Развязка, однако, приближалась. Образы мыслей двух этих людей отличались слишком сильно, чтобы разговор между ними мог продолжаться более получаса. Министр внутренних дел стремился добиться от собеседника той реакции, которая была предусмотрена разработанным заранее планом. При этом ему было совершенно все равно, как он добивался успеха, важен был результат. Любые средства были хороши для достижения цели: лесть, обращение к здравому смыслу, политическое давление, игра на честолюбии собеседника и даже откровенное запугивание. Чаще всего, как и многие другие чиновники, он старался воздействовать на эмоции собеседника, облекая, однако, свои доводы в кажущуюся логичной форму. Но к строгой логике он не обращался никогда. Для Кингсли, напротив, логика была всем или почти всем.

И тут министр допустил ошибку:

— Дорогой профессор Кингсли, боюсь, что вы нас недооцениваете. Хочу вас уверить, что при составлении планов мы будем рассматривать самые худшие варианты развития событий, какие только можно представить.

Кингсли рассвирепел.

— Тогда, я боюсь, вам придется предусмотреть такой вариант, когда все мужчины, женщины и дети погибнут, и на Земле не останется ни животных, ни растений. Позвольте спросить, какую политику вы выработаете на этот случай?

Министр внутренних дел не принадлежал к разряду людей, которые защищаются в проигранном споре. Когда он заходил в тупик, то просто менял тему разговора и к старой больше не возвращался. Он счел, что пора взять новый тон в беседе, и таким образом совершил вторую, еще более грубую ошибку.

— Профессор Кингсли, я пытался представить дело в разумном виде, но, видимо, вы просто хотите сбить меня с толку, поэтому буду говорить прямо. Я должен заявить, что если это дело получит огласку по вашей вине, у вас будут очень большие неприятности.

Кингсли застонал.

— Мой дорогой друг, как это ужасно! О, оказывается, меня ждут очень большие неприятности! И вот тут я с вами соглашусь, больших неприятностей нам не избежать, особенно в тот день, когда Облако закроет Солнце. Каким образом ваше правительство собирается предотвратить это?

Министр уже с трудом сдерживал себя.

— Вы исходите из предположения, что Солнце будет непременно закрыто Облаком. Позвольте мне быть с вами откровенным, правительство навело некоторые справки, и у правительства есть веские основания сомневаться в достоверности вашего доклада.

Удар достиг цели.

— Что?!

Министр внутренних дел продолжал атаку.

— Возможно, это не относится лично к вам, профессор Кингсли. Предположим, я говорю, предположим, что все это окажется всего лишь бурей в стакане воды, химерой. Представляете ли вы себе, профессор Кингсли, ваше положение в этом случае — вот вы возмутили всеобщее спокойствие, а потом вдруг оказалось, что вы попали пальцем в небо? Я со всей ответственностью заявляю, что это могло бы иметь только один исход, очень неприятный исход.

Кингсли почувствовал, что сейчас взорвется.

— Не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность за ту заботу, которую вы обо мне проявляете. Я также весьма удивлен тем, как глубоко правительство изучило наш отчет. Говоря откровенно, я просто поражен. Жаль только, что вы не столь глубоко изучаете вопросы, в которых, с большим основанием, можете считать себя компетентным.

Министра больше ничто не сдерживало. Он поднялся, взял шляпу и трость и сказал:

— Любое ваше действие в том направлении, о котором здесь говорилось, будет рассматриваться правительством как серьезнейшее нарушение закона о сохранении государственной тайны. В последние годы было много случаев, когда ученые ставили себя выше закона и выше общественных интересов. Вам следовало бы знать о том, что с ними случилось. Желаю вам хорошего дня.

— Разрешите и мне, господин министр внутренних дел, указать вам, что любая попытка со стороны правительства лишить меня свободы передвижения, уничтожит для вас последний шанс на сохранение тайны. Таким образом, пока этот вопрос не стал известен широкой публике — вы в моих руках.

Когда министр ушел, Кингсли с иронией посмотрел на свое отражение в зеркале.

— Я, по-моему, прекрасно сыграл свою роль, но лучше бы он не был моим гостем.

