— Насколько я понял, вы имеете в виду следующее, — сказал Кингсли. — Если бы существовали два абсолютно тождественных индивидуума, то им вообще не нужно было бы никакой связи, каждый автоматически знал бы переживания другого. Для связи же между очень разными индивидуумами требуется более сложная система.

— Это именно то, что я пытался объяснить. Теперь вам ясно, почему я испытывал трудности при расшифровке вашего языка. Это язык, удобен для почти одинаковых индивидуумов, тогда как вы и я очень сильно отличаемся друг от друга, гораздо больше, чем вы, вероятно, можете себе представить. К счастью, ваша психическая структура оказалась довольно простой. И после того, как я в ней немного разобрался, стала возможной и расшифровка ваших сообщений.

— И все-таки, есть ли что-нибудь общее в функциях наших нервных систем? Испытываете ли вы, например, что-нибудь соответствующее нашей головной боли? — спросил Мак-Нейл.

— Вообще говоря, у меня, так же как у вас, могут быть приятные и неприятные ощущения. Как и у любого существа, обладающего достаточно развитой нервной системой. Неприятные ощущения возникают, как правило, при внезапном разрыве связей, а это со мной случается точно так же, как и с вами. Счастье — это динамическое состояние, когда нервные связи устанавливаются, а не разрываются, и это тоже может случиться со мной, как и с вами. Но я считаю, что мои субъективные переживания совершенно отличны от ваших. Общее у нас только одно — и вы, и я хотели бы избежать возникновения неприятных ощущений. И наоборот, приятные ощущения, для нас желательны.

А если конкретнее: ваша головная боль проистекает от недостаточного кровоснабжения мозга, в результате чего нарушается точность электрических импульсов. Нечто похожее на головную боль я испытываю, когда в мою нервную систему попадают радиоактивные вещества. Это приводит к неконтролируемым электрическим разрядам, как в ваших счетчиках Гейгера. Эти разряды нарушают синхронность процессов в нервной системе и производят крайне неприятные субъективные ощущения.

Теперь я хочу выяснить совершенно другой вопрос. Меня заинтересовало то, что вы называете «искусством». Литературу я могу понять как способ выражения идей и эмоций в виде слов. Изобразительные искусства, конечно, связаны с вашим восприятием мира. Но я совершенно не представляю, что такое музыка. Мое невежество в этом отношении едва ли удивительно, так как, насколько я понимаю, вы никогда не передавали музыки. Нельзя ли восполнить этот пробел?

— Энн, вот и тебе представился случай отличиться, — сказал Кингсли. — И какой случай! Ни один музыкант никогда еще не играл для такой аудитории!

— Что же мне сыграть?

— Как насчет той вещи Бетховена, которую ты играла на днях?

— Опус 106? Пожалуй, для начинающего это слишком сильно.

— Все в порядке, Энн! Задайте работы старине Джо, — подбодрил Барнет.

He обязательно играть, Энн, если вам не хочется. Вчера я записал ваше исполнение на магнитофон, — сказал Лестер.

— Ну, и как получилось?

— С технической точки зрения качество записи очень хорошее. Если вы были довольны исполнением, то мы начнем передачу прямо сейчас.

— Пожалуй, лучше, если вы поставите запись. Звучит смешно, но мне кажется, я бы очень волновалась, если бы играла для этого существа, какое бы оно ни было.

— Ну, что за глупости! Старина Джо не кусается.

— Может, и не кусается, но лучше поставить запись.

Итак, запись передали. Последовала такая реакция:

— Очень интересно. Пожалуйста, повторите первую часть со скоростью, увеличенной на тридцать процентов.

После того, как это было сделано, пришло сообщение:

— Лучше. Очень хорошо. Я хочу поразмыслить об этом. До свидания.

— Боже мой, вы прикончили его, Энн! — воскликнул Марлоу.

