«А ведь он боится не только ответственности и гнева адмирала, — понял вдруг Старцев. — Меня тоже. Ишь как буквально проглотил «авантюру»… Мало ли, что я лишь капитан-лейтенант — но в Главный штаб вхож, с адмиралами за руку здороваюсь: вдруг да отразится размолвка со мной на карьере лейтенантской? Нет, каким бы флотоводцем ни был Рожественский, людей на командные посты он подбирает явно неудачно…»

Казакевич вдруг протиснулся к выходу из рубки, шагнул за порог — и слышно было, как он демонстративно, громко и смачно, сплюнул за борт. Ни малейшего замечания вернувшемуся подчиненному лейтенант не сделал, смотрел затравленным зверьком.

Старцев вновь взглянул на Буланцева — не пора ли, наконец, вскрыть конверт и предъявить предписание? Однако Богдан Савельевич медлил. Неужели до сих пор не считает обстоятельства «особыми»?

Пришлось самому искать выход.

— В сложившейся чрезвычайной ситуации, не предусмотренной полученными приказами, принимаю командование абордажной партией на себя, как старший по званию, — командирским тоном заявил капитан-лейтенант. — Под вашим же началом, Александр Николаевич, останется достаточное число матросов, дабы выполнить первоначальные распоряжения адмирала. В случае нужды пополните личный состав на «Камчатке» — если с поднявшимися на борт неизвестного корабля приключатся… хм… обстоятельства вовсе уж непредвиденные.

Такая самодеятельность в корне противоречила Уставу, но в глазах Новосильцева заплескалась нескрываемая радость.

— Вынужден подчиниться, господин капитан-лейтенант!

Слизняк… Как есть слизняк…

— Кухаренко! — скомандовал Старцев, выходя на палубу. — Отобрать двенадцать матросов в абордажную команду! По готовности немедленно доложить!

— Слушаюсь, вашскобродие! — радостно откликнулся гигант-боцман и немедленно начал отбор: «Ты, ты, ты… Нет, Зюгин, молодой ты ешшо… Ты, ты… Пилипенко? Ладно… с нами пойдешь, сам за тобой пригляжу…»

И Кухаренко пояснил Старцеву, указав на совсем юного на вид матроса:

— Брат у него на «Петропавловске» потонул, вашскобродие. Так парень больно уж рвется с супостатом поквитаться…

— Я с вами, — заявил вдруг Казакевич, даже не взглянув на Новосильцева в поисках формального разрешения. — А то боюсь тут не сдержаться…

Капитан-лейтенант согласно кивнул.

— Готово, вашскобродие! — доложил Кухаренко. И прибавил вполголоса:

— Ребята толкуют — туман небывалый какой-то, в жизни такого над морем не видывали… Говорят, чуть ли не к диаволу самому в гости приплыли… Раз такие мыслишки пошли — начинать надо немедля, вашскобродие…

— И в самом деле, туман любопытственный, — кивнул Казакевич. — Да только…

Договорить он не успел. Раздался выстрел. Затем еще три или четыре — не по ним, приглушенные хлопки звучали где-то в глубине «крейсера».

— На абордаж! — рявкнул Старцев.

Андерсон попробовал разлепить веки, но тут же понял, что его глаза, видящие лишь тьму, широко раскрыты… Он очумело помотал головой. Ощущение было таким, словно его все-таки шарахнули с размаху по голове — чем-то очень тяжелым, но мягким…

Наконец, обстановка рубки начала появляться перед глазами — медленно, неохотно. В углах еще таилась мгла. И оттуда, из мглы, прозвучали слова:

— Ну и как тебе это понравилось, шкипер? Я-то привык, мне это как чихнуть… Послушай, шкипер, твои друзья — уже покойники. А вот ты, пожалуй, еще можешь спасти свою задницу…

Теперь Зигфрид говорил по-норвежски. Голос его был спокойным, равнодушным и ни к чему не обязывающим, — будто белокурый бандит беседовал сам с собой. Андерсон молчал, приходя в себя после приступа внезапной дурноты. Затем демонстративно отвернулся и уставился сквозь переднее стекло на туман. Ему показалось, что белая взвесь стремительно редеет. Светлее, однако, не стало, скорее наоборот — но шкипер списал это на проблемы с собственным зрением.

