— Оно может быть использовано для этой цели?

— О, да.

— Тогда что же вас беспокоит, Фрэнсис?

— Меня смущает, что его очень много. Я, конечно, не ученый, но мне трудно представить, зачем понадобилось столько приборов. Итак, позволим ему это или нет?

Премьер-министр задумался.

— Проверьте все хорошенько еще раз. Если то, что вы сказали о кодировании, окажется верным, дайте ему эту аппаратуру. Ведь она может оказаться весьма полезной. Теперь о более важных вещах. Фрэнсис, до сих пор мы подходили к делу исключительно с государственной точки зрения, оставляя в стороне возможные интересы мирового сообщества, не так ли?

— Да, сэр.

— Пришло время взглянуть на ситуацию несколько шире. Очевидно, что перед американцами сейчас стоят те же вопросы, что и перед нами. Надо полагать, они придут к мысли о необходимости создать учреждение, подобное Нортонстоу. Думаю, что следует попробовать предложить им объединиться для обоюдной пользы.

— А не получится, что нам придется ехать туда, а не им сюда? — спросил Паркинсон, забыв о грамматике. — Ведь они считают, что их ученые лучше наших.

— Но может быть, это не относится к области э… э… радиоастрономии, в которой, насколько мне известно, мы и австралийцы идем впереди? Так как радиоастрономия, по-видимому, будет играть основную роль в предстоящих исследованиях, я хочу использовать ее, как основу для сделки.

— Безопасность, — сказал Паркинсон. — Американцы считают, что у нас недостаточно внимания уделяется государственной безопасности, и порой мне кажется, что они недалеки от истины.

— Это компенсируется тем, что англичане значительно флегматичнее американцев. Я начинаю подозревать, что американская администрация хочет держаться подальше от своих ученых, работающих над этой проблемой. Иначе они все время сидели бы на бочке с порохом. До сих пор мне было неясно, как мы будем обмениваться с ними информацией. Но теперь все разрешилось: мы станем поддерживать связь между Нортонстоу и Вашингтоном, используя новый код. Я буду всячески на этом настаивать.

— Когда вы говорили о международных аспектах, вы имели в виду только англо-американские отношения или подразумевали и другие страны?

— Речь должна идти о всеобъемлющем международном сотрудничестве, в частности, о привлечении к нашей работе австралийских радиоастрономов. По-моему, скоро сведения об Облаке перестанут быть достоянием только Америки и Англии. Необходимо будет договариваться с главами других государств, даже Советов. При случае я постараюсь намекнуть, где следует, что доктор такой-то и доктор такой-то получили от Кингсли письма, касающиеся деталей этого вопроса, после чего мы вынуждены были ограничить свободу передвижения Кингсли пределами Нортонстоу. Я также намекну, что если доктор такой-то и доктор такой-то будут посланы в Нортонстоу, мы будем рады принять их и проследим, чтобы они не причинили никаких неприятностей своим правительствам.

— Но Советам это не понравится.

— Почему, собственно? Мы ведь сами убедились, какие затруднения могут возникнуть, когда ученые ускользают из-под контроля правительства. Только вчера мы многое бы отдали, чтобы избавиться от Кингсли. Может быть, вы и сейчас совсем не прочь держаться от него подальше. Уверяю, что они пошлют к нам своих ученых первым же самолетом.

— Не исключено. Но зачем нам эти проблемы, сэр?

— А не бросилось ли вам в глаза, что Кингсли заранее подобрал себе сотрудников? Не для того ли он посылал все эти заказные письма? Я думаю, что и нам очень важно собрать здесь, на нашей земле, самых толковых ученых. Меня не удивит, если настанет день, когда Нортонстоу окажется важнее Организации Объединенных Наций.

Поместье Нортонстоу располагалось в большом парке на плодородных землях возвышенности Котсуолдз, вблизи от ее крутого западного склона. Когда здесь впервые предложили разместить правительственное учреждение, это встретило резкий отпор в газетах всего Глостершира. Однако, как всегда бывает в таких случаях, правительство сделало все по-своему. Местное население несколько успокоилось, когда стало известно, что новое учреждение будет связано с сельским хозяйством, и фермеры смогут беспрепятственно обращаться туда за советами по любому поводу.

