Хотя, собственно, не материк задал, а ошибка легендарного Нур-Нура.

Только ошибка ли? Ведь худо-бедно от людоедства он всё-таки целое племя излечил. Пусть и безумной ценой! Так сказать, варварские средства борьбы против варварства. Мне ли, русскому человеку, удивляться?

Какую же цену придётся теперь заплатить нам, чтобы излечить это несчастное племя ещё и от последствий нур-нурова «лечения»?

Ах, как хочется найти где-нибудь реальные, а не мифические следы этого человека! Верится, что был он всё-таки человек, а не плод воображения дикарей.

Обо всём этом думалось, пока шёл я на юг над лесами, речками и пустошами. Людей внизу на этот раз я не видел. Зато над этим тихим зелёным материком, как второе солнце, плыло прекрасное лицо Розиты. Оно нежно улыбалось и согревало бездонными тёмными глазами, и пухлые пылающие губы шептали на весь мир: «Как мне сладко с тобой! Ах, как сладко!»

Что же будет с нами, прекрасная моя, если я уже не могу туда, а ты не хочешь сюда? Что же будет с нами? Неужто любовь наша, едва родившись, уже обречена?

…Всего четыре дня назад летел я над этими местами и не видел серьёзных рек. Самой крупной казалась та, возле которой поставили своё селение купы.

А сейчас таких речек насчитал я два десятка — и сбился. Вчерашние ручьи, порой незаметные под кронами деревьев, сегодня разлились широко, вольготно, заполнили поймы, образовали немало достойных прудов и озёр.

Племя купов теперь жило, по сути, на полуострове. Как и предсказывал Тор, пойма Кривого ручья и болото в его устье стали озёрами, а сама река залила низкий южный берег и расширилась почти втрое. Остров, где всего три дня назад спасались женщины и дети, теперь едва высовывался из воды.

И только к западу от селения, сколько хватало взгляда, тянулись нетронутые водой леса.

Заглянул я и на полянку, где стоял вертолёт. Ничего с ним не случилось — как стоял, так и стоит.

И белые палатки из парашютных куполов у северного края селения — тоже на своём месте. И клейкая плёночка, которой запечатал я вход, не сдёрнута, не подвёрнута, не разрезана.

Значит, меня ждали.

И даже больше — обо мне, оказывается, позаботились. По всему периметру палатки положены в два слоя куски свежего дёрна. И вокруг палатки Тора — то же самое. Такими же слоями дёрна — это я ещё раньше заметил! — «обёрнуты» и все хижины в селении. Ветер не задует, вода не затечёт, змеи не заберутся… Просто и удобно!

И ведь всё это — голыми пальцами, крепкими ногтями! Лопаты для купов ещё не вынуты из вертолёта. Не до них было!

«Тун эм! — сказал я себе. — Отблагодарю! Кого только? Всех?»

Не успел я смотать рулончик клейкой плёнки и открыть вход в палатку, как рядом возникла Лу-у. Мыслеприёмник уже был у неё на голове.

Отрез красного сатина тоже был на ней — прожжённый и зачернённый в нескольких местах, с отчётливыми жировыми пятнами…

Глядя на него, я сообразил, что забыл в Нефти про английские булавки для местных модниц. Придётся им ещё подвязываться лианами, пока снова не полечу на материк. Список, что ли, завести? Память уже подводит. Ладно хоть модницы и не ведают, какого удобства лишились…

Ну, раз уж Лу-у рядом, пришлось и мне, не заходя в палатку, натянуть мыслеприёмник и выудить из кармана бритвенное зеркальце.

— Посмотри сюда, — сказал я Лу-у, — и ты увидишь себя.

Она посмотрела и удивилась. Но не зеркальцу!

— Кто это? — спросила она.

— Ты.

— Такая старая?

— Ты совсем молодая.

— Я знаю, что молодая. Но тут, — она показала в зеркальце, — совсем старая.

Я вынул из ранца моток красной ленты, а из кармана — перочинный нож, отсёк кусок ленты, осторожно снял с головы Лу-у мыслеприёмник, связал лентой в пучок на затылке пышные нечёсаные и жёсткие волосы и снова надел поверх них лёгкую пружинящую дугу аппарата.

И подумал: «Расчёску надо было для неё взять!»

Открылись лоб, щёки и шея девушки. И она показалась куда моложе и красивее.

