говорили по этому поводу с руководством Демократической партии?

– Нет. Это – государственная тайна.

– Не лгите нам, Семён Родионович, – мягко посоветовал голос. – Сенатор Оделл собирается поднять перед правительством вопрос о польских капёрах. И после этого вы будете утверждать, что не говорили на эту тему в Таммани-Холле?

– Я действительно говорил там о польских капёрах, но ни словом не обмолвился о заключении военного союза с США.

– Какова ваша миссия здесь?

– Моя лично?

– Да.

– Передать инструкции государя барону Стеклю.

– Это всё?

– Да.

…Допрос длился около полутора часов. Неизвестный вопрошатель оказался большим искусником по части задавания каверзных вопросов. Снова и снова возвращаясь к одним и тем же темам, он обмусоливал их так и этак, словно проверял Костенко на честность. К концу этой пытки Семён Родионович едва ворочал языком и перестал понимать, где заканчивается реальность и начинается бред помутнённого сознания. Всё перемешалось в его голове. Образы Нью-Йорка сменялись воспоминаниями о родной Харьковщине, голос допрашивающего всё более сливался с голосом князя Горчакова. Поняв, что многого от него уже не добиться, мучители его отступили. Костенко услышал, как они вышли из комнаты, поблагодарив напоследок за ответы. Русского агента повернули лицом к стене и сняли с него повязку. За спиной его раздался какой-то скрежещущий звук, потом хлопнула дверь, и всё стихло. Костенко повернул голову. Посреди дощатого никогда не крашеного пола стояло корыто с водой. Семён Родионович усмехнулся – гуманисты, однако! Он подошёл к корыту и принялся смывать с лица кровь, выплёвывая осколки зубов. Душа его набухала злостью. Странно, но во время допроса он не был зол, скорее – напуган. А теперь, когда его оставили одного, мысли наполнились мечтою о мести. Он отхаркивал кровь и представлял, как поступит с этими негодяями, когда выберется отсюда. Мечты его были жалки и смешны, и он понимал это, но ничего не мог с собою поделать. Боль в скулах не ослабевала, растравляя душевную рану. Никогда в жизни его так не унижали. Даже когда в министерстве он при всех был оскорблён одним юным секретарём – наследником крупного состояния – самолюбие его не было так уязвлено. Подумать только – попасться в лапы каких-то проходимцев! Он, представитель Российской державы и доверенное лицо князя Горчакова, вынужден терпеть насилие со стороны презренных эмигрантских крыс! Сознавать это было тяжко и невыносимо.