— У меня еще два вопроса, — сказал Мак-Нейл. — Как производится доставка энергии к вашим нервным элементам? У человека для этого существует система кровоснабжения. Есть ли у вас что-либо подобное этой системе? Во-вторых, какого приблизительно размера ваши нервные элементы?

Последовал ответ:

— Размер меняется в зависимости от того, для какой цели служит данный элемент. Твердое тело, на котором он строится, бывает от одного до нескольких сот метров. Да, у меня есть нечто, подобное системе кровоснабжения. Доставка нужных веществ осуществляется потоком газа, который постоянно омывает нервные элементы. Но поток приводится в движение не сердцем, а электромагнитным насосом. Отмечу, что этот насос имеет неорганическую природу, поэтому при насаждении нового очага жизни «родитель» обязательно обеспечивает своего «потомка» таким насосом. Исходящий от насоса газ захватывает питательные вещества, затем проходит вблизи нервных элементов, которые поглощают нужные для работы мозга молекулы. Отработанные продукты деятельности моего организма выделяются в тот же поток газа и фильтруются в органе, подобном вашим почкам. Они отбрасываются, в то время, как поток очищенного газа снова поступает в электромагнитный насос.

Чрезвычайно важно, что мое сердце, почки и кровь имеют неорганическую природу. И если они перестают работать, ничего страшного не происходит. Если мое «сердце» начинает плохо работать, я просто подключаю запасное «сердце», которое держу всегда наготове. Если выходят из строя мои «почки», я не умираю, как ваш композитор Моцарт. Я опять-таки перехожу на запасные «почки». Да и объем газа, который заменяет мне кровь, я могу пополнять практически неограниченно.

После этого Джо прервал беседу.

— Все-таки потрясающе, насколько общими оказались принципиальные основы жизни, — заявил Мак-Нейл. — Детали, конечно, сильно отличаются: газ вместо крови, электромагнитное сердце и почки и так далее. Но общая структура организма поразительным образом оказалась похожа на нашу.

— А то, как он достраивает свой мозг, напоминает мне устройство вычислительных машин и программирование их работы, — сказал Лестер. — Обратили ли вы на это внимание, Крис? Действия Облака напоминают составление новой подпрограммы.

— Думаю, наше сходство не случайно. Я как-то слышал, что коленный сустав мухи похож по своей конструкции на человеческий. Почему? Все дело в том, что существует, видимо, только одна хорошая конструкция коленного сустава. Точно так же существует какой-то единственный вполне определенный принцип, в соответствии с которым может быть построено разумное существо.

— Вы считаете, что этот принцип единственный? — спросил Мак-Нейл у Кингсли.

— Мы знаем, что вселенная построена в соответствии с некоторыми основополагающими законами природы, которые постигает или пытается постичь наша наука. Мы склонны к некоторому зазнайству, когда, обозревая свои успехи в этой области, говорим, что вселенная построена логично с нашей точки зрения. Попытка поставить телегу впереди лошади. Не вселенная построена согласно нашей логике; это мы и наша логика развились в соответствии с логикой вселенной. Пожалуй, можно сказать: разумная жизнь есть нечто, отражающее глубинную суть строения вселенной. Это справедливо как для нас, так и для Джо. Вот почему у нас оказалось так много общего, вот почему в разговоре у нас обнаруживается нечто вроде общих интересов, несмотря на столь большое различие в нашем строении. Ибо в основных чертах, как мы, так и Джо построены по принципам, которые вытекают из общего устройства вселенной.

— Политики все еще пытаются пробиться. Мы забыли про них. Проклятье, пойду, выключу лампочки, — сказал Лестер.

Он направился к пульту с лампочками, которые горели, извещая о том, что из разных стран поступают какие-то сообщения. Минуту спустя он вернулся на свое место, задыхаясь от смеха.

— Вот так дела! — с трудом выговорил он, его душил смех. — Я забыл отключить трансляцию нашего разговора на десятисантиметровых волнах. Они слышали все: наши разговоры и слова Алекса про Кремль, и ваш совет, Крис, держать их за глотку, и все прочее. Сейчас они, конечно, в дикой ярости. Ну что ж, теперь, я считаю, все встало на свои места.

