Мысль о том, что возмездие не настигнет Трофима, что правосудие над ним так и не свершиться, тяготила меня все больше. Невозможно даже думать, что он по прежнему будет продолжать охотиться, и убивать. Как бы ни сложилось, Боже, если ты есть, сделай так, чтобы после моей гибели, я являлась Трофиму в самых страшных кошмарах, чтобы они преследовали его до самого его поганого конца. Я страстно желала, чтобы этот живодер не знал больше душевного покоя, чтобы не смог получать удовольствия от своих зверских занятий и для этого я решила проклясть его, потому что нет ничего сильнее предсмертного проклятия. Я прокляну его за всех кого он убил. Прокляну, молча со всей силой и страстью, вложив в проклятие все муки, которые мне придется испытать, и я успокоилась. Теперь моя гибель обретала смысл. Не в силах ничего поделать в этой ситуации, я все же не смирилась с ней.

Скрипнули под чьими-то шагами ступеньки, ведущие в подвал. Трофим! Показавшаяся темная фигура быстро направилась ко мне, и когда скудный свет лампы осветил ее, я заплакала, давясь слезами, не веря самой себе.

— Убил бы! — сквозь зубы процедил Сеня, стараясь снять шнур с крюка, которым были скручены мои руки. — Жаль, что я не твой муж, а то отметелил бы как следует дуру!

Его правый глаз набух лиловым сочным синячищем, вдоль щеки багровела вспухшая царапина.

— До чего трудно мужикам с такими самостоятельными бабами, как ты. Я тебе, что говорил? «Жди — провожу», а ты что? — ругаясь он, одним махом отодрал с моих губ, кажется уже приросшую к ним, широкую полоску скотча. — Хорошо бы вновь возродить символ домостроя — плетку трехвостку, а то совсем распустился прекрасный пол.

А я рыдала, но не от боли которую он мне причинил, отодрав скотч с моих губ, а от того, что все таки спасена, что мои руки свободны, и что не одна в этом жутком подвале, и что Сеня ругает меня. Я готова была соглашаться со всем, что он сгоряча наговорил и даже с плеткой трехвосткой. Поддерживаемая Сеней, я выбралась из подвала

Наверху, в изгаженных развалинах дома, было намного светлее и отвратительнее. Через дыры окон виднелось мутное беззвездное ночное небо. Дверные проемы зияли хищной тьмой. Ободранные стены, потемневшие от сырости, покрывали пятна плесени и прогнивший пол, прогибаясь досками под ногами, опасно скрипел. Из щелей несло гнилью. Темные углы холодных комнат использовались как отхожие места, и даже гуляющие здесь сквозняки не могли выдуть стойкого зловония и затхлости, давно умершего дома. Возле костровища, устроенного из уцелевших кирпичей и прогнивших балок, рядом, с бог знает как очутившейся здесь шпалой, лежал Трофим.

— Ты убил его? — испугалась я того, что теперь не оберешься хлопот из-за этой мрази.

— Нет, не убил, только оглушил.

— Как ты меня нашел? — спросила я, вступив во что-то скользкое босой ногой, и так израненной о кирпичную крошку и битое стекло разбросанное повсюду.

Сеня не ответил. Достав из кармана джинсов сотовый, он вызывал полицию. Я опустилась на доску, положенную на кирпичи и попыталась оттереть ногу какой-то деревяшкой, прислушиваясь к его разговору.

— Ну да, я и говорю «заброшенный дом», — пытался объяснить он свое местонахождение. — Какой, какой… откуда я знаю какой… — он помолчал и пожал плечами. — Может и был какой-то… Марин, ты не знаешь, есть у этих графских развалин адрес?

Я этого не знала. Сколько себя помнила, для всех это был просто заброшенный дом в, забытом богом и людьми, переулочке. Объяснив где вовремя свернуть, Сеня отключив мобильный и спрятав его обратно в карман, посмотрел на неподвижного Трофима, после перевел сердитый взгляд на меня, осторожно трогая синяк у себя под глазом. Какое-то время, он, видимо боролся с желанием опять напуститься на меня с руганью, но ограничившись коротким: «убил бы» — выдохнул и с сарказмом сказал:

— Как нашел? Ну, если следовать логике нашего разговора, то найти тебя было не так уж и трудно. Понятно, что ты сбежала от меня, чтобы «взглянуть судьбе в глаза». Понятно, что это дело интимное и третий тут лишний, но можно было и до утра подождать, чтобы хоть немного протрезветь. Знаешь, у меня есть сильное подозрение, что ты потому и торопилась, чтобы пьяный кураж в тебе не пропал. А я тоже, идиот, дал маху. Мне надо было сразу же бежать в эти развалины, как и хотел сначала, но все же понадеялся на твое благоразумие и, все-таки, сперва сгонял к тебе домой.