Лу-у не сопротивлялась, не мешала мне, замерла.

— Посмотри теперь, — сказал я.

Она взглянула в зеркало, улыбнулась, одобрила:

— Теперь я молодая. Что это? — Она помахала зеркальцем.

— Мире, — назвал я.

На английском «зеркало» произносится короче, чем на русском. Поэтому именно английское «mirror» вошло в «глобу». А учить купов предстояло прежде всего «глобе».

Лу-у повторила новое слово, но глядела при этом не на зеркальце, а на ножик. Её удивило мгновенное превращение его из предмета непонятного — в понятный и необходимый.

Я отдал ей и зеркальце и ножик, показал, как открывать и закрывать его. Ошиблась Розита: перочинный нож пришёлся девушке по вкусу больше, чем зеркало.

Вокруг стояли голенькие ребятишки и глядели, выпятив животы. От ближнего костра следили за нами две старухи. Знакомый седой старик сидел между хижинами возле знакомого громадного валуна и терпеливо отбивал кремнёвые наконечники. На минутку и он прервал свою работу, взглянул на нас очень пронзительными глазами, усмехнулся и снова застучал камнем по камню. Других мужчин в селении я не видел. Женщины, сновавшие между кострами и хижинами, вроде бы нас не замечали.

— Где Сар? — спросил я.

— На охоте, — ответила Лу-у. — Все мужчины на охоте. Они должны убить ка. Разлив загнал в наши леса много ка.

Лу-у приложила к мыслеприёмнику пальцы рожками. Значит, «ка» что-то вроде оленя.

В палатке моей всё было нетронуто. Как положил, так и лежало. В непокрытое ведро с водой налетела пыль. Для питья вода теперь не годилась.

Сняв ранец, я заглянул в палатку Тора. Голенькие малыши бегали и сидели в ней, кидались друг в друга грязными пластмассовыми мисками из мешка подарков. А сам опустевший мешок серой кучкой валялся у входа. Дальний сегмент палатки был застлан сплетённым из лиан полом. Что-то вроде плетёной корзины, развёрнутой строго горизонтально. Может, палатку начали готовить к заселению?

Подумалось, что в моей палатке пол пока земляной и даже не утоптанный. Хорошо бы застелить его хоть чем-нибудь из «мебельного» контейнера, который дожидается в вертолёте. Четыре контейнера там с цифровыми замками — мебельный, инструментальный, продуктовый и «подарочный» — для купов. Да ещё в карманах по стенкам много чего наложено. И поверх контейнеров насыпаны банки консервов, бутылки с водой и соком, одеяла, пакеты с полотенцами и постельным бельём. А между контейнерами втиснута сложенная геологическая палатка. Бездна добра! Разобраться бы в нём, пока разлив сдерживает агрессивную активность урумту. Ведь спадёт вода — и наверняка бывшие каннибалы снова рванутся в эти места. Обставить бы до их визита своё бунгало, обследовать подступы к племени ту-пу да познакомиться бы с его вождём. Какой уж он там ни есть, мне с ним общаться.

Сколько же спокойных дней разлив мне отвесил?

…А начать, наверное, лучше с транспортировки из вертолёта самого необходимого. Пока светло…

Снова залепил я вход в палатку, взмыл над селением и опустился возле вертолёта. Перешагнул через лесок. Как в старину американские солдаты перешагивали через реки.

И только теперь заметил на самом дальнем краю «вертолётной» полянки относительно свежее кострище. Оно было влажным, как и всё вокруг после вчерашнего ливня, но в то же время явно недавним. Словно жгли здесь костёр буквально перед самым разливом, сразу после моего вылета в Нефть. Сидели, жарили рыбу — вот и головы рыбьи валяются, и хребты, и хвосты! — жевали, глядели на вертолёт и гадали: что это за диво такое? чего от него ждать?

Может, сработала моя просьба Тору: не разжигать костры рядом с хижиной, которую пришлют «сыны неба»? Кострище — не рядом… На полянке вроде и нет более дальнего места… Значит, Тор тут ужинал?

На алюминиевой лесенке в кабину прилип свежий зубчатый, совсем зелёный лист. То ли ветром принесло, то ли отклеился от босой пятки? Неужто кто-то стоял тут, дёргал ручку, пытался открыть дверку, не понимая, разумеется, что она на цифровом запоре?