Примерно в полутора милях от поместья на землях Нортонстоу построили большой поселок. Он состоял в основном из двухквартирных домиков для рабочих; но было построено также несколько отдельных домов для начальства.

Хелен и Джо Стоддард поселились в одном из белых двухквартирных домиков. Джо устроился садовником; он был близок к земле, как в прямом, так и в переносном смысле. Его отец тоже был садовником. Сейчас Джо был тридцать один год, из которых тридцать лет он занимался своим делом: он стал учиться у отца, едва начав ходить. Работу свою он любил, так как мог проводить круглый год на воздухе. Кроме того, ему не приходилось возиться с бумажками — редкий случай в наши дни, время анкет и документов, а, надо признать, что Джо читал и писал с большим трудом. Даже просматривая каталоги семян, он обычно ограничивался изучением картинок. Впрочем, это не могло привести к недоразумениям, поскольку семена заказывал старший садовник.

Несмотря на его изрядную тупость, товарищи любили Джо. Он никогда не выходил из себя и, насколько было известно, ни при каких обстоятельствах не падал духом. Если что-то ставило его в тупик, что бывало нередко, то на его добродушном лице расплывалась беззлобная улыбка.

Джо с трудом шевелил мозгами, но зато прекрасно управлял мышцами своего могучего тела. Он отлично играл в кегли, лучше всех в округе, хотя и предпочитал, чтобы счет за него вели другие.

Хелен Стоддард совершенно не походила на своего мужа. Это была хорошенькая хрупкая молодая женщина двадцати восьми лет, очень умная, но без образования. Совершенно непостижимо, как Джо и Хелен умудрялись ладить друг с другом. Возможно, это получалось потому, что Хелен верховодила в семье, а добродушный Джо ей подчинялся. Во всяком случае, двое их детей унаследовали лучшие качества родителей: природный ум матери и физическую силу отца.

Но сейчас Хелен была сердита на Джо. В большом доме творилось что-то странное. За последние две недели туда съехались сотни людей. Старые постройки были снесены, чтобы освободить место для новых; дополнительно был расчищен большой участок земли, на котором протянули, множество каких-то странных проводов. Спрашивается, для чего? Но Джо не удосужился разузнать для чего это понадобилось, он поверил в смехотворное объяснение, будто провода нужны для подвязывания деревьев — додумался же кто-то до такой чепухи, годной, разве что, для пьесы абсурда.

Но сам Джо не видел причины поднимать шум. Жене кажется, что все это очень странно, но разве на свете мало странного? «Они»-то знают, что делают, и ладно.

Хелен сердилась, потому что теперь она могла узнавать новости только от своей соперницы миссис Олсоп, дочь которой, Пегги, работала секретаршей в Нортонстоу. Пегги и сама была любопытна ничуть не меньше, чем ее мать или Хелен, поэтому семейство Олсоп было прекрасно осведомлено обо всем происходящем. Искусно пользуясь этим преимуществом, Агнес Олсоп сумела высоко поднять свой престиж среди соседей.

Нужно также отметить склонность этой дамы к далеко идущим выводам. Ее авторитет стремительно вырос после того, как Пегги раскрыла тайну огромного количества доставленных в усадьбу ящиков с надписями «Стекло! Обращаться с осторожностью».

— Радиолампы, вот что там было, — сообщила миссис Олсоп многочисленной аудитории, собравшейся у нее во дворе. — Миллионы ламп.

— Зачем им столько? — спросила Хелен.

— Вот это хороший вопрос! А зачем им эти башни и провода, зачем они пятьсот акров земли отхватили? Если хотите знать, они придумывают лучи смерти, вот что, — ответила миссис Олсоп.

Дальнейшие события только укрепили ее уверенность.

В день, когда «они», наконец, прибыли в Нортонстоу, страсти в поместье достигли своего предела. Захлебываясь от возбуждения, Пегги рассказала матери, как высокий синеглазый мужчина разговаривал с важными шишками из правительства, «как с мальчиками на побегушках». «Ну, точно, лучи смерти», — только и могла вымолвить миссис Олсоп.