Труднее дать ответ на другой ваш вопрос, чтобы вы поняли его при современном состоянии вашей науки. Есть основания считать, что существуют естественные ограничения физического характера для некоторых видов информации, которой могут обмениваться мыслящие существа. Предполагается, что есть некая непреодолимая преграда, запрещающая передачу информации, связанной с глубокими проблемами. Не исключается, что всякое разумное существо, которое пытается передавать такую информацию, немедленно заглатывается окружающим пространством, иначе говоря, пространство словно бы замыкается вокруг него таким образом, что любая связь с другими существами того же ранга исключается.

— Вы понимаете это, Крис? — спросил Лестер.

— Нет, не понимаю. Но есть еще один вопрос, который мне хотелось бы задать.

И Кингсли спросил:

— Вы, вероятно, заметили, что мы старались избегать вопросов, касающихся физических теорий и фактов, пока нам неизвестных. Это произошло отнюдь не от недостатка интереса с нашей стороны, а только потому, что хотели перейти к таким вопросам позднее. Теперь, оказывается, у нас такой возможности больше не будет. Можете вы нам посоветовать, как лучше использовать оставшееся время?

Пришел ответ:

— Я думал об этом. Здесь возникает принципиальная трудность. Наши беседы велись на вашем языке, поэтому мы были вынуждены ограничиваться тем кругом идей, которые могут быть выражены с помощью вашего языка, то есть, мы по существу ограничивались темами, которые вам знакомы. Ни о какой быстрой передаче совершенно новой информации не может быть и речи, пока вы не выучите кое-что из моего языка.

Не говоря уже о чисто практических трудностях, перед нами встает коренной вопрос: обладает ли человеческий мозг достаточной мощностью? Дать на него точный ответ я пока не могу. Однако позволю себе сказать, что теории, которыми обычно объясняют появление гениальных людей, кажутся мне заведомо неверными. Гении — не биологическое явление. Дитя не рождается гениальным; чтобы стать гением, нужно учиться. Биологи, считающие иначе, не учитывают данные собственной науки: человек, как биологический вид, не получил в процессе эволюции задатков гениальности, нет никаких оснований считать, что гениальность передается от родителей к детям.

То, что гении появляются довольно редко, объясняется простыми вероятностными соображениями. Ребенок должен очень многое выучить прежде, чем он достигнет зрелости. Можно по-разному научиться делать такие арифметические действия, как, скажем, умножение. Но это означает, что мозг отдельных людей будет развиваться по-своему, каждый из них научится умножать числа, но отнюдь не с одинаковой легкостью. Тех, кто развивается удачно, называют «сильными» в арифметике. Людей же, которые освоят неудачные способы, называют «слабыми» или «неспособными». Почему так получается? Я уверен, что это дело везения. И случай определяет разницу между гением и тупицей. Гений — тот, кому повезло в процессе обучения, тупице, наоборот, не повезло. Тогда обычный человек — это тот, кто не был ни особенно удачлив, ни особенно неудачлив.

— Боюсь, я слишком похож на тупицу, чтобы понять, о чем оно толкует. Может быть, кто-нибудь объяснит? — заметил Паркинсон во время перерыва в передаче.

— Ну, если считать, что обучение может проходить разными путями, из которых один лучше, чем другие, то я думаю, что это действительно вопрос случая, — ответил Кингсли. — Это как пари на футболе. Вероятность того, что ребенок выберет самый лучший способ обучения для каждого из дюжины предметов, ничуть не больше, чем вероятность заранее угадать победителя в двенадцати футбольных матчах.

— Понимаю. И это объясняет, почему гений — такая редкая птица, верно? — воскликнул Паркинсон.

— Да, он встречается не чаще, чем человек, который выиграл все пари за целый футбольный сезон. Это также объясняют, почему гений не может передать детям свои способности. Везение не передается по наследству.

Облако возобновило передачу.

