Пока я говорила, Кубышкин сделал знак одному из полицейских посветить на меня фонарем и когда мне в лицо, ослепив, ударил мощный луч света, я невольно смолкла.

— А как насчет протокола? — тут же выступил Сеня. — Разве вы не обязаны вести его на месте преступления, записывая показания пострадавших?

— Мы всего лишь патрульная служба, умник. Протоколы будем вести в участке, — с презрением профессионала, бросил ему Кубышкин и повернулся ко мне. — Значит так, гражданка: если вам нанесена рана, значит должно быть орудие, которым оно, собственно, и было нанесено.

— У него был нож! — разом сказали мы с Сеней.

— Тут нет следов крови, — подошел к нам один из полицейских.

— Внизу есть подвал. Посмотрите там, — сказала я.

— Посмотри, — велел ему Кубышкин.

Тот подошел к откинутой крышке погреба, посветил вниз и осторожно спустился в него, светя себе фонариком. Кубышкин молчал, не обращая на нас внимания до тех пор, пока полицейский не выбрался из подвала наверх.

— Ничего особенного, — пожал он плечами на наш невысказанный вопрос, отряхивая штаны. — Крови не видно. Там недавно все вымыли…

— А стол? — спросила я, холодея от дурного предчувствия.

— Конечно, я заглянул туда, — раздраженно ответил полицейский. — Там всякие слесарные инструменты, а окровавленного ножа нет.

— Разумеется, его там нет. Он же с ним сюда поднялся. Сеня? — повернулась я к нему — он-то должен был его увидеть.

— Так темно было, — буркнул Сеня. — Думаю, когда я кинулся на него, он его выронил, а вот куда, я не видел. Но нож точно был.

— Так же, как ты не заметил того, что мы все здесь обыскали, умник? — язвительно напомнил ему Кубышкин.

Он прошелся, вперевалку перешагивая через кирпичи и доски, рассматривая пол.

— Знаешь что, по-моему, здесь произошло, — произнес он, словно размышляя сам с собой. — Ты здесь тайно встречался с этой вот дамочкой, а он, — Кубышкин кивнул в сторону Трофима, — вас застукал и узнал. И ты, чтобы ваше инкогнито не было раскрыто, так шарахнул его по голове, что мужик до сих пор оклематься не может.

— Ну, ты даешь, шеф! — захохотал Сеня. — Свидание в этой засраной дыре?! Думаешь, мне не по средствам снять приличный номер в гостинице?

— Я не замужем, — коротко вставила я, своей репликой поддерживая Сеню.

Ведь тогда, это объясняло, что инкогнито нам с Сеней соблюдать было ни к чему, если бы мы, на самом деле оказались любовниками, как расписал здесь Кубышкин. Сняв фуражку, он почесал затылок и опять надел ее.

— Витек, осмотри здесь все, — неохотно велел старший сержант тому, кто только что осматривал подвал.

— Так мы же здесь все посмотрели, — заворчал Витек, увалень в милицейской форме.

— Тогда осмотри вокруг дома. Понял? — раздраженно велел Кубышкин.

— Да ладно, — отмахнулся Витек, и не спеша, все же отправился выполнять приказ.

— А ты, глянь, кто там валяется.

Договязый, нескладный полицейский, полная противоположность маленькому, круглому Кубышкину, подошел к, так и не очнувшемуся, Трофиму.

— Кажись жив, — констатировал он, приложив пальцы к его шее, а когда перевернул его на спину, удивленно воскликнул: — Так это ж Трофим!

— Какой Трофим? С парковки что ли? — оживился Кубышкин.

— Он самый…

— Ну вот что, умник, — решительно повернулся к Сене Кубышкин. — Попал ты со своими сказками, по самое не могу. Трофим — маньяк! Это даже не смешно. Мы этого мужика давно знаем.

— И вы, конечно, знаете, что он сидел в тюрьме? — едва сдерживаясь, чтобы не на заорать, шагнула я к нему.

— Мы в курсе этого, дамочка, — отмахнулся он от меня. — Трофим, как никак, состоит у нас на учете и регулярно отмечается, знаете ли. В курсе мы и того, за что он был осужден.

— За что? — резко спросила я. — За изнасилование?

— Да не было там никакого изнасилования, — усмехнулся Кубышкин, снова сняв фуражку. Подумал и надел ее опять. — Онанист он, понятно. Больной. Осужден за то, что развращал какую-то малолетку, напугав ее до потери сознания. Пойман на месте преступления, так сказать. Голый сидел на раздетой девчонке и дрочил…

— Замолчите… — зло процедил Сеня, с издевкой добавив: — Старший сержант…

А меня уже трясло мелкой дрожью подступающей истерики. Сеня взял меня за руку, стиснув ее, от чего я немного пришла в себя.