— Откуда ты знаешь, где я живу? — удивилась я, подозрительно глядя на него. Может я и сильно выпила, но отлично помнила, что адреса Сене не давала.

Не в моих правилах было раздавать его малознакомым людям.

— Ты оставила свою сумочку на столе. Уж прости, пришлось заглянуть туда.

Послышался далекий, быстро приближающийся, вой сирены.

— Быстро они… — обернулся на ее звук, Сеня. Через минуту, выпотрошенное заброшенное помещение, бывшее когда-то гостиной, залил меняющийся свет мигалки. Истеричный вой оборвался на высокой ноте.

Мы с Сеней, сидя рядышком, как два притихших подростка, застигнутые в расплох, слушая, как под чьими-то шагами жалобно ныли, поскрипывая, половицы. Эта тяжелая поступь, была неумолима, как шаги каменного командора, как настигающий рок и мы, в каком-то благоговейном страхе ждали появление рока, который решит нашу судьбу. Рок явился нам в лице невысокого плотного милиционера.

— Сержант Кубышкин, — представился он.

Сеня тихонько заурчал, от сдерживаемого смешка, уж больно внешний вид милиционера соответствовал его фамилии. К несчастью, как все закомплексованные люди, он с чуткой подозрительностью угадал наше первое впечатление о нем. Я всегда отличалась сдержанностью и умением держать эмоции в узде, и на этот раз мне удалось, в отличие от Сени, скрыть их. Но развитая болезненным самолюбием мнительность сержанта Кубышкина была такова, что он все равно приписал бы насмешки на свой счет там, где их не было в помине.

— Кто вызывал полицию? Что здесь произошло? — неприязненно глядя на нас, строго спросил он.

— Ну, я, — с подчеркнутой, почти развязной подростковой независимостью, отозвался Сеня. — Здесь произошло нападение на женщину и удержание ее в подвале этого дома с целью насилия.

— Ух ты! — с наигранным восторгом, округлил глаза Кубышкин, иронично глядя на него.

Я физически ощущала их растущую неприязнь друг к другу и поспешила вмешаться.

— Сержант, это именно тот маньяк, который терроризирует всю округу. Я должна была стать его следующей жертвой, — и я показала на валявшегося на полу Трофима.

— Старший сержант, — невозмутимо поправил меня Кубышкин. Похоже, он попросту не обратил внимания на мои слова, казалось они его просто не впечатлили, потому что тут же потребовал: — Расскажите все, что здесь произошло.

Светя себе под ноги мощными фонарями, к нам подошли еще двое полицейских, прибывших со старшим сержантом Кубышкиным и, пока мы с Сеней рассказывали все, что с нами здесь случилось, они обходили помещения дома, обшаривая его углы светом своих фонарей. Когда наш рассказ несколько сумбурный от того, что мы сперва говорили вместе, перебивая друг друга, а потом уже по очереди, был закончен, последовал равнодушный и насмешливый вердикт:

— И вы хотите, чтобы я вам поверил? — Кубышкин не сводил с нас недоверчивого цепкого взгляда, маленьких глаз.

— Мы рассказали все, как есть, — огрызнулся Сеня, заводясь. — Ваша обязанность разобраться во всем дальше.

— Моя обязанность забрать вас в участок и держать там до полного выяснения дела, — отрезал Кубышкин. — Ты, я вижу, умник, и лучше знаешь, что нам делать?

Я легонько толкнула в бок Сеню, открывшего было рот, чтобы ответить. Понятно, что парень устал, ему досталось от Трофима, которого он сумел, как-то оглушить, вот уж чего не ожидала от него — Сеня не выглядел здоровяком с накаченными мышцами, но сейчас было не время для пререканий с полицией.

— Товарищ старший сержант, — набравшись терпения и пустив в ход всю свою дипломатию, проговорила я. — Я могу показать порез, который он, — я кивнула на Трофима, — сделал на моем бедре своим ножом. Вот посмотрите, юбка в крови, и вот тоже… на запястьях следы от веревок, а в подвале остались мои туфли. Если вы спуститесь туда, то увидите на столе разложенные инструменты, которыми он истязал женщин…