— Я начинаю думать, что вы прожили здесь слишком долго, Фрэнсис.

— Я нахожусь здесь достаточно долго, чтобы осознать, что ученые вовсе не претендуют на истину, и только мы, дилетанты, считаем их выводы непогрешимыми.

— Ради бога, перестаньте философствовать, Фрэнсис. Будьте так добры, расскажите мне, наконец, в чем была ошибка.

— Ну, насколько я понимаю, Облако ведет себя совсем не так, как они ожидали, и причину этого никто не может понять. Все ученые ожидали, что скорость Облака будет возрастать по мере его приближения к Солнцу, что оно пролетит мимо Солнца и станет удаляться. Вместо этого Облако замедлило движение, и когда достигло Солнца, вообще практически остановилось. И теперь, вместо того, чтобы унестись в мировое пространство, оно торчит возле Солнца.

— Но сколько оно еще здесь пробудет? Вот что я хочу знать.

— Никто не может этого сказать. Оно может оставаться здесь неделю, месяц, год, тысячелетие или миллионы лет. Никто этого не знает.

— Боже мой, послушайте, вы понимаете, что говорите? Если Облако не улетит, мы пропали.

— Вы думаете, Кингсли этого не знает? Если Облако останется еще на месяц, погибнет очень много людей, но и выживет достаточно. Если оно останется на два месяца, выживет очень немного людей. Если оно останется на три месяца, мы здесь в Нортонстоу умрем, несмотря на то, что специально готовились к чему-то подобному, и мы будем умирать одними из последних на Земле. Если Облако останется на год, ничто живое на всей планете не уцелеет. Как я уже говорил, Кингсли все это знает, вот почему он не особенно серьезно относится к политическим аспектам дела.

Хотя в то время никто и не сознавал этого, приезд премьер-министра совпал с самыми тяжелыми днями в истории Черного облака. Первые признаки улучшения обстановки были замечены радиоастрономами, которые ни на минуту не прекращали своих наблюдений, несмотря на то, что им приходилось работать на открытом воздухе в невыносимых условиях. 6 октября Джон Мальборо созвал совещание. Прошел слух, что он собирается сообщить нечто интересное, поэтому собралось много народу.

Мальборо рассказал, что в последние десять дней количество газа между Землей и Солнцем непрерывно уменьшается, примерно вдвое за каждые три дня. Если это продолжится еще две недели, Солнце засияет в полную силу, впрочем, никакой уверенности в том, что так будет продолжаться дальше, конечно, нет.

Мальборо спросили, не собирается ли Облако покинуть Солнце.

— Таких признаков нет, — ответил он. — Создается впечатление, будто вещество Облака распределяется таким образом, чтобы Солнце могло, светить только в нашу сторону, но ни в какую другую.

— Не чересчур ли это смело — надеяться, что Облако будет пропускать свет как раз в нашу сторону? — спросил Вейхарт.

— Это странно, конечно, — ответил Мальборо. — Но я только привожу вам факты. Я никак их не объясняю.

Правильное объяснение, как оказалось впоследствии, было предложено Алексом Александровым, хотя никто из собравшихся не отнесся к нему серьезно, вероятно, из-за способа, с помощью которого Александров высказал его.

— Диск стабилизирует ситуацию, — сказал он. — Вероятно, Облако, таким образом, пытается избежать эскалации.

Это заявление вызвало смех. Кто-то выкрикнул:

— 

Применима ли в данном случае военная риторика,

Александров удивился.

— Почему военная? Я — ученый, —

заявил

После чего премьер-министр сказал:

— Разрешите, я перейду на обычный язык. Правильно ли я понял, что кризис закончится через две недели?

— Если все будет развиваться таким же образом, — ответил Мальборо.

— Тогда вы должны провести тщательные наблюдения и сделать выводы.

— Глубокая идея! — вырвалось у Кингсли.

Нужно сказать, что никогда за всю историю науки не делалось более ответственных измерений, чем те, которые были выполнены радиоастрономами в последующие дни. Построенная ими на основании полученных данных кривая была буквально кривой жизни или смерти: спад ее означал жизнь, подъем — смерть.

