— Не думаю, что очень рисковал, я представил задачу, как чисто теоретическую. Было понятно, что все равно никто не справится с проблемой лучше Александрова. В любом случае это позволило нам заполучить его в Нортонстоу. Он считает нашу усадьбу лучшим в мире концентрационным лагерем. Русские называют такие организации шарашками.

— Я вижу, что еще очень много не знаю. Продолжайте.

— Тогда, в январе, я считал себя очень умным. Поэтому решил, что сумею обмануть власти. Я исходил из того, что политикам больше всего нужны две вещи: научная информация и секретность. Я решил обеспечить им и то и другое, но на моих собственных условиях — на условиях, которые позволили нам организовать здесь, в Нортонстоу, вполне приличное существование.

— Да уж вижу: местечко отличное, никакие военные вас не изводят, никакой секретности. А как вы набирали персонал?

— С помощью преднамеренных неосторожностей, как, например, в случае с письмом к Александрову. Было совершенно очевидно, что сюда доставят каждого, кто мог хоть что-то узнать от меня. Вот я и решил воспользоваться этим. Признаюсь, что поступил нехорошо. Вы обнаружите у нас очаровательную девушку, она великолепно играет на рояле. Кроме нее, вы встретите других музыкантов, а также художника и историка. Мне казалось, что если тут будут одни ученые, то заточение в Нортонстоу на целый год станет совершенно невыносимым. Поэтому я, как бы случайно, допустил целый ряд оплошностей — и они все оказались здесь. Только смотрите, не проболтайтесь, Джефф. Я думаю, обстоятельства в какой-то степени меня оправдывают, но все-таки лучше пусть они не знают, что я сознательно их сюда заманил. Не будут знать, не будут и сердиться.

— А как насчет пещеры, о которой вы говорили в Мохаве? Полагаю, вы и этот вопрос уладили?

— Конечно. Вы, вероятно, еще не видели ее; это здесь недалеко, за холмом. Там у нас сейчас работает довольно много землеройных машин.

— Кто же этим занимается?

— Парни из нового поселка.

— А кто убирает в доме, готовит еду и так далее?

— Женщины из того же поселка; секретаршами тоже работают местные девушки.

— Что же будет с ними, когда все начнется?

— Они тоже укроются в убежище, само собой. Пещеру придется делать гораздо больше, чем предполагалось первоначально. Вот почему мы начали работы так рано.

— Ну, что же, Крис, я вижу, вы неплохо устроились. Но я не понимаю, почему вы считаете, что обманули политиков. В конце концов, им удалось загнать вас сюда, и, насколько я вас понял, они получают всю необходимую информацию, какую только вы можете добыть. Выходит, и они добились своего.

— Давайте, я расскажу вам, как мне все представлялось в январе и феврале. В феврале я решил взять под свой контроль все мировые события.

Марлоу засмеялся.

— О, знаю, это звучит до смешного мелодраматично. Но это действительно так. Никогда я не страдал манией величия, во всяком случае, так мне представляется. Диктатором я хотел стать только на пару месяцев, потом великодушно бы отказался от своей власти и вернулся к научной работе. Из таких, как я, диктаторы не получаются. Не люблю, когда мной пытаются командовать, но и сам особого желания поруководить не испытываю. Я чувствую себя по-настоящему хорошо, только когда оказываюсь мелкой сошкой. Но это уж дар небес, когда мелкой сошке удается урвать кусок у власть имущих.

— В этом поместье вы как-то особенно похожи на мелкую сошку, — сказал Марлоу со смехом, принимаясь за свою трубку.

— За все это пришлось бороться. Иначе мы получили бы организацию вроде той, которая вас так достала. Разрешите, я коснусь немного философии и социологии. Приходило ли вам когда-нибудь в голову, Джефф, что, несмотря на все изменения, которые внесла наука в жизнь общества, такие, например, как освоение новых видов энергии, общественная структура остается неизменной с древних времен? Наверху политики, затем — военные, а действительно умные люди — внизу. В этом отношении нет никакой разницы между нами, древним Римом и ранними цивилизациями Месопотамии. Мы живем в обществе с нелепыми противоречиями, современном в области техники, но архаичном по своей социальной организации. Годами политики жалуются на нехватку квалифицированных ученых, инженеров и творческих людей. В их головы никак не может прийти простейшая мысль, что настоящих дураков на свете не так уж и много. Их количество ограниченно.

