– И короля, – добавил Сапт. – Очень трогательная ситуация.

– Если он меня все же разоблачит, я во всем признаюсь и начну бороться против герцога, – твердо сказал я. – Но пока он этого не сделал, нечего рисковать.

– Пока вы тут осторожничаете, он убьет короля, – не сдавался Фриц.

– Он не сделает этого, – уверенно возразил Сапт.

– Трое из Майкловой «шестерки» сейчас в Стрелсау, – сообщил Фриц.

– Только трое? – Сапт оживился. – Ты уверен?

– Уверен.

– Значит, король жив! Никогда не поверю, что Майкл оставил троих головорезов охранять труп короля, – сказал Сапт.

– Вы правы! – воскликнул Фриц, и лицо его оживилось. – Иначе они спрятали бы тело, и все шестеро были бы уже тут, с Майклом. Кстати, полковник, вы знаете, что Майкл вернулся в Стрелсау?

– Знаю, чтоб ему провалиться!

– Постойте, друзья мои, – поспешил я воспользоваться минутной паузой в разговоре. – Объясните, что это за шестерка такая?

– Боюсь, встречи с ними вам не миновать, – «обнадежил» меня Сапт. – Это шестеро дворян, которых Майкл приблизил к своей особе. Они преданы ему до фанатизма. Один из них француз, другой – бельгиец, третий – ваш соотечественник, англичанин. Трое остальных – руританцы.

– Это настоящие убийцы. Если Майкл прикажет, они отправят на тот свет кого хотите, – в свою очередь решил «порадовать» меня Фриц.

– Недурные перспективы, – насколько мог весело отозвался я. – Выслушав вас обоих, я убедился, что шестерка Майкла состоит из чрезвычайно благовоспитанных джентльменов. Ничуть не удивлюсь, если кто‑нибудь из них перережет мне горло.

– Я тоже не удивлюсь, – с какой‑то садистской готовностью поддержал меня Сапт. – Вы не знаете, Фриц, кто те трое, которых Майкл взял с собой сюда?

– Де Готе, Берсонин и Детчард, – ответил Фриц.

– Ну ясно. Он взял с собой иностранцев, а соотечественникам поручил самую ответственную работу – охранять пленного короля. Майклу надо, чтобы руританская знать тоже впуталась в это.

– Значит, среди тех, у охотничьего домика, никого из шестерки не было? – разочарованно спросил я.

– Увы, мой мальчик, – столь же разочарованно произнес Сапт. – Это было бы слишком удачно для нас. Ведь тогда от шестерки осталась бы только четверка.

И тут я поймал себя на том, что, будучи всего лишь мнимым монархом, тем не менее обретаю подлинное монаршье лукавство. У меня созрел собственный план борьбы, однако я не стал посвящать в него ни Сапта, ни Фрица. Это была моя «государственная тайна». Суть же ее заключалась в следующем. Я постараюсь завоевать популярность среди подданных. По отношению к Майклу буду выказывать полное дружелюбие и с помощью такого маневра, возможно, обрету сторонников даже среди той части страны, которая относится к его приверженцам. Даже если поклонники Майкла и не полюбят меня, они перестанут видеть во мне угрозу своему кумиру, а мне и этого достаточно. Если мой план осуществится, никто не сможет больше считать Майкла жертвой. Стоит ему хоть что‑то предпринять против меня, и общество расценит это как черную неблагодарность.

Впрочем, в глубине души я совершенно не рассчитывал на открытое выступление Майкла. Я чувствовал, что он не решится этого сделать. Но я считал своим долгом укрепить власть короля. «Уж если я вынужден замещать его на троне, – размышлял я, – значит, не следует попусту тратить время». И я торжественно пообещал самому себе, что если за время моего «правления» власть Майкла и не уменьшится, увеличиться ей я, во всяком случае, не позволю.

