Ник любит драмы.

— Смотри, я кое-что сделал для твоего отца, — говорит он, вытягивает что-то из рюкзака и вручает мне. Книга. Порезанная книга со склеенными вместе страницами. Большая часть обложки и хорошая часть страниц вырезаны, обрамляя последнюю страницу, окрашенную белым. Через краску нечётко проступают слова. Некоторые слова не попали под белый слой — слово тут, слово там — и Ник обвёл их чёрными чернилами. Прохожусь глазами по странице: тебя любят. Сбоку он дорисовал розовую маргаритку с желтым центром и зелёным стеблем между слов. Переворачиваю книгу. На обратной стороне красными чернилами написано: В+ (прим. пер: расшифровывается как Bepositive и означает «Сохраняй положительный настрой, будь уверенным, не сомневайся!»).

— Как думаешь, ему понравится? — взволнованно спрашивает Ник.

Твоя поделка в стиле В+?

— Да.

— Вот и хорошо! — он целует меня в щёку. — Мне пора идти, — бросает уже на ходу. — Не могу заставлять моих девочек ждать. — А потом добавляет, как будто мысль пришла к нему только что. — Хочешь завтра потусить? Мне больше нечем заняться.

Он не ждёт ответа.

Останавливаю машину возле ящика для мусора и швыряю туда книгу.

— Одно пиво, — говорю я Джен.

Она смотрит на меня и закидывает в рот кукурузные чипсы.

— Дрю, ты всегда был таким нудным?

— Я не нудный. Я, просто, не дурак, — говорю в свою защиту. — Это место кишит сплетнями. А я не хочу становиться предметом для них.

— Да ну, перестань. Нас на четыре месяца заперли с подростками, в которых бушуют гормоны. Теперь наша очередь отрываться.

Я смеюсь:

— Прости, подруга. Но сегодня вечером у меня отрыва не будет.

— Никакого веселья с тобой, — она немного придвигает ко мне свой стул, затем собирает длинные светлые волосы и, закручивая, спускает локоны на одно плечо. Подозреваю, что, по её мнению, так она выглядит привлекательной.

Я решаю сменить тему.

— Так что ты будешь делать с романом, когда закончишь?

— Я вступила в Американскую ассоциацию писателей любовных романов. Сто десять баксов, представляешь? Но у них есть особая группа для писателей эротики — PassionateInk. И я думаю..., возможно, моя соседка по комнате была права. Она оплатила свою учебу в колледже благодаря «грязным» романам. И я могу писать эротику. У меня был секс.

Я стараюсь не слишком широко улыбаться, когда Джен разражается длинной и энергичной тирадой о планах публикаций, литературных псевдонимах и горячих сценах из своих будущих романов. Играет громкая музыка — думаю, это Journey, — и за ударными я пропускаю некоторые слова.

Обнаруживаю, что снова думаю о Роберте. Позвонит ли он? И почему я? Может, он дает свой номер всем учителям. Не знаю. И не собираюсь спрашивать. Но не могу перестать об этом думать. И ещё не могу отделаться от чувства, что я кажусь ученикам по сравнению с другими учителями более доступным, и Роберт это просто почуял.

— Гордыня до добра не доведёт, — говорит Джен.

Большую часть её болтовни я пропустил мимо ушей, но это короткое заявление привлекает моё внимание. Я смотрю на неё, а она кивает в сторону идущего к нашему столику Филипа.

— Похоже, он думает, что у него всё под контролем, — говорит она ехидно и широко улыбается подходящему Филипу. Мне хотелось бы его предупредить, но, видно, уже поздно.

— Привет! Вы двое, что будете делать на праздники? — спрашивает он, выдвигает стул, и садится напротив.

— Просто буду с семьей, — живо отвечает Джен. — Уверена, твои дети несказанно счастливы, что смогут побыть со своим папочкой две недели подряд.

Он улыбается:

— На самом деле, Диана уже приготовила мне список из серии «Милый, сделай, пожалуйста» километровой длины. Для меня эти праздники будут рабочими. А что у тебя, Дрю?

— Я собираюсь в Оклахому увидеться с...

— Эй, а Лиз здесь? — перебивает Джен. — Я хотела спросить у неё про поездку в Мексику.

