— А вот это моя вина, — ответил Кингсли. — Наверное, произошло вот что. Правительственные агенты, которые устроили обыск в моем доме, обнаружили там записную книжку. В ней был список ученых, которым я написал о Черном облаке. Подозреваю, что правительство решило полностью себя обезопасить, вот они и решили собрать здесь, в Нортонстоу, всех без исключения, чьи фамилии были обнаружены в записной книжке. Мне очень неловко перед вами.

— Вот она — ваша проклятая беззаботность, Крис! — воскликнул Фишер.

— Откровенно говоря, за последние полтора месяца у меня было слишком много всяческих забот. И, в конце концов, у вас нет особого повода расстраиваться. Вам всем без исключения здесь понравилось. К тому же у вас здесь больше шансов выжить, когда разразится катастрофа, чем в любом другом месте. Если будет вообще хоть какая-то возможность уцелеть, то мы здесь уцелеем. Так что, в сущности, можете считать, что вам повезло.

— Должен заметить, что инцидент с вашей записной книжкой, Кингсли, лично ко мне не имеет ни малейшего отношения, — сказал Мак-Нейл. — Мы с вами не состояли в переписке, поскольку познакомились всего несколько дней назад.

— В самом деле, Мак-Нейл, как вы здесь оказались, позвольте вас спросить?

— Меня обманули. Я подыскивал место для нового санатория, и министр здравоохранения предложил мне осмотреть для этой цели Нортонстоу. Но почему именно мне — не имею представления.

— Видно, для того, чтобы у нас был свой доктор.

Кингсли встал и подошел к окну. По земле неслись, обгоняя друг друга, тени облаков.

Однажды, в середине апреля, вернувшись домой после прогулки, Кингсли обнаружил, что его комната наполнена клубами пахнущего анисом дыма.

— Что за…! — воскликнул он. — Клянусь чем угодно, что это Джефф Марлоу. Я уже потерял надежду заполучить вас сюда. Как вам удалось к нам пролезть?

— О, при помощи обмана и вероломства, — ответил Марлоу, набивая рот поджаренным хлебом. — А у вас тут очень мило. Не хотите ли чаю?

— Спасибо, вы очень любезны.

— Не за что. После того, как вы уехали, мы вернулись в Паломар, и я успел еще немного поработать, затем нас отправили в пустыню, всех, кроме Эмерсона, которого, я полагаю, послали сюда.

— Да, у нас тут Эмерсон, Барнет и Вейхарт. То, что вас отправят в пустыню, я понял сразу. Потому и сбежал, как только Геррик сообщил, что собирается в Вашингтон. Здорово ему досталось, когда там узнали, что он дал мне улизнуть из США?

— Думаю, получил по первое число, хотя он особенно об этом не распространялся.

— Кстати, а не к вам ли послали нашего Королевского астронома?

— Да, сэр! Он в пустыне! Королевский астроном теперь главный британский представитель при американском проекте.

— Надеюсь, он доволен. Мне кажется, что эта новая должность ему очень подходит. Но вы не рассказали мне, как вам все-таки удалось выбраться из пустыни, и почему вы решили это сделать?

— Почему — объяснить легко. Потому что там все было до смерти заорганизовано.

Марлоу взял несколько кусочков сахара из сахарницы и положил один из них на стол.

— Вот парень, который делает дело.

— Как вы его называете?

— Никак не называем. Как-то нам в голову не пришло, что это надо сделать.

— А мы называем его «чел».

— «Чел»?

— Да, это сокращение слова «человек».

— Ну, что же, пусть будет «чел», хотя мы его так и не называем, — продолжал Марлоу. — Как вы скоро увидите, наш «чел» — парень хоть куда.

Затем он выложил в ряд еще несколько кусочков.

— Над «челом» стоит начальник отдела. Я как раз и есть начальник отдела. Затем идет заместитель директора — у нас им стал Геррик, хотя его кабинет не больше собачьей конуры. Далее — сам директор. Над ним — помощник инспектора, потом, естественно, инспектор. Они, конечно, военные. Потом идет руководитель проекта. Этот уже из политиков. Так, шаг за шагом, мы доходим до человека из администрации президента. Потом, я полагаю, идет сам президент, хотя вот тут я не совсем уверен, никогда не забирался так высоко.

