И то после этого лихого танца такие страдающие глаза были у моей бедной Бируты!.. Даже если бы Розита пригласила меня тогда на второй танец, я отказался бы. Чтобы Бируту мою нежную не мучать.

А теперь от Бируты — свежий могильный холмик по соседству с Городом. Да табличка на памятнике: «Бирута Тарасова (Аугшкап)». И даты двадцатилетней жизни. По земному летоисчислению…

Нет радости от моих воспоминаний. И лучше не терзать себя ими. А так, думать в пределах ближайших задач: что надо сделать сейчас, что потом, что попозже…

Сейчас хорошо бы перекусить, и не витаминной пастой, а консервами, капитально, чтоб хватило надолго. Сейчас надо собрать всё необходимое до завтра, разглядеть топографическую карту окрестностей, провести сеанс связи — чтоб вечером в Городе не волновались. Особенно — мама… Вечером будет не до связи… Ну, и затем осмотреть ближние окрестности — в свободном полёте. Хватит для начала?

…Самый срочный багаж набирался солидный: мегафон, запасной матрасик, спички, зажигалки, налобный фонарь, фляжка с прохладной тайпой, телевизор и съёмочная камера, охапка мыслеприёмников, рулончик клейкой плёнки, чтоб наглухо запечатать хоть одну палатку, холодильник со стёклышками для анализов крови — ведь могут быть и раненые. Как этим не воспользоваться?.. А если воспользуюсь — значит, ещё и пеленгатор, потому что второй вертолёт на эту поляночку уже не сядет, для него придётся искать другое место… всё это спешно, бегом, без передыху! Вот уж никак не думал, что в стане дикарей попаду в такой цейтнот!..

Вот опять же: если раненые — значит, прихватывай и аптечку. Сколько это набежит килограммов? Небось, пуда два? Не страшно! Жюль Фуке тащил свою Налу к берегу километров десять по Восточному материку, на одном ранце. Выдержал ранец! И Нала, очень в то время голодная и худая, весила, наверное, не меньше трёх пудов. Значит, и мой ранец выдержит. Мне-то тут полёта — две сотни метров…

Теперь — карта! Недосуг было обстоятельно разглядывать её в Городе. Захлёстывали прощальные заботы, и думалось: разгляжу спокойно на месте. Потому и стала для меня полной неожиданностью превосходная оборонительная линия на Кривом ручье. Но ведь она вполне могла бы разместиться в моей голове и пораньше…

Кстати, почему ручей — Кривой?.. Так… Карта — со спутника, по сути — контурная. Ни одного названия! Вот он, этот ручей! Действительно Кривой! За селением резко сворачивает к югу, впадает в реку и образует вокруг устья громадную болотистую низину. С востока сквозь это болото к селению не подступиться. Увязнешь! С юга — река. С севера — высокий обрыв Кривого ручья. Молодцы купы! Безо всяких карт найти такой защищённый и сухой уголочек!..

Ну, и где тут на реке остров?.. Есть, вот он! Небольшой, вытянутый по течению, явно прижатый стрежнем к северному берегу. Узенький проливчик меж ними, видимо, спокойный. Течение должно быть южнее острова. Всё логично! Прекрасное убежище! Ай да купы! Если такое племя да меня полюбит!!!

Теперь — связь! Время бежит. А с севера бегут хуры.

— Город! Город! Ответьте Тарасову!

— Город слушает. — Бесподобный контральто Розиты. — Что у тебя, Сандро?

— Вечером связи не будет. Поэтому вызвал сейчас.

— Что-то намечается?

— Битва народов. Бородино! Или Аустерлиц. Как угодно.

— У тебя есть всё необходимое?

— Вроде, всё. Низкий поклон тебе за мегафон.

— Пусть он будет самым главным оружием!

— Есть просьба, Розита.

— Записываю.

— Может, подберёте концерт-солянку? Любые песни — хоть в записи, хоть в живом исполнении. И немного танцев. Местное или с Земли — всё равно! Минут на сорок. Больше они, вероятно, не выдержат.

— Уже готовишься праздновать победу?

— Как-то я не настроен на поражение… По логике, они должны отплясать победу сами. Племени наверняка понадобится разрядка.

— Исполать тебе! Так, кажется, говорят в России?

— Хочешь знать, как говорят здесь?

— Записываю.

— Ухр! Удачи! Ухр купум — удачи купам! Мне тоже пожелали «ухр»…

— Как зовут твоего вождя?