— Но я не понимаю, как музыка может нравиться Джо. В конечном счете музыка — это всего лишь звук, а как мы уже знаем, для Джо не существует звуков, — удивился Паркинсон.

— С этим я не согласен, — сказал Мак-Нейл. — Хотя, на первый взгляд, кажется, что наше восприятие музыки неотделимо от звуков, на самом деле это совсем разные вещи. Наш мозг воспринимает электрические сигналы, идущие от ушей. В данном случае звук используется просто как удобное средство для возбуждения в мозгу электрических импульсов определенного типа. Имеются достаточные основания полагать, что музыка отражает главные электрические ритмы нашего мозга.

— Очень интересно, Джон! — воскликнул Кингсли. — Тогда выходит, что музыка является наиболее прямым выражением деятельности нашего мозга.

— Нет, это, пожалуй, чересчур смелое утверждение. Правильнее сказать вот так: музыка наилучшим образом отражает крупномасштабные процессы работы мозга. Но речь, скажем, дает более полное представление о тонкой структуре мозговой активности.

Дискуссия продолжалась до самой глубокой ночи. Все сказанное Облаком подробнейшим образом обсудили. Вероятно, наиболее поразительное замечание сделала Энн Холей.

— В первой части сонаты си бемоль мажор есть пометка для метронома, требующая от исполнителя совершенно фантастического темпа, гораздо более быстрого, чем может достичь любой обычный пианист и, конечно, совершенно недостижимого для меня. Вы обратили внимание на просьбу увеличить скорость? Меня просто дрожь пробирает, хотя, вероятно, это было всего лишь странное совпадение.

События развивались так стремительно, что, по общему мнению, пришло время сообщить политическим властям о действительной природе Облака. К этому времени правительства большинства стран уже сумели наладить работу своих радиопередатчиков. Оказалось, что если передавать вертикально вверх трехсантиметровые волны, ионизация атмосферы может поддерживаться на уровне, который обеспечивал связь на десятисантиметровых волнах. Нортонстоу еще раз стал мировым центром связи.

Особой радости, что приходится раскрыть сведения, касающиеся Облака, ни у кого не было. Можно было не сомневаться, что связь с Облаком будет изъята из-под контроля Нортонстоу. А было еще много такого, что ученые хотели бы узнать. Кингсли был категорически против передачи информации политикам, но, на сей раз, ему пришлось подчиниться общему мнению. Как ни печально, сохранять в тайне новые сведения больше было нельзя.

Лестер записывал на пленку все разговоры с Облаком, и теперь они были без изъятий переданы правительствам на десятисантиметровых волнах. У правительств всех без исключения стран, однако, не было никаких сомнений относительно целесообразности хранить все в секрете. Простые люди так никогда и не узнали о существовании жизни в Облаке, тем более, что в дальнейшем события развивались таким образом, что строгая секретность стала совершенно необходимой.

Пока ни одна страна не располагала собственными передатчиком и приемником, способными работать на волне в один сантиметр. Поэтому связь с Облаком, по крайней мере, временно должна была осуществляться из Нортонстоу. Впрочем, специалисты в США указали, что связь на десятисантиметровых волнах с Нортонстоу и передачи оттуда на волне в один сантиметр позволят правительствам США и любых других стран установить с Облаком собственный контакт. В конце концов, решили, что Нортонстоу станет центром не только для передачи информации по всей Земле, но и для связи с Облаком.

Обитатели Нортонстоу разделились на два лагеря. Те, кто поддерживал Кингсли и Лестера, считали, что нечего принимать план политиков и надо откровенно послать к чертям все правительства. Остальные, во главе с Марлоу и Паркинсоном, доказывали, что открытое неповиновение ничего не даст, политики смогут в случае необходимости добиться своего силой. За несколько часов до очередной передачи от Облака между двумя группами разгорелся жаркий спор. Было принято компромиссное решение: сделать простое приспособление, которое бы позволило отключать приемник десятисантиметровых волн, чтобы правительства слышали Облако, но не могли посылать ему сообщения.