Я приказал оседлать коня и в сопровождении Фрица и Сапта проехал верхом вдоль широченной аллеи королевского парка. Я старался отвечать на все поклоны встречных и чувствовал, что делаю это не зря. Затем я предпринял еще одну небольшую акцию. Проезжая по одной из центральных улиц, я увидел хорошенькую девушку, которая продавала цветы. Я остановился, и она протянула мне букетик. Я в ответ вручил ей золотой. К этому времени за моей персоной следовало не меньше пятисот человек, и малейший мой жест не оставался без внимания. Доехав до дворца принцессы Флавии, я остановился и повелел узнать, примет ли она меня. По толпе пронесся одобрительный гул, я почувствовал на себе сотни пристальных взглядов. Впрочем, я знал, что делаю. Ведь мне уже было известно, что принцесса Флавия – самая популярная личность в Руритании. Даже канцлер намекнул, что чем скорее состоится мое бракосочетание с принцессой, тем больше станут любить меня подданные. Разумеется, канцлер не знал самого главного. Думаю, иначе он поостерегся бы так торопить меня с женитьбой на Флавии. Однако я рассудил, что ни принцессе, ни настоящему королю не станет хуже, если я нанесу ей визит вежливости, престиж же мой в народе, несомненно, поднимется.

Я действовал на свой страх и риск. Вот почему я очень удивился, что Фриц явно поддерживает меня. Правда, в следующее мгновение он разъяснил, в чем дело. Оказалось, сам он был влюблен в графиню Хельгу – фрейлину и самую близкую подругу Флавии, и мой визит вполне отвечал его собственным намерениям и сердечным склонностям. Меня провели в комнаты принцессы, Фриц же остался беседовать с Хельгой.

Впрочем, сейчас мне было не до Фрица, ибо, переступив порог этого дома, я начал играть самую трудную и опасную часть своей роли. Предстояло достигнуть почти невозможного. Я хотел, чтобы принцесса была мне предана, но проявляла равнодушие. Самому же мне следовало выказать ей нежность, но не влюбляться. Иными словами, я должен был бороться за любовь другого человека. Если бы речь шла о какой‑то заурядной принцессе, у которой нет иных достоинств, кроме богатой родословной, моя задача не казалась бы столь уж трудной. Но в том‑то и беда, что Флавия отличалась редкостной красотой. Все же, собрав волю в кулак, я приступил к делу, но с первых же шагов понял, что отнюдь не преувеличивал трудностей.

– Вы заслуживаете золотых лавров, – с очаровательным смущением объявила Флавия. – Вы напоминаете шекспировского принца, который, став королем, изменился к лучшему. Но простите, сир. Я, кажется, забылась. Ведь вы же действительно стали королем, и мне не пристало говорить с вами таким тоном.

– Можете говорить все, что велит вам сердце. И не называйте меня сиром. У меня есть имя.

Мгновение она молча разглядывала меня.

– Вы радуете меня, Рудольф, – вдруг сказала она. – Теперь я горжусь вами. У вас даже лицо стало какое‑то другое.

Комплимент Флавии пришелся мне по душе, но она затронула опасную тему, и я поспешил переменить разговор.

– Я слышал, мой братец вчера съездил в Зенду, а сегодня вернулся.

– Да, – подтвердила принцесса.

И я сразу понял, что воспоминание о Майкле не доставляет ей удовольствия.

– Бедный Майкл! – продолжал я. – Не может долго оставаться без брата! Что ж, мы тронуты его вниманием. Пусть живет рядом. Чем он ближе, тем нам спокойнее.

Принцесса внимательно посмотрела на меня. Лицо ее вновь оживилось: мои колкости в адрес Майкла явно понравились ей.

– Итак, кузен, вы хотите…

– Видеть, что он замышляет? – договорил за нее я. – Возможно. А что, вас тоже радует, когда он рядом?

– С чего вы взяли?

– Так многие говорят, – уклончиво ответил я.

– Не могу же я отвечать за все, что обо мне говорят.

– Мне иногда тоже кажется… – начал я.

– Настоящие короли не ошибаются, – перебила она и всем своим обликом изобразила ироническое почтение, – но…

Она замолчала.

– Что «но»? – спросил я.

– Вынуждена вас огорчить. На этот раз вы ошиблись, ваше величество. Мне совершенно безразлично, где находится герцог Стрелсау.

– Какое счастье, что короли иногда ошибаются! – воскликнул я. «И как жаль, что я не настоящий король!» – с горечью додумал я про себя.

– Значит, вам нет никакого дела до кузена Майкла? – продолжал я вслух.

– Кузен Майкл? – пренебрежительно произнесла Флавия. – Никогда я его так не называю. Для меня он герцог Стрелсау.

– И все‑таки при встрече вы обращаетесь к нему по имени.