— Да, именно об этом сказал Паркинсон, — прервал его премьер. — Ну, Фрэнсис, мне кажется, у вас есть что-то еще про запас. Мы хотели бы услышать, что именно.

Паркинсон изложил план, который, по его мнению, мог бы сработать. После непродолжительного обсуждения было решено его принять, тем более, что план мог быть успешным лишь при условии, что его приведут в действие немедленно. Если же с ним ничего не выйдет, то всегда останется возможность вернуться к плану министра внутренних дел. Совещание закончилось. Последовал звонок по телефону в Кембридж. Не сможет ли профессор Кингсли принять сегодня в три часа дня мистера Фрэнсиса Паркинсона, секретаря премьер-министра? Да, профессор Кингсли сможет. Паркинсон отправился в Кембридж. Он был всегда точен и появился на квартире у Кингсли, когда часы били три.

— Ох, — проворчал Кингсли, когда они обменивались рукопожатием, — для ленча слишком поздно, для чая слишком рано.

— Надеюсь, вы не вышвырнете меня так же быстро, как других, — парировал Паркинсон с улыбкой.

Кингсли оказался моложе, чем ожидал Паркинсон; вероятно, ему было лет тридцать семь — тридцать восемь. Паркинсон представлял его рослым стройным мужчиной. В этом он не ошибся, но трудно было ожидать встретить у ученого такое замечательное сочетание густых темных волос с удивительными синими глазами, которые были бы хороши даже у женщины. Кингсли явно был человеком, которого трудно забыть.

Паркинсон пододвинул кресло ближе к огню, устроился удобнее и сказал:

— Я знаю о вашем вчерашнем разговоре с министром внутренних дел. Должен сказать, что я категорически не одобряю вас обоих.

— Но по-другому он закончиться не мог.

— Может быть, но я все-таки жалею о случившемся. Не одобряю дискуссий, в которых обе стороны занимают позиции, исключающие компромисс.

— Это заявление сразу выдает вашу профессию, мистер Паркинсон.

— Вполне возможно. И все же, откровенно говоря, я был поражен, узнав, что такой человек, как вы, занял столь непримиримую позицию.

— Позвольте узнать, какой, собственно, компромисс мне предлагается.

— Это как раз то, зачем я сюда пришел. Давайте, я пойду на компромисс первым, чтобы показать, как это делается. Вот, кстати, недавно вы упомянули о чае. Не поставить ли нам чайник? Это напомнит мне дни, которые я провел в Оксфорде, и многое другое, о чем помнят всю жизнь. Вы — парни из университета, и не представляете, как вам повезло.

— Вы намекаете на финансовую поддержку, которую правительство оказывает университетам? — проворчал Кингсли, возвращаясь на свое место.

— Я далек от того, чтобы быть столь неделикатным, хотя министр внутренних дел об этой самой поддержке упоминал.

— Держу пари, что он это сделал. Но я все еще надеюсь услышать о компромиссе, которого от меня ждут. Уверены ли вы, что термины «компромисс» и «капитуляция» не являются синонимами в вашем понимании?

— О нет! Ни в коем случае. Позвольте мне доказать это, изложив условия компромисса.

— Кто их составлял, вы или министр внутренних дел?

— Премьер-министр.

— Понятно.

Кингсли занялся приготовлением чая. Когда он накрыл на стол, Паркинсон начал:

— Итак, прежде всего я приношу извинения за все то, что министр внутренних дел сказал о вашем докладе. Во-вторых, я согласен: первый наш шаг — это собрать как можно больше научной информации. Я согласен и с тем, что мы должны взяться за дело как можно быстрее и что все ученые, которые потребуются для этого, должны быть полностью информированы о положении дел. Однако я не могу согласиться с тем, что сведения об Облаке уже сейчас должны стать общественным достоянием. Вот та уступка, о которой я у вас прошу.

