Глава 5

Нимфы и сатир

Мона хотела злиться на Малкольма, но это было невозможно. Хотя она и была напугана мужчинами в масках, которых он привел в их логово, и злилась, как он обманул ее и заставил думать, что она занималась сексом с незнакомцем, но она не могла отрицать, что никогда в жизни не была так возбуждена. Все эти мужчины... их руки... эти губы на ее теле... она не могла думать об этом не становясь влажной. Она часто прокрадывалась в заднюю комнату, ложилась на кровать, и доводила себя до оргазма руками, вспоминая ту ночь, как руки удерживали ее ноги в воздухе, и совершенно незнакомый мужчина проникал в глубины ее тела своими пальцами.

И она до сих пор ощущала огромный фаллос внутри себя, прижимающийся к пробке в ее заднице, стеночка между ними дрожала и трепетала. И член Малкольма в ее заднице, она вспоминала о нем с таким удовольствием, что соски твердели при малейшем воспоминании. Ее тело гудело от постоянного возбуждения. Если месяц не пройдет быстрее, она сойдет с ума в ожидании его.

Месяц тянулся медленно. Она не сошла с ума.

Вместо этого она отправилась к оценщику предметов искусства, чтобы подтвердить плату Малкольма за ее аукционную ночь. Он оставил небольшой пастельный рисунок инжира на кровати, в котором оценщик мгновенно узнал работу швейцарско-французского художника девятнадцатого века Жана-Этьена Лиотара. Она почти надеялась на еще одну работу Дега, чтобы снова увидеться с Себастьяном Леоном. Но могла ли она заниматься таким? Встречаться с мужчиной, пока ее тело было обещано и продано другому? Она была уверена, что Малкольм не будет возражать, если она заведет себе еще одного любовника. Он даже сказал, что не будет препятствовать ей. В конце концов, Малькольму требовалось только ее тело на одну ночь в месяц. Но как она расскажет Себастьяну о Малкольме? Она не могла, конечно, поэтому не позвонила ему и не нашла предлога, чтобы увидеться. Совесть ей этого не позволит. После двух ночей с Малькольмом и его извращениями она была рада обнаружить, что у нее все еще есть совесть.

В четвертую субботу после своего последнего свидания она снова обнаружила на столе книгу по искусству.

Бедный Ту-Ту. Ей пришлось поднять спящего кота с книги. Он любил бумагу, любил лежать на ней и нежиться или спать. Он тихонько по-кошачьи протестующе зашипел, когда она сняла его с обложки книги и положила к себе на колени, но быстро устроился там и вскоре крепко уснул, подергиваясь, когда ему снились мыши, птицы или что-то еще.

Что Малкольм задумал для них на следующий раз? Она почти боялась смотреть.

Но только почти.

Она открыла книгу на помеченной им странице, и снова красное бархатное колье, которое было на ней в тот вечер, когда она играла в его "Олимпию". Картина этого месяца была еще одного французского художника, Вильяма Бугро. Нимфы и сатир. Четыре прекрасные, почти обнаженные женщины играли на берегу тихого озера. Они поймали сатира, который подсматривал, как они купались, и трое из четырех водяных нимф пытались затащить сопротивляющегося человека-козла в озеро, а четвертая нимфа махала остальным, чтобы они присоединились к ней у кромки воды.

Она точно знала, кто будет сатиром, это было очевидно.

Мона потратила воскресенье, превращая себя в нимфу. Она завила свои длинные рыжие волосы и прикрепила за ухом белый цветок. В глубине шкафа она нашла прозрачную белую ночную рубашку. Малкольм, конечно, хотел бы видеть ее обнаженной, но он мог бы получить удовольствие, раздев ее сам.

Ближе к полуночи она вернулась в галерею, и вошла через боковую дверь. Как только тяжелая дверь захлопнулась за ней, она услышала музыку, доносящуюся из дальней комнаты. Музыка? Как странно. Похожая на волынку и колокольчики, игривая музыка, веселая и легкая. Партитура для покорения сатира? Возможно. Она осторожно открыла дверь в заднюю комнату...

Чья-то рука схватила ее за руку и втащила в комнату.

- Вот она! - позвал женский голос. - Я нашла ее!

Мона, спотыкаясь, ввалилась в заднюю комнату, которая каким-то образом превратилась в лесной рай с деревьями в горшках и бурлящим каменным фонтаном. Девушка, которая схватила ее, опустила руку и присоединилась к двум другим девушкам, все трое в прозрачных платьях и с длинными лентами в волосах танцевали под музыку. Одна девушка была в прозрачной желтой сорочке, ее волосы были черными и плотно завитыми, а кожа темно-коричневой и красивой. Другая девушка была в розовом, с белокурыми волосами и бледной, как молоко, кожей. Третья же была в прозрачном голубом наряде, ее волосы были тепло-рыжими и прямыми, а цвет кожи лишь на тон светлее.

И она, Мона, теперь была четвертой девушкой, с яблочно-красными волосами и в белой сорочке.