— Шкипер, ты меня слышишь?

— Заткнись! Не желаю с тобой разговаривать! — громко сказал Андерсон.

— Не хочешь — не надо. Но как ты думаешь, куда пошли эти двое? И почему они оставили тебя в рубке?

Андерсон ответил не сразу, но повернулся наконец к пленнику.

— Я понимаю, куда ты клонишь, — наконец мрачно пробормотал он. — Сейчас ты скажешь, что русские нашли способ сбежать с корабля, а меня бросили здесь.

— Нет, я этого не скажу. Отсюда нельзя уйти. Точнее — нельзя уйти без моего разрешения.

Зигфрид многозначительно замолчал.

— Врешь ты все, — тоскливо сказал Андерсон, не дождавшись продолжения. — Если бы ты хотел отсюда уйти, то давно бы это сделал.

— А зачем? Я могу покинуть этот корабль в любой момент, но у меня еще остались здесь кое-какие дела. А вот ты отсюда уже не уйдешь. Ты думаешь, что мы все еще в Северном море, к востоку от Доггер-банки? Выгляни наружу, туман сейчас рассеется. Посмотри на часы и подумай: разве в это время года, в этих широтах и в это время суток может быть так темно?

Леснику казалось, что он вынырнул из долгого-долгого беспамятства, вынырнул неизвестно где и неведомо когда…

Впрочем, так казалось лишь долю секунды.

Он стоял, где стоял — у открытого люка, напротив Дианы. Только в руке отчего-то успел появиться пистолет. Лесник абсолютно не помнил даже своего намерения вытащить оружие — очевидно, сработал рефлекс на непонятное и неожиданное.

Тем не менее он не стал убирать «беретту» в подплечную кобуру. Реакцию напарницы в новых обстоятельствах предугадать трудно…

— Что… это… было?.. – медленно, с трудом ворочая языком, произнесла Диана.

— Ничего особенного. Прокатились на машине времени. Ну-ка, что теперь показывает твой хваленый GPS? По-моему, ты можешь смело отправить эту игрушку за борт.

Диана несколько секунд вглядывалась в экранчик, затем покачала головой.

— Повременю. Еще пригодится… Навигационный спутник потерян, идет перенастройка на другой… Готово, сейчас обновляются данные… Есть! Ну вот, мы с тобой теперь оказались в юго-западной части Рыбинского водохранилища.

— Что???!!! – Лесник буквально выдрал прибор из рук напарницы.

— Успокойся, пошутила… Мы всё в том же Северном море. Скоро прилетят вертолеты, и принимать решения придется уже не нам.

Лесник молчал, вертя в руках GPS.

Потом язвительно спросил:

— А ты не пробовала нажать вот на эту кнопочку и поинтересоваться текущим временем и датой?

Теперь Диана выхватила прибор у коллеги.

— Боюсь, что вертолеты Конторы уже прилетали, — лицемерно посочувствовал ей Лесник. — И ни с чем улетели обратно. Двенадцать лет назад.

Портативный приемник, унаследованный от Торстена, тоже функционировал вполне исправно — но упорно не желал выдавать ни музыки, ни новостей. Хотя эфир прямо-таки ломился от шумов искусственного происхождения.

— Похоже, к две тысячи восемнадцатому году все поголовно перешли на цифровое кодирование радиопередач, — предположил Лесник. — Жаль, интересно было бы послушать, что творится в мире.

Он смотрел вокруг, все еще не в силах поверить в произошедшее. Разумом осознал, человеческий разум способен осознать что угодно, но поверить… Это море и это небо — вода и воздух две тысячи восемнадцатого года?! Сколько же тогда лет ему, Леснику? И есть ли сейчас где-то в этом мире его постаревший на двенадцать лет двойник?

— Давай-ка вернемся в рубку, — оборвала Диана его размышления. — А то у меня как-то тревожно на душе.

— А что случилось?

— Спокойствие, даже наглость Зигфрида можно объяснить лишь одним: это не первое его перемещение во времени, и не второе… И он куда лучше нас знает, где и когда выныривает «Тускарора». Аппаратура, что ты нашел в трюме — от кого и зачем он получил ее?

— Зачем — можно предположить… Очевидно, для быстрой привязки ко времени после каждого скачка. Надо понимать, чисто астрономическими методами.