«Темные тамплиеры вырвали себя из нашей расовой связи», — медленно объяснил высокий протосс. — «Они навсегда разорвали связь с нашим народом, отказались от всего и повернулись к нам спиной».

«Мы никогда не поворачивались к вам спиной!» — жарко возразил Зератул. Его глаза горели. — «Мы до сих пор следим за Айуром, и за всеми вами! С той самой поры, как нас изгнали!»

Старый протосс закрыл глаза, чтобы совладать с вспыхнувшим гневом.

«Но, верно, мы разорвали связь. Мы думали, что потеряем себя, что нас поглотит Конклав, уничтожит наши личности. Возможно, если бы кто-то вроде тебя объяснил нам это, мы бы поступили иначе».

«Вы рассматривали возможность воссоединиться с нами?» — Тассадар, кажется, вздрогнул.

«Да», — был ответ Прелата. — «Если бы могли, мы бы это сделали. Разумеется, не с Конклавом, которому мы не доверяем, но с такими, как ты… да».

«Я удивлен, что ты так непринужденно рассуждаешь об этом», — заметил Тассадар, и ментальное фырканье Зератула вызвало у Джима непроизвольный смешок.

«Мы взвешиваем каждый свой поступок, Вершитель. Каждое действие тщательно анализируется, взвешивается, обсуждается. Мы перестали действовать в спешке, и научились терпению за все то время, что живем среди звезд».

«Тогда вы определенно не должны поддаваться капризам и эмоциям», — сказал Тассадар и, хотя это был не совсем вопрос, Зератул все равно ответил.

«Разумеется, нет», — усмехнулся Прелат. — «Эти сказки распространяет Конклав, дабы выставить нас злодеями и негодяями, лишь немногим отличающимися от дикарей, неспособными мыслить ясно и поступать рационально, неспособными себя контролировать».

Зератул обернулся и раскинул руки в стороны, словно пытаясь заключить в объятия всю долину, что раскинулась внизу перед ними.

«Разве мы неразумны и бесконтрольны?»

Тассадар и Рейнор одновременно повернулись следом, и посмотрели вниз, где темные тамплиеры и их светлые собратья, застыли в сидячих позах, преисполненные умиротворения.

Никакого другого ответа и не требовалось.

«Бедный, бедный Джимми. Такой грустный, такой одинокий. Такой несчастный».

Рейнор аж подпрыгнул на лежаке, потеряв ориентацию в пространстве от столь резкого движения. Мужчина сделал глубокий вдох, пытаясь заставить сердце биться медленнее, после чего провел рукой по лбу, стирая капли пота.

Черт.

Джим не смог вспомнить ничего из того, что ему приснилось, или привиделось, но прекрасно понимал, что кошмар был вновь связан с Керриган.

Видения начали преследовать его все настойчивей, с тех самых пор как рейдеры покинули челнок. Но их эмоциональный окрас кардинально поменялся.

В тех, что приходили к нему в последний период, он все также проводил время с Сарой. Но они не были счастливыми. Точнее, иллюзия счастья пропадала лишь в самом конце. Каждый раз все начиналось прекрасно — они вместе то обедали, то играли в догонялки, то занимались любовью, то просто сидели рядышком, болтая и смеясь, полные жизнерадостности и любви. Но потом все неуловимо менялось. Сара отстранялась от него, или просто переставала откликаться на его ласки и объятия. Ее голос становился глубже, скрипучее, порождающим странное эхо, от которого у него пробегал мороз по коже. Цвет ее лица менялся, приобретал темный оттенок, появлялись пятна. А ее взгляд вместо любви наполнялся злостью, печалью и даже ненавистью.

«Как жаль, Джимми», — говорила она каждый раз. — «Все это могло бы у тебя быть».

Иногда после этой фразы он просыпался. А иногда он бежал, бежал прочь от этой идиллии, в которой все пошло не так. Бежал лишь для того, чтобы его настигли. И стали пытать.

И, похоже, этот последний провал сознания относился ко второму случаю.

— Пора бы уже прекращать это, — сказал Джим вслух самому себе. Мужчина встал и осторожно вышел из палатки, стараясь не потревожить никого из спящих по соседству рейдеров.