— Отвезите нас в участок. Там и допрашивайте и этого не забудьте прихватить, — кивнул на Трофима Сеня.

— Ага, — взвился Кубышкин. — Щас… Тебя вот только не спросили, умник, и ты мне исполнением моих служебных обязанностей рот не затыкай, щенок.

— Я требую встречи с вашим начальством, и говорить буду только с ним. И отвечать буду на вопросы следователя, а не ваши, старший сержант. Ясно? Я этого так не оставлю! — завелась я, крича на Кубышкина.

Меня колотило так, что Сеня крепко обнял меня за плечи и прижал к себе, пытаясь успокоить. Я была бесконечно благодарна ему за то, что он перевел внимание Кубышкина, увлекшегося рассказом о прошлом Трофима, на себя, но успокоиться уже не могла.

— Мало того, что он убивает женщин, так он еще мне сам об этом рассказал и то, что выслеживал меня, выйдя из тюрьмы. Понимаете? Он хвастался этим!

— Да не может он быть этим серийным насильником! — выкрикнул в сердцах Кубышкин. — Он ведь на зоне петухом был, подружкой! Понятно!

— Слышь, Федорыч, маньяк, вообще-то, не насиловал свои жертвы, — тихо произнес долговязый полицейский.

— А тебе-то откуда знать это, Михрев, а? — резко отдернул его Кубышкин. Было заметно, что долговязый тихий Михрев раздражал его. — Кому это, вообще, может быть известно, если он полностью вырезал у жертв матки…

Перед глазами у меня все поплыло и Сене пришлось подхватить меня подмышки, чтобы я не упала.

— Маришь… все хорошо… слышишь меня… — словно из далека, доносился до меня его голос.

От его похлапываний по щекам, я постепенно пришла в себя.

— …они умирали от болевого шока… — говорил Кубышкин Михреву.

— Слушайте, кончайте трепаться, — резко оборвал их диспут Сеня. — Не видите, ей плохо…

— Что-о? — с тихой угрозой протянул Кубышкин. — Ты это с кем разговариваешь, щенок! Я гляжу ты все время нарываешься?

— Я не нарываюсь… Просто не нужно рассказывать при свидетельнице, только что побывавшей в руках маньяка, о его жертвах.

— Сеня, — слабо позвала я, вцепившись в его рукав.

— А че я такого сказал?

— А ты ни че не сказал… х-ли ты все время учишь меня работать…

— Да, мне по-фигу, как ты работаешь…

— Кажется, дамочке и впрямь плохо, — попытался в свою очередь урезонить Кубышкина, Михрев.

Не представляю, чем бы все это кончилось, но накалившуюся обстановку разрядило, появление увальня, посланного старшим сержантом, осмотреть пустырь.

— Нету ножа… — отдуваясь сообщил он, появляясь в темном дверном проеме.

— Хорошо смотрел? — с подозрением спросил Кубышкин.

— А то! — обиделся увалень. — У меня вон батарейка в фонаре скоро сядет.

— И в крапиву лазил?

— Обижаешь… О, это Трофим что ли?

— Трофим, Трофим… — проворчал Кубышкин наблюдая, как Михрев приводит его в чувство, тряся за плечи и спрашивая: «Где нож, Трофим?»

— Какой нож, Слава? — простонал, очнувшийся Трофим, и сев, со стоном схватился за голову. — Башка-то как трещит, будто три дня без просыпу пил…

— Не с перепою она у теnbsp; Ведь тогда, это объясняло, что инкогнито нам с Сеней соблюдать было ни к чему, если бы мы, на самом деле оказались любовниками, как расписал здесь Кубышкин. Сняв фуражку, он почесал затылок и опnbsp;- Ах-а, — сладострастно застонал за мной Трофим, не сводя с меня горящих восторгом глаз, получая чувственное удовольствие от моего страха и растерзанного вида. ять надел ее. бя болит. По темечку тебя хорошенько тюкнули, — посочувствовал ему Кубышкин. — Че ты здесь позабыл?

Трофим оглядывал стоящих над ним людей с невинным, ничего не понимающим видом. Сама простоnbsp;- Витек, осмотри здесь все, — неохотно велел старший сержант тому, кто только что осматривал подвал. та! Не столкнись я с ним один на один, не виси я на веревках в его подвале, смотря на него сейчас ни за чтобы не подумала, что он способен на подобное. Я дернулась было к нему, чтобы выцарапать ему глаза, но теперь Сеня удержал меня, схватив за плечи.