Похоже, Филип чувствует себя некомфортно. Он оглядывается по сторонам.

— Не знаю. Я её еще не видел, — потом поднимается и говорит, что подойдёт к нам позже.

— Ах ты, бесстыжая, — говорю я Джен.

— Он это заслужил. У него дома — четыре детёныша.

— Он — хороший парень.

— Он — придурок, — ухмыляется Джен и осушает кружку. — Пойду возьму ещё пива.

Проснувшись в субботу утром, я обнаруживаю на кухне тётю Уитни, внимательно осматривающую пустые шкафы и ящики. Всё содержимое из них она вытащила и сложила горками на столах. Похоже, она хозяйничает здесь уже какое-то время: старая бумага отовсюду куда-то исчезла, а каждая полка и ящик теперь застелены каким-то зелёным губчатым материалом, точно пригнанным по размеру.

Я, конечно, не знаю наверняка, но думаю, что мама вряд ли бы просила новоявленную Марту Стюарт⁴ переставлять на кухне всё, добиваясь максимальной эффективности. Если позже мама не сможет найти консервный нож, то сильно разозлиться.

Беру стакан и наливаю себе молока. Спрашиваю:

— Где мама?

— Ушла выполнить кой-какие поручения. Я предложила ей отправить тебя, но она запретила мне тебя будить. Она зачастую похожа на того, кто хочет, но не может сбежать из этого дома.

Да, ну! Правда? И с чего бы это?

— Хочешь есть? Я сделала на завтрак твоему отцу буррито, — она вздыхает. — Но он к нему едва притронулся. Ещё осталось несколько яиц и бекон. Хочешь, приготовлю?

Я бурчу «Нет, спасибо», но кусок бекона всё же беру.

— Думаю, твой папа сейчас спит. — Она наклоняется, оценивает нижний шкафчик, потом достаёт большую кастрюлю и ставит её внутрь на полку. — Похоже, он снова не спал всю ночь. Ты же знаешь, он не любит быть один.

Он был не один. Мама была там, в кровати, рядом с ним. И снова это пренебрежение, ещё один крошечный выпад в сторону мамы — плохая мать, плохая жена. Они её ненавидят... За то, что забеременела в колледже, за то, что бросила учёбу, за то, что вышла за отца замуж, за то, что вытеснила их из жизни отца, и вообще за то, что она существует. Мама никогда не заслужит носить имя Уэстфолл. Я знаю это, и мама тоже это знает.

Тётя Уитни выпрямляется и прислоняется к столешнице. Какое-то время она меня рассматривает, а потом медленно качает головой:

— Ты выглядишь точно, как отец в твоём возрасте. Ты должен им гордиться, Роберт. Он очень смелый человек.

Мне хочется прокричать ей в ответ: «Как? Скажите мне, как заболевание раком может делать человека смелым, хорошим или благородным?!» Но я молчу.

Тётя Уитни вздыхает.

— Он был бы таким хорошим врачом, — и её голос застревает где-то в горле.

На секунду кажется, что она о чём-то глубоко задумывается, но вдруг снова оживает. Она изучает поцарапанную антипригарную сковороду, которую держит в руках.

— Боже, некоторая кухонная посуда просто позорище. Не понимаю, почему твоя мать не купит что-то хорошее из Calphalon. — Она запихивает сковороду в стоящий в углу мусорный мешок с другими забракованными предметами.

— А вот и моя девочка!

Подхватываю Кики и кружу. От восторга она визжит и шлёпает меня по лицу, как одну из своих кукол.

Майя улыбается и целует меня в щёку:

— Какие у вас на сегодня планы?

Я смотрю на Кики:

— Хочешь увидеть Санту?

— Ха-ха-ха!

Майя смеётся:

— Удачи тебе с этим. Сдаётся мне, что у тебя не получиться удержать её возле доброго старого эльфа. Но если получится, то сделай фотографии.

— Кики, ты слышишь? — говорю я ей, — мамочка хочет, чтобы ты сфотографировалась с Сантой. Мы же не разочаруем мамочку, верно?

Через входную дверь проходит кот моей дочери, и Кики начинает извиваться, чтобы её поставили на место и дали его погладить. Я аккуратно ставлю её на ноги.