Каждые несколько часов на график наносилась новая точка. И ночью, и сумрачным тусклым днем все, кто понимал смысл происходящего, нет-нет да подходили взглянуть на очередную точку, появившуюся на графике. В течение четырех дней и ночей кривая продолжала понижаться, но на пятый день спад уменьшился, однако на шестой день вновь появились признаки сильного понижения. Никто не пытался объяснить происходящее, ученые только изредка перебрасывались случайными отрывистыми фразами. Напряжение достигло предела. На седьмой день спад продолжался, а на восьмой день кривая поползла вниз круче, чем когда-либо раньше. Страшное напряжение сменилось бурной радостью.

В обычных обстоятельствах восторг, охвативший людей в такое неподходящее для проявлений радости время, мог бы показаться несколько преувеличенным, но для ученых из Нортонстоу, которые в течение шести дней с постоянной тревогой следили за точками на графике, казалось, ничего противоестественного в подобном выражении чувств не было.

Кривая продолжала резко идти вниз, а это значило, что уменьшается количество газа между Землей и Солнцем. 19 октября на дневном небе появилось желтое пятно. Оно было еще тусклым, но перемещалось по небесному своду. Без сомнения, это было Солнце, появившееся впервые с начала августа, едва просвечивающее еще сквозь слой газа и пыли. И этот слой становился все тоньше и тоньше. К 24 октября над замерзшей Землей Солнце вновь засияло в полную силу.

Те, кому приходилось встречать восход солнца после холодной ночи в пустыне, могут хоть в какой-то мере представить себе радость, охватившую людей 24 октября 1965 года.

Несколько слов нужно сказать о религии. По мере того, как Облако приближалось, бурно расцветали все виды религиозных верований. Уже весной свидетели Иеговы полностью переговорили любых других ораторов в Гайд-Парке. В Англии изумленные священники читали свои проповеди в переполненных церквях, чего ранее никогда не бывало. И все это кончилось 24 октября. Мужчины и женщины всех известных вероисповеданий — христиане, магометане, иудаисты, буддисты, индуисты и атеисты — все они глубоко прониклись чувствами своих предков-солнцепоклонников. Правда, поклонение Солнцу не стало настоящей религией, ведь некому было его организовать и направлять, но оттенок древней религии появился и никогда больше не исчезал.

Первыми оттаяли тропики. С рек, наконец, сошел лед. Таяние снега сопровождалось паводками, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Северная Америка и Европа оттаяли лишь частично до уровня, обычного для наступавшей зимы.

Городское население в странах с развитой индустрией немало пострадало, но ему не пришлось переносить того, что выпало на долю народам в странах слаборазвитых, у которых не оказалось ни промышленности, ни запасов энергии. Нужно также отметить, что все резко изменилось бы, если бы холод стал сильнее; улучшение произошло как раз тогда, когда и в передовых странах промышленность находилась на грани гибели.

Как это ни удивительно, сильнее всего пострадало от холода население тропиков, а меньше всего — эскимосы. Во многих районах тропиков и субтропиков погибла половина населения. Среди эскимосов смертность была сравнительно невелика — лишь немногим больше, чем в обычное время. Да и повышение температуры в период жары на дальнем Севере было не столь значительным. Эскимосы испытывали лишь некоторые неудобства, не более того. А вот таяние льда и снега сильно ограничило свободу их передвижения и, следовательно, уменьшило пространство, на котором они могли охотиться. Но жара на Севере не была губительной. Не вызвал слишком больших потерь и холод. Они просто зарывались в снег и пережидали. Во многих отношениях они находились в лучшем положении, чем обитатели Англии.

Правительства всех без исключения стран находились в неустойчивом положении. Казалось, что именно сейчас, воспользовавшись всеобщей неразберихой, пришло время коммунистам захватить мир, или Соединенным Штатам искоренить коммунистов. Можно было ожидать также, что различные диссидентские группы сбросят, наконец, ненавистные правительства своих стран. Но ничего подобного не произошло. В первые дни после 24 октября испытанное людьми всеобщее облегчение было столь велико, что никому не пришло в голову заниматься бессмысленными политическими вопросами. А к середине ноября такая возможность пропала. Человечество сумело восстановить привычные общественные отношения.