Мону увлекли в танец и музыка, казалось, исходила отовсюду и ниоткуда одновременно. Двое девушек взяли ее за руки и вскоре они кружились вокруг красно-золотого кресла, которое Мона любила еще с детства. Теперь он превратился в трон, на котором сидел голый Малькольм, увенчанный лаврами. Сцена была забавной, и Мона тоже смеялась с девушками. Смех был радостным, не насмешливым, не презрительным. Прекрасный член Малкольма был наполовину твердым и лежал на бедре, пока он наблюдал, как его нимфы резвятся и танцуют для него. Она так давно не танцевала и понимала, что выглядит полной дурой. Но сцена была слишком приятной, чтобы останавливаться. Ее ноги казались зачарованными музыкой волынки и все девушки были так прекрасны в своих прозрачных платьях, с развевающимися лентами в волосах и улыбающимися лицами.

- Потанцуй с нами, - девушка в желтом одеянии сказала, разрывая круг и вытягивая Малкольма за руку. - Потанцуй с нами, ты глупый старый козел.

Девушка в розовом ахнула и прикрыла рот руками от шутливого оскорбления.

- Глупый старый козел? - Малкольм схватил ее за руку другой рукой и рывком усадил к себе на колени. Она пискнула от удивления и рассмеялась, когда Малкольм пощекотал ее живот пальцами. Мона и две других девушки стояли, скрестив руки на груди и наблюдая за происходящим.

- Теперь она точно получит, - сказала девушка в розовом, качая головой.

- Она пожалеет, что сказала это, - вмешалась девушка в голубом.

- Или она пожалеет, что сказала это дважды, - добавила девушка в розовом и все рассмеялись, даже Малкольм.

- Она должна быть наказана, - сказал Малкольм. - Разве не так, противная девочка?

- Я не противная, - ответила девушка в желтом и слезла с его коленей. - Я честная.

- Противно честная. - Малкольм снова схватил ее за руку и притянул ее на колени. - А теперь поцелуй меня и извинись.

- Не буду! - Выкрикнула девушка в желтом.

- Тогда я украду поцелуй и не отдам его, - ответил Малкольм.

- Ты не... - это все, что успела сказать девушка в желтом, прежде чем Малкольм поцеловал ее в губы.

Две другие нимфы разразились девичьим смехом при виде того, как Малькольм целовал их подругу. В одну секунду девушка в желтом пыталась оттолкнуть его, в следующую она уже запустила руки в его волосы, пытаясь притянуть его ближе. Даже Мона рассмеялась, хотя это ее любовник целовал другую. Она не чувствовала никакой ревности. Это была игра. Сатир должен был мучить своих нимф. А нимфы должны получить своего сатира.

Наконец девушке в желтом удалось вырваться из заключения на его коленях. Она поспешила к Моне и обняла ее.

- Он поймал меня, - сказала девушка в желтом. - Не дай ему поймать меня.

- Это ты пыталась заставить его танцевать с тобой, - ответила Мона.

- Ах, да, - ответила девушка в желтом. Она стояла прямо и гордо. – Я виновата. И он все еще не танцует.

- Зато мы будем танцевать, - сказала девушка в голубом. - Давайте танцевать так, что у него не останется другого выбора, кроме как присоединиться к нам.

Для Моны это не имело никакого смысла, но ничто в этой комнате с этим мужчиной и этими глупышками не имело смысла. Более того, ей было все равно, был ли в этом смысл или нет. Она только хотела танцевать с прекрасным трио, с этими златоглазыми нимфами. Они выдернули ленты из волос и закружились, словно егозы, а музыка становилась все громче и быстрее. Девушка в розовом, с молочно-белой кожей и бледно-золотистыми волосами, танцевала вокруг кресла Малкольма, и обвила своей лентой его запястье, затем потянула за конец, заставляя его встать.

- Она поймала рыбу! - закричала девушка в желтом. - Большую рыбу.

- Это не рыба, а дельфин, - добавила девушка в голубом. - Посмотри, как он улыбается.

Малкольм искоса посмотрел на девушку, которая его зацепила. Она потянула за ленту, обернутую вокруг его запястья, но он отстранился - у него был свой собственный сатирический трюк. Она не успела отпустить ленту, и он поймал ее и обвязал лентой вокруг ее запястий.

- Я хочу выгулять своего питомца, - сказал он, ведя девушку в розовом по комнате. - Не возражаете, если мы...

Девушка в розовом пыталась развязать узы, следуя за Малкольмом, симпатичный щенок на розовом поводке. Но у нее не было ни единого шанса. Он поймал ее в ловушку.

- Отпусти меня, животное. Отпусти меня, - сказала она.

Он повернулся к ней лицом.

- За цену в поцелуй, - ответил он. - Я подумаю.

- Он серьезно, Розочка, - заявила девушка в голубом. - Лучше поцелуй его, или навсегда останешься его зверушкой.

- Только не это, - ответила та, и ее щеки порозовели, как и ее имя. - Что угодно, кроме этого.

Она ближе прижалась к нему и наклонила голову, закрывая глаза. Она являла собой идеальную картину мученицы. Мученица и сатир. Сатир и мученица. Дураки, все они. Малкольм поцеловал свою розовую зверушку в губы и девушки в голубом и желтом захлопали в ладоши и заулюлюкали. Мона сделала то же самое, но не могла назвать ни одной причины, кроме той, что это было частью игры. Поцелуй продолжался, становясь все глубже. Малкольм в своем вожделении отклонил девушку назад. Он опустил свою большую правую ладонь на ее грудь и опустил ее сорочку.