Эти логические доводы подействовали на короля, но когда зашла речь о непосредственном снаряжении экспедиции, между сочинителем проекта и королевской четой снова произошло столкновение.
О почестях уже не спорили. Дон Фернандо согласился на то, чтобы будущий открыватель новых земель был адмиралом, вице‑королем и кем только ему заблагорассудится. Но теперь он просил денег – того, что более всего тревожило эту королевскую чету, казна которой не только опустела, но была, к тому же, обременена огромными долгами после победы, не принесшей еще никаких доходов.
И снова сеньор Кристобаль, неспособный в своем непреклонном упрямстве пи на какие уступки или соглашения, когда дело касалось его доходов, покинул двор, считая вопрос решенным окончательно; но до того как сесть на своего мула, купленного в Рабиде на деньги королевы, он не преминул пойти попрощаться с Луисом де Сантанхелем и сообщить ему о своем провале.
Ему было известно, с каким интересом богатый обращенный относился к будущей монополии на азиатские пряности. Именно благодаря этим товарам Венеция возвеличилась на несколько веков, превратившись из нищего поселка на адриатическом побережье в первую морскую державу Европы.
Секретарь арагонского короля не решился еще раз беспокоить своего государя. Он уже истощил его терпение во время предыдущих бесед, когда уговаривал его предоставить Колону требуемые им почести и звания. Он счел более надежным поспешить к королеве, которая всегда приветливо принимала его и советовалась с ним относительно драгоценностей и нарядных тканей, потому что старый купец был очень сведущ в тогдашнем искусстве одеваться.
Одна из ветвей семейства Сантанхель после обращения в христианство переселилась из Сарагоссы в Калатайуд, а затем окончательно осела в Валенсии, привлеченная, как многие арагонцы, очарованием моря и плодородными равнинами средиземноморского побережья. Не раз дон Фернандо в трудные для него минуты появлялся в доме у Сантанхелей в Калатайуде с просьбой о займе. Это была семья, которая путем торговли пришла к утонченной роскоши и искусству, подобно семье Медичи и другим купеческим династиям итальянских республик.
Луис де Сантанхель, валенсианский дворянин и секретарь короля, гордился тем, что один из его предков был послом на Востоке. Все члены его семьи владели несколькими языками. Он был тесно связан с главными европейскими банками, которые поддерживали его, когда этого требовали его дела. Донья Исабела, несмотря на свою набожность, была с ним любезна, ценя его образованность и учтивость. Он был для нее самым приятным из всех евреев, распоряжавшихся государственным имуществом арагонского королевства.
Первым, что сделала донья Исабела следуя указаниям Сантанхеля, было распоряжение об отправке вслед за Колоном королевского гонца, который, помчавшись галопом, настиг его в двух лигах от Гранады, в местечке, называемом Пуэнте де лос Пинос.
Приглашение королевы отнюдь не удивило Колона. Он был уверен в том, что Сантанхель добьется его возвращения.
Тем временем королева беседовала с Сантанхелем о том, как раздобыть денег для этого путешествия. Арагонский финансист знал лучше, чем кто бы то ни было, в каком бедственном положении находятся и казна, и сама донья Исабела. Ей неоднократно приходилось закладывать личные драгоценности, с условием что заимодавцы вернут их на несколько часов, когда ей нужно будет блеснуть ими на каком‑нибудь празднестве. Но сейчас к этому средству прибегнуть было невозможно: все драгоценности были давно заложены, и сам Сантанхель послужил в этом деле посредником между нею и валенсианскими ростовщиками. Последние предоставили ей крупные суммы для продолжения войны с маврами и хранили ее украшения в сокровищнице валенсианского собора. Где же достать деньги, необходимые для путешествия за богатствами Великого Хана?
Новый христианин, не менее заинтересованный в этом, чем королева, мысленно перебрав в памяти все свои личные сделки, успокоил ее великодушным поступком истого дворянина: он сам даст ей взаймы и немедленно выложит миллион мараведи, полученный им от монополии на некоторые налоги в Валенсии. Но так как в этом деле у него есть компаньоны, он не в состоянии предоставить этот заем безвозмездно.