— Мистер Паркинсон, меня восхищает откровенность вашего заявления, но отнюдь не ваша логика. Держу пари, вы не сможете назвать ни одного человека, который узнал бы от меня о страшной угрозе со стороны Черного облака. А сколько человек узнали об этом от вас или от премьер-министра? Я всегда был против намерения Королевского астронома информировать правительство, ведь я знал, по-настоящему держать что-нибудь в секрете вы не можете. Теперь я особенно жалею, что он меня не послушался.

Паркинсон на миг растерялся.

— Но вы, конечно, не будете отрицать, что написали весьма многозначительное письмо доктору Лестеру из Сиднейского университета?

— Конечно, я не отрицаю этого. Зачем? Лестер ничего не знает об Облаке.

— Но он бы знал, если бы письмо дошло до него.

— Если бы да кабы — это дело политиков, мистер Паркинсон. Как ученый, я имею дело только с фактами, а не с мотивами, подозрениями и прочей бессмыслицей. Я утверждаю, что по существу дела никто от меня ничего не узнал. В действительности разболтал все премьер-министр. Я говорил Королевскому астроному, что так оно и будет, но он мне не поверил.

— Вы не очень высокого мнения о моей профессии, профессор Кингсли, не правда ли?

— Поскольку вы ратовали за откровенность, скажу вам откровенно — да. Для меня политики то же, что приборы на щитке моего автомобиля. Они мне сообщают, в каком состоянии машина, но держать в исправности, конечно, не могут.

Внезапно Паркинсона осенило, что Кингсли морочит ему голову. От неожиданности он расхохотался. Кингсли тоже. С этого момента между ними больше не возникало трудностей в общении.

После второй чашки чая и обсуждения общих тем Паркинсон вернулся к основному вопросу.

— Позвольте изложить цель моего визита, без этого вам от меня не отделаться. Путь, который вы избрали для накопления научной информации, не является самым быстрым и не дает нам гарантированной безопасности в широком смысле этого слова.

— Я ограничен в возможностях, мистер Паркинсон, и не мне вам напоминать, как нам дорого время.

— Может быть, пока ваши возможностей ограничены, но они могут быть значительно расширены.

— Я не понимаю.

— Правительство предполагает собрать вместе ученых, которые должны быть полностью осведомлены обо всех фактах. Мне известно, что в последнее время вы работали с группой радиоастрономов, возглавляемой мистером Мальборо. Я верю, что вы не передали мистеру Мальборо сколько-нибудь существенной информации, но разве не лучше устроить так, чтобы можно было посвятить его в суть дела?

Кингсли вспомнил трудности, которые он испытывал, договариваясь с радиоастрономами.

— Несомненно.

— Значит, договорились. Далее, нам представляется, что Кембридж или любой другой университет вряд ли является удобным местом для проведения исследований. Оставаясь частью университетского сообщества, вам вряд ли удастся свободно обсуждать любые интересующие вас вопросы и, соблюдать при этом секретность. Невозможно создать изолированную группу внутри коллектива людей, долгие годы работавших вместе. Правильнее всего создать совершенно новую организацию, новое подразделение, специально занимающееся конкретным исследованием, и предоставить ей неограниченные возможности.

— Как Лос-Аламос, например.

— Совершенно верно. Подумайте сами, и я уверен, вы согласитесь, что другого реального пути нет.

— Я, по-видимому, должен вам напомнить, что Лос-Аламос находится в пустыне.

— Никто не собирается загонять вас в пустыню.

— А куда нас собираются загнать? Кстати, вы выбрали очаровательный глагол.

— Я думаю, у вас не будет оснований для недовольства. Правительство заканчивает перестройку чрезвычайно живописной усадьбы восемнадцатого века в Нортонстоу.

— А где это?

— В Котсуолдзе, на возвышенности к северо-западу от Сайрэнсестера.

— Почему и как его переоборудуют?

— Там собирались разместить сельскохозяйственный колледж. В миле от дома построено совершенно новое здание для обслуживающего персонала: садовников, рабочих, машинисток и так далее. Уверяю, у вас будут все необходимые условия для работы.

— А не станут эти люди из колледжа возражать, ведь их выставят вон, когда мы займем их помещение?

— В этом отношении не будет никаких трудностей. Не все относятся к правительству так же пренебрежительно, как вы.