Дальнейшие события стали развиваться стремительно. Группа сотрудников МИ5 произвела обыск на квартире у Кингсли, пока он обедал в зале колледжа. Был найден длинный список лиц, с которыми он состоял в переписке. С него сняли копию. Из почтового ведомства получили сведения о письмах, посланных Кингсли после его возвращения из США. Сделать это было очень просто, поскольку все письма были заказными. Выяснилось, что только одно письмо, адресованное доктору Лестеру в Сиднейский университет, вероятно, еще находится в пути. Из Лондона полетели телеграммы. Уже через несколько часов письмо было перехвачено в австралийском городе Дарвин. Его содержание телеграфировали в Лондон в зашифрованном виде.

На следующее утро ровно в десять часов на Даунинг-стрит, 10 состоялось экстренное совещание. На нем присутствовали министр внутренних дел сэр Гарольд Стэндард, начальник МИ5, Фрэнсис Паркинсон и сам премьер-министр.

— Итак, джентльмены, — начал премьер-министр, — все вы имели возможность ознакомиться с относящимися к делу фактами, и я думаю, все мы согласны с тем, что надо принять какие-то меры в отношении этого Кингсли. Письмо, отправленное им в Россию, а также содержание письма в Австралию, которое нам удалось перехватить, заставляют нас действовать без промедления.

Остальные молча кивнули.

— Что конкретно мы можем предпринять против этого человека, — продолжал премьер-министр, — Вот вопрос, который мы должны сейчас решить.

Министр внутренних дел для себя уже давно все решил. Он настаивал на немедленном аресте.

— Я не думаю, что следует принимать всерьез угрозу разглашения тайны со стороны Кингсли. В наших силах немедленно перекрыть явные каналы, распространения информации. Допускаю, что это причинит нам некоторый ущерб, но он будет гораздо больше, если мы пойдем на компромисс.

— Согласен, мы сможем контролировать официальные средства информации, — согласился Паркинсон. — Но совершенно неочевидно, что мы перекроем и скрытые. Могу я говорить откровенно, сэр?

— Почему бы и нет? — ответил премьер-министр.

— Сэр, боюсь, что мое заявление, касающееся Кингсли, которое я сделал на предыдущем совещании, было вами истолковано слишком прямолинейно. Действительно, я сказал, что многие ученые говорили о нем, как о человеке талантливом, но в то же время не совсем адекватном. Но мне следовало добавить, что нет ни одной профессии, где бы люди так завидовали успехам и таланту другого, как это распространено в среде ученых. Зависть не позволяет им признать своего конкурента одновременно блестящим и адекватным. Откровенно говоря, сэр, я не думаю, что в докладе Королевского астронома может содержаться сколько-нибудь существенная ошибка.

— И что отсюда следует?

— Сэр, я достаточно тщательно изучил доклад, и мне кажется, что представляю себе характеры и способности людей, подписавших его. Я попросту не верю, что человек такого интеллекта, как Кингсли, затруднился бы найти способ предать гласности любые факты, пожелай он это сделать. Вот если бы мы могли постепенно, в течение нескольких недель, затягивать вокруг него свою сеть, так медленно, чтобы он ничего не заподозрил, то, может быть, мы и достигли бы успеха. Но он, конечно, предвидел возможность своего ареста. Мне хотелось бы спросить сэра Гарольда вот о чем. Сможет ли Кингсли разгласить сведения, если мы его внезапно арестуем?

— Боюсь, что мистер Паркинсон совершенно прав, — начал сэр Гарольд. — Мы можем перекрыть все явные каналы: прессу, радиостанции — наши радиостанции. Но предотвратить распространение информации, скажем, через радиостанцию Люксембурга мы не в состоянии. Кроме того, существуют десятки других возможностей. Несомненно, если бы у нас было время, мы бы добились успеха, но за одну ночь мы с этим, конечно, не справимся. Кроме того, — продолжал он, — слух распространится, как лесной пожар, стоит только ему появиться в одном месте, даже без помощи газет или радио. Наподобие цепных реакций, о которых мы столько слышим в наше время. Со слухами бороться очень трудно, они могут возникнуть в самом неожиданном месте. Предположим, Кингсли, оставил где-нибудь, а таких мест может быть тысячи, запечатанный конверт, который следует вскрыть в определенный день, если не поступит других указаний. Вы же знаете, это обычная вещь.