Никто, казалось, не знал, как следует поступить в такой ситуации. Наконец, Кингсли решительно подошел к пульту. Он переключил несколько тумблеров и сказал в микрофон:

— Нортонстоу. Говорит Кристофер Кингсли. Если есть какие-либо сообщения, передавайте.

В динамике послышался раздраженный голос:

— А, наконец-то. Это вы, Нортонстоу? Мы пытаемся связаться с вами уже три часа подряд.

— Кто это говорит?

— Громер, министр обороны США. Должен сообщить, что вы разговариваете с очень рассерженным человеком, мистер Кингсли. Я жду объяснений относительно вашего возмутительного поведения.

— В таком случае, боюсь, вам придется подождать. Даю тридцать секунд, и если за это время ваши высказывания не облекутся в приемлемую форму, я отключаюсь.

Голос министра обороны США стал более спокойным, но и более угрожающим:

— Вот что, мистер Кингсли, я был и раньше наслышан о вашем невыносимом характере, но сам сталкиваюсь с вами впервые. К вашему сведению, я намерен принять все доступные мне меры, чтобы этот разговор стал последним. Не считайте это предостережением. Я просто сообщаю вам со всей ответственностью, что очень скоро вы будете навсегда удалены из Нортонстоу. А вот вопрос о том, куда вы будете направлены, я предоставляю решить вашему собственному воображению.

— Неужели? Со своей стороны я бы хотел отметить, что в своих планах относительно меня, мистер Громер, вы не учли одного очень важного обстоятельства.

— Какого именно, смею спросить?

— Дело в том, что я в состоянии в любой момент уничтожить Северную Америку. Если вы сомневаетесь в правдивости моих слов, спросите своих астрономов, что произошло с Луной вечером седьмого августа. И еще вам следует принять во внимание, что мне потребуется едва ли более пяти минут, чтобы привести в исполнение эту угрозу.

Кингсли переключил несколько тумблеров, и лампочки на контрольной панели погасли. Связь была прервана. Марлоу был бледен; на лбу и над верхней губой у него выступили капельки пота.

— Нехорошо, Крис, зачем вы так, — сказал он.

Кингсли смутился.

— Мне искренне жаль, Джефф. У меня совершенно вылетело из головы, что вы американец. Еще раз прошу прощения, но имейте в виду, я ответил бы то же самое и Лондону, и Москве, и вообще кому угодно.

Марлоу покачал головой.

— Вы неправильно поняли меня, Крис. Я возражал не потому, что Америка — моя родина. В любом случае я прекрасно понимаю, что вы его просто запугиваете. Меня беспокоит другое, такие угрозы могут иметь чертовски опасные последствия.

— Чепуха. Не делайте из мухи слона. Газеты приучили вас думать, будто политики — важные персоны, и вы никак не можете отвыкнуть от этого. Политики, конечно, понимают, что я всего лишь пытаюсь их запугать, но пока остается какая-то вероятность, что я могу осуществить свою угрозу, они не решатся перейти от угроз к делу. Вот увидите.

Однако, как показали дальнейшие события, в данном случае прав был Марлоу, а не Кингсли.

Через три часа Кингсли разбудили.

— Извините, что я разбудил вас, Крис, но случилось нечто важное, — сказал Гарри Лестер.

Убедившись, что Кингсли окончательно проснулся, он продолжал:

— Паркинсона вызывает Лондон.

— Да, времени они не теряют.

— Но ведь мы не можем допустить этого разговора. Это слишком большой риск.

Некоторое время Кингсли молчал. Затем, видимо, на что-то решившись, он сказал:

— Я думаю, нужно пойти на этот риск, Гарри, но мы будем стоять у него за спиной во время всего разговора. Мы должны быть уверены, он не проболтается. Дело вот в чем. Я не сомневаюсь, что длинная рука Вашингтона может дотянуться до Нортонстоу, но нашему правительству, по-моему, будет не очень-то приятно, если ему начнут давать распоряжения, что оно должно делать на собственной территории. Следовательно, на нашей стороне симпатии нашего народа, а это большое преимущество. Если не дать Паркинсону провести этот разговор, мы лишимся своего преимущества. Пойдемте к нему.