— Думаю, вам все это не очень-то по нраву?

— Да уж, сэр, — продолжал Марлоу, с хрустом жуя кусок поджаренного хлеба. — Я был на слишком низкой ступеньке этой лестницы, чтобы мне могла понравиться вся система. Кроме того, я никогда не мог узнать, что происходит вне моего отдела. Все было устроено так, чтобы держать нас совершенно изолированными друг от друга. В интересах безопасности, говорили они, но, как представляется, было бы правильнее сказать в интересах волокиты. Так вот, мне все это не понравилось, как легко догадаться. Такая организация дела не по мне. Вот я и начал ныть, чтобы меня перевели сюда для участия в вашем спектакле. Я рассчитывал, что здесь все устроено намного лучше. И я вижу, это так и есть, — добавил он, взяв еще один ломтик поджаренного хлеба. — Кроме того, меня внезапно охватило страстное желание взглянуть на зеленую травку. Когда такое находит, ничего с собой уже не поделаешь.

— Отлично, Джефф, но как же вы все-таки сумели вырваться из этой кошмарной организации?

— Мне повезло, — ответил Марлоу. — Начальству в Вашингтоне пришла в голову мысль — а вдруг вы знаете больше, чем говорите. А так как они были уверены, что я с радостью соглашусь на перевод, меня послали сюда в качестве шпиона. Я уже говорил вам, что попал сюда благодаря вероломству.

— То есть предполагается, что вы будете докладывать обо всем, что мы тут, возможно, скрываем?

— Вот именно. Теперь, когда вы знаете, почему я здесь, разрешите ли вы мне остаться или выкинете вон?

— Всякий, кто попадает в Нортонстоу, остается здесь — такой у нас заведен порядок. Мы никого не выпускаем и ни для кого не делаем исключений.

— Значит, Мери тоже можно приехать? Она делает в Лондоне кое-какие покупки, но уж завтра обязательно будет здесь.

— Вот и прекрасно. Дом тут большой, места много. Мы будем рады принять миссис Марлоу. Откровенно говоря, у нас полно работы и почти некому ее делать.

— Может быть, мне все-таки стоит посылать время от времени в Вашингтон какие-нибудь крохи информации? Чтобы доставить им удовольствие.

— Вы можете им говорить все, что угодно. Я пришел к выводу: чем больше скажешь политикам, тем больше они расстраиваются. Поэтому мы решили сообщать им обо всем. Вообще у нас тут нет никакой секретности. Вы можете свободно пользоваться прямой радиолинией связи с Вашингтоном и посылать им все, что захотите. Мы как раз наладили связь на прошлой неделе.

— В таком случае, может быть, вы расскажете мне в общих чертах о положении дел. Ведь я, в сущности, знаю почти столько же, сколько в день нашего разговора в пустыне Мохаве. За это время я кое-что сделал, но ведь сейчас нам нужны не оптические наблюдения. К осени мы сумеем что-нибудь выяснить и сами, но пока, как это было понятно уже в январе, самые важные результаты могут получить только радиоастрономы.

— Да, это верно. Вернувшись в январе в Кембридж, я подключил к работе Джона Мальборо. Мне пришлось порядком потрудиться, чтобы убедить его начать работу, ведь сначала я не мог раскрыть ему истинную цель исследования, это теперь он, конечно, все знает. Так вот, мы узнали температуру облака. Она несколько больше ста двадцати градусов, градусов. Кельвина, конечно.

— Что же, довольно неплохо. Почти такая, как мы надеялись. Немного холодновато, но терпимо.

— На самом деле, это даже лучше, чем кажется на первый взгляд. Ведь когда Облако приблизится к Солнцу, в нем должно начаться внутреннее движение. Согласно моим первым расчетам, это приведет к увеличению температуры на пятьдесят — сто процентов, в результате чего температура станет немногим ниже нуля по Цельсию. Выходит, что некоторое время будет стоять морозная погода, и только.

— Лучше и быть не может.

— Нечто подобное я предполагал с самого начала. Но я не специалист по газовой динамике, поэтому мне пришлось обратиться к Александрову.

— Бог мой, вы рискнули написать в Москву?