— Тор.

— Значит, «ухр Тор»? Сделать это лозунгом концерта?

— Ты самая мудрая женщина, Розита! Из тех, что встретились на моём тернистом пути…

— Что тебе стоило сообразить это пораньше? — Розита вздохнула, и мне показалось — непритворно. Что уж она имела в виду? «Малахит», где в упор меня не замечала?

В последние недели Розиту часто видели с архитектором Теодором Вебером. Он был одним из вдовцов «со стажем». Жена его давно умерла от ренцелита. Позже от этой страшной болезни избавил весь Материк микробиолог Натан Ренцел. Напрочь вывел смертоносного комара, переносчика заразы. Благодарные земляне назвали погибшего комара по фамилии Натана, а по комару — уже и болезнь. Натан не возмущался, принял с юмором. А было это ещё до прилёта нашего, третьего корабля. Мы получили готовые прививки.

Что ж, Вебера можно понять: такая роскошная женщина освободилась! Но как понять Розиту? Пошутила? Не заметить? Вдруг это обидит её? Вот бы не хотел!

— Я запомню твои слова, Розита!

— Это угроза? — Розита рассмеялась.

— Нет, обещание.

— Говорят, ты выполняешь все свои обещания.

— Это говорили только в школе.

«Наверняка Женька брякнул!» — подумал я.

— А потом уже не выполнял? — не без ехидства поинтересовалась Розита.

— Потом этого не замечали.

— Почему?

— Может, потому, что трепачей не брали в «Малахит»? Вот я и стал незаметен…

— Это тебе казалось… — Розита опять грустно вздохнула. — Как жаль, что мы понимаем это лишь сейчас!

И уже другим, деловым тоном спросила:

— У тебя всё?

— Да. Конец связи.

Селение купов было пусто — ни людей, ни собак…

Собственно, домашних животных я тут пока не видел. Ни одного! По Моргану, это свидетельство стадии дикости. Лишь в стадии варварства появляются домашние звери. Изучали мы Моргана в «Малахите» по курсу истории первобытного общества — вместе с Бебелем, Энгельсом, Ливингстоном, Миклухо-Маклаем…

Загашенные с вечера костры, безмолвные хижины, крытые выгоревшими и свежими пальмовыми листьями, полная тишина — если не считать пения птиц. Таким увидел я сейчас селение… Только острый запах палёного мяса, обгоревших костей, раскиданных повсюду — остатки вчерашнего сытного пиршества — говорили, что люди здесь были совсем недавно.

Весь багаж сложил я в той палатке, где лежала поверх тюка моя шерстяная рубашка. Сюда же перенёс из другой палатки использованный аккумулятор, ножницы, иголки с нитками, стопки ложек. Всё остальное надо раздать сразу, как только селение оживёт.

В обеих палатках было душно. Купола парашютов, пропитанные быстротвердеющей смолой, совершенно не пропускали воздуха. Он шёл только через узкий дверной проём. Видимо, конструкторы понимали, что этого мало, и предусмотрели боковые вентиляционные клапаны. Но они застёгнуты короткими ремешками. Пришлось обойти обе палатки по периметру и ремешки отстегнуть, клапаны приподнять. Пусть уж вождь, когда вернётся, получит всё сразу в наилучшем виде!

Вообще-то я мог отдать купам сразу обе палатки. Вторую, предположим, Сару, которого назвал своим братом. В вертолёте сложена ещё одна — брезентовая, геологическая, куда более просторная, чем эти.

Но… Не навредить бы Сару! Если вождя может обидеть появление у всех таких же ложек, как у него, то что говорить о «царской» палатке для рядового охотника?

Да и мне-то зачем иметь жилище лучшее, чем у вождя? Тоже может боком выйти…

Марат Амиров давно сообщал из племени ра, что новые его соплеменники невероятно обидчивы. И, чтобы я не считал это особенностью только одного племени, Михаил Тушин на прощанье предупредил:

— Чем менее образованны люди, тем более обидчивы. Совсем необразованные обижаются из-за любой мелочи. Преодолевать мелкие обиды — мука! Куда легче не допускать.

В мудрость Тушина я верил с детства, с того времени, как ещё школьником слушал на Земле его многочисленные интервью, читал его книгу о том, как была открыта планета Рита, мечтал сам улететь когда-нибудь вслед за ним на эту планету.