— Все это наводит на мысль, что человеческий мозг от природы способен действовать гораздо продуктивнее, если вести обучение наилучшим образом. Я собираюсь это сделать. Я предлагаю, чтобы кто-нибудь из вас попытался научиться моему способу мышления, после чего мы постараемся найти подходящий метод обучения. Ясно, что учиться придется не на вашем языке, и связь нужно будет организовать совсем по-новому. Из ваших органов чувств для получения и освоения сложной информации лучше всего подходит зрение. Правда, в обычном разговоре вы почти им не пользуетесь, но разве не с помощью глаз маленькие дети начинают познавать окружающий мир. Используя ваше зрение, я попытаюсь открыть вам новый мир. Мои требования будут очень просты. Сейчас я их изложу.

Последовали некоторые технические детали, которые Лестер тщательно записал. Когда Облако закончило свое сообщение, Лестер сказал:

— Сделать все это будет не так уж трудно. Что-то вроде громадного телевизора со множеством экранов.

— А как мы должны получать информацию? — спросил Марлоу.

— Первичная информация будет поступать по радио, а затем через узкополосные усилители отдельные группы сигналов будут подаваться на экраны.

— Для каждого усилителя будет свой код.

— Правильно. Так что какая-то упорядоченная картина будет поступать на экраны, хотя ума не приложу, как мы будем в ней разбираться.

— Пора начинать. Времени у нас очень мало, — сказал Кингсли.

После этой беседы настроение обитателей Нортонстоу значительно улучшилось. Вечером они, возбужденные и заинтересованные, собрались у только что установленной аппаратуры.

— Пошел снег, — заметил Барнет.

— Боюсь, нас ждет суровая зима, не говоря уже об этой двухнедельной арктической ночи, — сказал Вейхарт. — Вы понимаете, к чему все это представление?

— Понятия не имею. Что можно узнать, глазея на эти экраны?

— И я тоже ничего не понимаю.

Первое же сообщение Облака вызвало у собравшихся некоторое замешательство:

— Лучше, если в обучении будет участвовать только один человек, во всяком случае, вначале. Позднее я смогу обучить остальных.

— Обидно, я думал, что мы все получим билеты в ложу бельэтажа, — заметил кто-то.

— Нет, нет, все правильно, — сказал Лестер. — Видите, аппаратура установлена так, что на нее удобно смотреть, только устроившись вот в этом кресле. Нам были даны специальные инструкции, как расположить места для зрителей. Я сам не понимаю, что все это значит, но надеюсь, мы все сделали правильно.

— Кто согласен стать добровольцем? — строго спросил Марлоу. — Ну, кто первый?

Последовала долгая пауза. Наконец вперед вышел Вейхарт.

— Ладно, если все боятся, — я согласен стать первым подопытным кроликом.

Мак-Нейл пристально посмотрел на него.

— Есть одно обстоятельство, Вейхарт. Понимаете ли вы, что это опасная затея? Вы отдаете себе в этом отчет?

Вейхарт рассмеялся.

— Не волнуйтесь вы так. Не в первый раз мне придется провести несколько часов, глядя на экран.

— Смотрите сами. Если хотите попробовать, садитесь в кресло.

— Будьте осторожны с креслом, Дэйв. Может быть, Гарри специально для вас подключил к нему ток, — пошутил Марлоу.

Вскоре на экранах стали вспыхивать огоньки.

— Джо начинает, — сказал Лестер.

Трудно было сказать, вспыхивали огоньки в каком-то определенном порядке или нет.

— Что он говорит, Дэйв? Вы что-нибудь понимаете? — спросил Барнет.

— Пока ничего вразумительного, — ответил Вейхарт, закидывая ногу на ручку кресла. — По-моему, это полная неразбериха. Но я все-таки попробую найти в ней какой-нибудь смысл.

Время тянулось медленно. Большая часть собравшихся быстро потеряла интерес к переливающимся огонькам. Начались посторонние разговоры, и Вейхарта оставили наедине с экраном.

Наконец, Марлоу спросил его:

— Как дела, Дэйв?

Ответа не последовало.

— Эй, Дэйв, в чем дело?

Молчание.