– Увы, так повелел ваш покойный отец.

– Значит, теперь вы будете называть его так, как прикажу я?

– Да. Вы оставляете приказ в силе?

– Разумеется. Все мы просто обязаны обращаться как можно лучше с нашим милым Майклом.

– Ну, а его друзей вы тоже прикажете мне принимать?

– Шестерку?

– Вы тоже их так называете?

– Не может же король отставать от моды. А вам я приказываю: вы не должны принимать никого из тех, кто вам неугоден.

– Разумеется, на королей приказ не распространяется? – улыбнулась Флавия.

– На других распространяется. А я буду просить вас о снисхождении.

Слушая меня, принцесса подошла к окну и выглянула на улицу.

– Герцог! – воскликнула она. – Герцог Стрелсау приехал!

Я улыбнулся и промолчал. Принцесса тоже не возобновляла беседы. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Шум на улице утих. Зато послышались шаги в прихожей. Я завел с принцессой совершенно пустую беседу. Мы проговорили несколько минут. Майкл все не появлялся, и я ломал голову, куда он пропал.

– Кузен, вы нарочно его злите? – неожиданно спросила Флавия.

– Злю? – удивился я.

– А вы думаете, ему приятно, что вы заставляете его ждать в передней?

– Но я вовсе не хочу, чтобы он ждал в передней, дорогая кузина!

– Значит, ему можно войти?

– Конечно, если вам это угодно.

Она изумленно посмотрела на меня.

– Вы не забыли? – спросила она. – Пока я с вами, никто не имеет права войти.

– Мне это нравится! – нашелся я. – Теперь я вижу, что после коронации и впрямь стал всемогущим. Ну, а скажите, кузина, если бы у меня был кто‑то в гостях, а вам понадобилось бы войти, вы бы имели на это право?

– Вы не хуже меня знаете, что имела бы. Ведь мы с вами королевской крови. – И она снова удивленно посмотрела на меня.

Из‑за того, что Фриц не удосужился посвятить меня во все эти тонкости, я вынужден был выкручиваться. Раздавая в мыслях самые нелестные для него эпитеты, я как можно веселее воскликнул:

– Каюсь, кузина! Никак не могу запомнить всей этой чуши. Но раз уж я совершил оплошность, придется ее исправлять.

С этими словами я встал с кресла, распахнул дверь и вышел в переднюю. За столом с самым что ни на есть мрачным видом сидел Черный Майкл. Все остальные стояли. Все, за исключением Фрица фон Тарленхайма. Не обращая никакого внимания на Майкла, он вальяжно развалился в кресле и беседовал с графиней Хельгой. Увидев меня, он тут же вскочил на ноги, демонстрируя не столько почтение королю, сколько пренебрежение к Майклу. Герцог чрезвычайно выразительно посмотрел на Фрица. Легко было понять, что Фриц не снискал любви Майкла.

Я протянул Майклу руку, а потом, сердечно обнял его, провел в гостиную Флавии.

– Любезный брат, – виновато проговорил я. – Поверьте, знай я раньше, что вы тут, вам не пришлось бы ждать ни минуты. Я тотчас попросил бы у принцессы соизволения принять вас.

Майкл тут же заверил, что очень тронут такой заботой, однако сердечности я в его тоне не уловил. Вполне вероятно, что у этого человека было множество способностей, но актером он был никудышным. Он изо всех сил старался показать, что не подозревает подвоха и по мере сил играл роль любезного и почтительного брата. Увы, получалось это у него настолько плохо, что даже не очень внимательный наблюдатель сразу догадался бы, до какой степени мой любезный братец меня ненавидит и как неприятно ему, что я сижу рядом с Флавией. А я развлекался тем, что то и дело обращался и к нему, и к принцессе по имени. Если Майкл настоящего‑то короля не жаловал, воображаю, каково ему было терпеть панибратство от самозванца!

– Вы поранили руку, сир? – со всей заботливостью, какую только мог изобразить, спросил Майкл.

– Да, братец, я играл с собакой, и она меня вдруг укусила. Вы же знаете, эти полукровки такие взбалмошные… – решил позлить его я.