Он спал достаточно долго, но не чувствовал себя отдохнувшим. Зачастую просыпался раздраженным, нервным, обозленным. В глаза словно кто-то насыпал песка, а раны, которые Керриган иногда наносила ему во сне, продолжали болеть и наяву. И все же каждую ночь он надеялся вновь увидеть ее во сне, и каждый раз, когда это происходило, он наслаждался началом сна, пока тот… не превращался в кошмар.

— С какой целью она так издевается надо мной? — пробормотал Джим, когда вышел к скальной стене долины и встал на колени рядом с небольшой расселиной, чтобы сполоснуть лицо скопившейся в выемке водой.

«Возможно, ее побуждения столь же запутаны, как и твои мысли».

Ответ пришел откуда-то извне, настолько перепугав Рейнора, что рука его дрогнула и вода растеклась по груди, так и не достигнув лица.

Джим обернулся, уже зная, кого увидит — мысленный голос был весьма своеобразным.

— Зератул.

Прелат стоял в нескольких шагах от него, спрятав руки в складках одежды. Зеленые глаза протосса пристально изучали человека.

«Я не хотел тебя пугать», — заверил Рейнора протосс.

— Ладно, все нормально. — Джим зачерпнул еще воды, на этот раз все-таки плеснув ее в лицо, после чего поднялся на ноги. — Просто избавляюсь от дурного сна.

Темный тамплиер кивнул.

«Ее прикосновения до сих пор тебя тяготят», — заметил он, подтверждая то, что Рейнор знал, но о чем никогда не говорил вслух.

Эти видения действительно были от Керриган!

— Она меня мучает, — признался Джим и, выбрав подходящее место, в несколько прыжков поднялся чуть выше по склону горы, и уселся на краю террасы. Зератул опустился рядом, с вечной грацией протоссов, так завернувшись в свои одеяния, что стал похож на шар из темной ткани с головой на верхушке.

«Не только тебя», — сказал Прелат, но больше ничего не добавил. Его глаза напоминали бездонные озера — такие же были у матери Рейнора, у его учителей, и у Менгска.

Взгляд, в котором читалось: "Ты должен разобраться с этим сам".

— Я ведь единственный, кто видит эти сны, не так ли? — спросил Джим, обеспокоенный тем, что другие бойцы тоже могли попасть под психологическое давление Керриган. Впрочем, он слабо верил в эту версию.

Зератул покачал головой, подтверждая его сомнения.

— Так кто же тогда еще мучается? Эти сны, вроде, касаются только меня и ее?

Джим почувствовал, как по телу прокатилась дрожь. Он уставился на протосса, едва ли видя его.

— Вот оно в чем дело, не так ли? Она и сама мучается, когда шлет мне эти сны!

«Как могут сны повредить тому, кто их посылает»? — спросил Зератул, хотя Рейнор подозревал, что старый протосс уже знает ответ. Джим закончил сам, доведя мысль до конца, хотя и знал, что Зератул мог услышать его мысли столь же легко, как и слова.

— Ей больно отказываться от того, что она хотела бы сохранить, — предположил он. — Или она страдает от того, что вынуждена делиться тем, чем делиться не хочет. Или же от того, что она вспоминает то, что предпочла бы забросить туда, откуда уже не достать.

Джим подумал о своих снах, об их содержании — и о том, как они начинались.

— Она посылает мне картины того, как все могло быть хорошо, — заключил он, чувствуя боль от этих слов. — Как все могло обернуться, если бы Сара и я по-прежнему были вместе.

В мыслях он увидел их бегущими, танцующими, смеющимися.

— Она показывает мне, как мы могли быть счастливы вместе. — Джим посмотрел на Зератула, щурясь из-за внезапных слез. — Она дразнит меня тем, что у нас могло бы быть.

«Да», — согласился Прелат и замолчал, недвусмысленно предлагая Рейнору продолжать.

— Но также она пытает себя за то, чего хочет, но чего никогда не сможет получить, — заключил Джим. — Часть ее все еще хочет быть со мной. Вот откуда приходят эти сны. Она мучается, потому что знает — у нее этого никогда не будет. Не будет меня. И она использует это против меня, потому что это единственный повод, который может оправдать их возникновение.