К тому же, этому выходцу из еврейского народа, изысканно и пышно обставившему свою частную жизнь, казалось безнравственным давать деньги без процентов. Надо уважать незыблемые законы коммерции. Между порядочными людьми дела должны всегда оставаться делами.
В те времена не было никакого установленного законом процента, и ростовщики тайно брали неслыханную мзду.
А Сантанхель заявил, что, желая поддержать столь великое предприятие и в то же время послужить своим повелителям, он возьмет с них всего только полтора процента.
Глава VI
В которой адмирал моря Оксана бежит от любви и встречает насмешкой еретическое и нелепое предположение о возможности открыть новый мир, еще не достигнув берегов Азии.
Утро уже давно наступило, когда к бедному домику Беатрисы подошел мальчуган, посланный к ней Буэносвиносом, хозяином постоялого двора. Ее возлюбленный, отец маленького Эрнандико, прибыл туда прошлой ночью с двумя юношами, прислуживающими ему.
По словам посланного, он явился как важная особа, что только подтверждало слухи, дошедшие до нее уже несколько недель назад, о великих почестях и деньгах, предоставленных королевской четой Колону. Печальным было то обстоятельство, что, приехав еще накануне, в час вечерней молитвы, он только на следующее утро собрался сослать за нею.
Прежде всего она позаботилась о том, чтобы умыть и принарядить сына, который сидел на полу, играя со своей кошкой и соседским щенком. Не обращая внимания на его рев по поводу внезапного мытья, она терла ему лицо и в особенности под носом, чтобы не осталось следов налипшей грязи, и безжалостно втискивала его хрупкие ручонки и рукава шелковой курточки, которую перешила несколько дней тому назад из старого платья, подаренного одной городской сеньорой.
Затем она стала приводить в порядок себя: надела воскресную юбку, вздувшуюся на подложенных бедрах, как требовала тогдашняя мода, прикрыла кофточкой руки и грудь, порозовевшие от мытья, подвела глаза и губы красками, которые она, уступая женской прихоти, покупала для особо важных случаев в мавританских лавчонках, накинула на свои светлые волосы голубую мантилью с серебряным шитьем и, таща малыша за руку, так что он почти не доставал ногами до земли, выбежала из дома, захлопнув за собой дверь.
Она была взволнована неожиданным возвращением любовника. Уже давно она не получала от него никаких известий.
Одни – чтобы просто досадить ей, другие – чтобы попытаться занять место отсутствующего, рассказывали ей о бегстве Колона, осмеянного королем и королевой и, несомненно, направившегося во Францию. Беатриса уже примирилась с тем, что никогда больше его не увидит. Потом люди снова заговорили о нем, уверяя, что его опять видели в Санта Фе, возле Гранады, и вдруг теперь ей сообщили, что он прибыл в гостиницу, где они когда‑то познакомились, во всем великолепии богатого сеньора, побывавшего при дворе.
Беатриса беспокоилась, думая о том, как он встретит ее. Несколько мгновений она сомневалась в самой себе, опасаясь, что мореплаватель после такой стремительной перемены в его судьбе найдет ее постаревшей, неотесанной, непривлекательной. Затем она улыбнулась глазами и уголками губ и продолжала свой путь на постоялый двор. Ведь слова и взгляды мужчин ежедневно доказывали ей, что время ее заката еще не наступило. Красота ее заключалась главным образом в том, что ей не исполнилось еще и двадцати четырех лет, и ее пышно расцветшая молодость, приобретя особую прелесть благодаря материнству, придавала ей очарование, вкус и цвет прекрасного летнего плода.
Буэносвинос вышел ей навстречу к воротам дома, и с первых же его слов она поняла, что с тех пор, как они виделись в последний раз, его уважение к Колону сильно возросло. Она сразу увидела на нем отблеск той важности, которую приобрел благодаря их высочествам сеньор, занимающий лучшее помещение гостиницы.