Майкл так свирепо посмотрел на меня, что я понял: колкость моя достигла цели. Я думал, он сейчас выдаст себя. Но, собрав остатки сдержанности, Майкл обуздал гнев и выдавил жалкое подобие улыбки. И тут Флавия нанесла ему еще один удар. Посмотрев на меня с тревогой, она воскликнула:

– А рана не опасна?

– Не волнуйтесь, кузина, – поспешил успокоить ее я. – Конечно, если бы я позволил укусить себя сильнее, неизвестно, чем бы все кончилось. Но я не позволил.

– Надеюсь, эту свирепую тварь усыпили? – спросила принцесса.

– Пока нет. Врач сказал, что сперва надо выяснить, не даст ли укус осложнений.

– Врач боится осложнений? – осведомился Майкл, лицо которого по‑прежнему кривилось от кислой улыбки.

– Да, милый брат. Если мне станет хуже, пса придется умертвить.

– Но если его оставят в живых, обещайте, что больше никогда не будете с ним играть! – потребовала Флавия.

– Не могу. Вдруг мне захочется развлечься.

– Но он может вас опять укусить.

– Пусть попробует, – с улыбкой ответил я.

На этом я почел за лучшее прекратить выпады.

Я уже и так достаточно выказал Майклу презрение. Дальше продолжать в том же духе было опасно. Этот несдержанный субъект мог сорваться и, забыв о собственной выгоде, пойти на открытый конфликт со мной. Но я пока не мог себе позволить такой роскоши и поспешил переменить тему. Не дав Майклу и рта раскрыть, я принялся что есть силы расхваливать его полк. Вначале я разглагольствовал о великолепной выправке и прекрасной строевой подготовке стрелков, затем отметил преданность, с которой полк Майкла приветствовал меня во время коронации. Справившись с дифирамбом полку, я начал превозносить охотничий домик в Зенде, особенно напирая на то, что нигде еще не находил такого уюта и не чувствовал себя так безмятежно, как там. Только я стал входить во вкус беседы, как пришлось замолчать: Майкл явно не захотел больше слушать похвал в свою честь и начал поспешно прощаться. Уже в дверях он остановился и, повернувшись ко мне, сказал:

– Ваше величество, не окажете ли вы чести троим моим друзьям? Они давно уже ожидают в передней и будут счастливы, если вы дозволите мне представить их вам.

Я тут же подошел к Майклу и предупредительно взял его под руку. Майкл просто затрясся от ярости. Я возликовал: ни одно мое слово не пропало даром.

Мы вышли в переднюю. Это было трогательное зрелище. Монарх, благостно улыбаясь, шел знакомиться с друзьями горячо любимого брата.

– Вот, ваше величество, – с достоинством и в то же время почтительно начал Майкл.

Учитывая его явно невысокие актерские способности, оставалось только удивляться, насколько хорошо он сейчас играл свою роль. Майкл подвел меня к троим головорезам и продолжал:

– Это мои самые близкие друзья. Позвольте заметить, ваше величество, что они всей душой преданы вам и не пожалеют жизни ради вашего процветания и могущества.

Я снова вынужден был отметить, что на этот раз он справляется со своей ролью просто замечательно. Говорил он свободно, жестикуляция отличалась непринужденностью и изяществом.

– Ну, если они преданы не только мне, но и вам, я рад их видеть вдвойне, – сказал я.

Они по очереди приблизились ко мне для рукопожатия. Де Готе отличался высоким ростом, изяществом и стройностью. Нафабренные усы и жесткая, коротко стриженная шевелюра как бы довершали образ этого галантного воина. Бельгиец Берсонин являл собой полную противоположность. Тучный, не слишком рослый, неуклюжий, он к тому же, несмотря на молодость, был совершенно лыс. Мой соотечественник Детчард был самым молодым из троих. Коротко остриженный, светловолосый, он словно воплощал типичный образчик спортсмена‑англичанина. Эти атлеты с широкими плечами, узкими бедрами и мало выразительными глазами всегда представляли для меня загадку. По‑моему, от них можно ожидать любых выходок. Я решил поговорить с ним по‑английски. Я нарочно говорил на родном языке с легким руританским акцентом. Мой соотечественник одарил меня в ответ ехидной улыбкой, и я убедился, что он в курсе дела.