— Дураков?

— Да, людей вроде нас с вами, Джефф. Мы и есть дураки. Предоставляем свои мыслительные способности в распоряжение толпы ничтожеств и позволяем при этом командовать нами.

— Ученые всех стран, соединяйтесь! Вы к этому нас призываете?

— Нет, конечно. Ученые против остальных — это не совсем то. Суть дела глубже. Я говорю о столкновении двух совершенно несовместимых способов мышления. Современное общество, пользующееся техническими достижениями, должно основывать свое мышление на цифре. С другой стороны, когда дело касается социальной организации, оно использует мышление, основанное на словах. Конфликт возникает, таким образом, между гуманитарным и математическим мышлением. Вот если бы вы встретились с нашим министром внутренних дел, сразу бы поняли, о чем я говорю.

— И вы знаете, как это исправить?

— Я собираюсь помочь математическому мышлению занять достойное место в общественной иерархии. Но я не такой осел, чтобы воображать, будто какие-либо мои действия могут что-то кардинально изменить. Однако если повезет, я смогу подать хороший пример того, как накручивать политикам хвосты. Устрою своего рода locus classicus, если цитировать литературных мальчиков.

— Боже мой, Крис, вы говорите о числах и словах, но я никогда не видел человека, который употреблял бы столько слов. Можете вы попросту объяснить, что вы собираетесь делать?

— «Попросту», то есть, «с помощью чисел»? Давайте, попробуем. Предположим, что когда Облако достигнет Солнца, мы сможем уцелеть. Все равно, конечно, условия жизни будут жестокими. Мы будем либо мерзнуть, либо задыхаться от жары. Остается некоторая надежда, что, спрятавшись в пещеры и подвалы, мы сможем как-нибудь продержаться. Но крайне маловероятно, что у людей при этом сохранится возможность передвигаться из одного места в другое, как это делается сейчас. Связь между людьми будет целиком зависеть от радио.

— Вы считаете, что наши общественные связи — то, благодаря чему общество не распадается на множество разобщенных индивидуумов, будет целиком зависеть от радиосвязи?

— Совершенно верно. Газет не будет, подозреваю, что все газетчики попрячутся в убежищах.

— И тут появляетесь вы, Крис? Вы что, собираетесь устроить в Нортонстоу пиратскую радиостанцию? Ух, ты! Где моя накладная борода?

— Нет. Когда радиосвязь приобретет такое громадное значение, жизненно важной станет проблема количества передаваемой информации. Вы и не заметите, как власть моментально перейдет к людям, способным управлять большими потоками информации. Согласно моим планам, Нортонстоу будет в состоянии оперировать, по крайней мере, в сто раз большим количеством информации, чем все остальные радиопередатчики на Земле.

— Но это же невозможно, Крис! Откуда вы возьмете столько энергии?

— У нас собственный дизельный генератор и большой запас топлива.

— Но мы говорим о колоссальном количестве энергии, справится ли с этой задачей ваш генератор?

— Не так уж и много нам нужно. Я же не говорю, что мощность нашего передатчика будет в сто раз больше, чем у всех других передатчиков. Я сказал, что мы будем передавать в сто раз больше информации, а это отнюдь не одно и то же самое. Нет нужды передавать информацию для отдельных людей. Следует вести передачи на очень малой мощности для правительств всего мира. Мы станем нервным центром всемирной связи. Правительства будут общаться друг с другом только через нас. Собственно, именно это и позволит нам контролировать мировые события. Наверное, после моего вступления вы ожидали чего-нибудь более потрясающего воображение, но я не склонен к мелодраматическим эффектам.