— И что с ним такое? — спросила я, с удивлением подумав, что за эти дни даже не вспомнила о нем.

Я так выматывалась, что добираясь вечером домой, тут же валилась в постель. Мое противостояние с полицией требовало много времени, сил и нервов. Еще я была ужасно зла на Сеню: мог бы хотя бы дать знать о себе, тем более у него была моя сумочка и я знала, что его все-таки выпустили, под нажимом моего адвоката. Но самое главное, хотелось сказать ему о том, что мне перестал снится мой кошмар. Во всяком случае, в эти дни мои ночи проходили спокойно. Конечно, причиной этого могла быть бурная и напряженная деятельность, которую я развила в последнюю неделю, но не скажу, что и раньше жила спокойно, все время пребывая на работе и общаясь с различной клиентурой.

— Никак не можем застать его, — жаловалась, между тем, Светлана, продолжая выкладывать накопившиеся проблемы. — Лично у меня сложилось такое впечатление, что он нарочно избегает нас. Поставщик беспокоится, ему нужно знать, к какому числу завозить продукцию, а тут какие-то детские игры в прятки.

— Я сама поговорю с поставщиком, а Родиона Дмитриевича больше не беспокой.

— Сварить вам кофе?

— Да, спасибо.

Светлана ушла, а я принялась за почту. Сперва электронную. Никаких сообщений от Родиона на нее не поступало. Одна реклама, да просьба поставщика связать его с Родионом. Половину корреспонденции составляла опять же реклама, и я ее безжалостно отправляла в мусорную корзину. Газеты просматривала по диагонали. Меня интересовали намечающиеся котировки и курс валют. Отложив было последнюю газету, я тут же снова схватила ее. Не веря собственным глазам, несколько раз прочитала заметку в криминальной колонке. В ней сообщалось, что сутки назад пропала Кубышкина Лариса Сергеевна, тринадцати лет. Последний раз ее видели в пять часов вечера, играющей с подругами во дворе. Подружки Ларисы утверждали, что она отошла к продуктовой палатке за углом за чупа-чупс, после этого они ее так и не дождались, и подумали, что Лариса ушла домой. Ниже, под фотографией миловидной девочки с большими бантами, была помещена просьба ко всем, кто знает о местонахождении Ларисы Кубышкиной, звонить по такому-то телефону.

— О, Господи! — я отшвырнула газету, закрыв лицо ладонями.

В пять часов, среди бела дня, у самого дома похитили ребенка, дочь старшего сержанта милиции. А в том, что ее похитили, я не сомневалась, как и в том, кто ее похититель. Каким же дьявольски извращенным умом надо обладать, чтобы сделать все точно по сказанным Сеней в запале, словам. Как должно быть теперь казниться старший сержант Кубышкин, понимая, что отпустил серийного маньяка, жестокого убийцу, жертвой которого теперь стал его ребенок.

Весь день я думала о девочке и позже, пытаясь сосредоточиться на разговоре с поставщиком, то и дело отгоняла от себя мысль, с чем сейчас приходиться столкнуться маленькой Ларисе.

Под конец рабочего дня меня призвал к себе Быков.

— Вы связались с Родионом Дмитриевичем? — сразу же спросил он, едва я переступила порог его кабинета. — Как бы поставщик не решил, что его элементарно кинули. Догадываетесь, кому первому достанется на орехи? Правильно. Весь спрос с посредника. Так, как Марина Евгеньевна?

— Я говорила с поставщиком. Он согласен еще подождать.

— Сколько подождать?

— Дня три. Что касается заказчика, то стоит ли его баловать нашим пристальным вниманием.

— Вы так думаете? Мы все-таки не в том положении, чтобы идти на принцип.

— Но и слезно умолять уделить нам внимание и не бросать нас, то же не годиться. Тогда все клиенты начнут вытирать о нас ноги и через день менять свои условия. Если он нашел предложение получше, то наш с ним разговор уже ничего не изменит. Если же он просто капризничает, то тем более не стоит навязываться.

— Может быть вы и правы, но мне бы хотелось определенности. Желательно, чтобы все было отлажено ранее той отсрочки, что дал нам поставщик.

Быков кивком дал мне понять, что у него ко мне все, и я могу уйти. Конечно, я беспокоилась не меньше его и не была уверена в своих словах, но видимо сумела выглядеть настолько уверенной, что успокоила Геннадия Александровича, или же он, попросту, решил пощадить меня, после всего того, что я пережила. Если так, то не ожидала от него подобной деликатности. Но неужели Родион действительно нашел другого поставщика? Почему тогда не сообщает?

В оставшееся до конца рабочего дня, время, я шарила в Интернете. Те предприятия, с которыми мог договориться через нашу голову Родион, предлагали свою продукцию не ниже той стоимости, что наш поставщик. Кроме этого, они находились в других регионах и областях, а это дорога, пошлины и выходило даже дороже. Не было никакого смысла расторгать договор с нами. Почему же тогда Родион пропал? Объяснение могло быть простым: он заболел, или уехал в командировку, но тогда бы его секретарша сказала об этом прямо.

Ушла я с работы поздно и потом еще кружила возле дома в тщетной попытке, где-нибудь припарковаться, пока наш дворник не подсказала мне, что у соседнего дома есть свободный пятачок. Втиснувшись между «бьюиком» и «фиатом», я отправилась домой, но пройдя немного, остановилась и направилась в противоположную сторону. И вот, стоя на крыльце «Короны», я рассматривала висевшую на двери табличку «Учет». Пожав плечами, я направилась в обход, к служебной двери. В конце концов, в магазине осталась моя сумочка. Я вошла в незапертую служебную дверь и услышала, раздававшиеся из подсобки, голоса. Напротив подсобки, где мы с Сеней пили коньяк, находился склад. Сейчас из его открытой двери сочился тусклый свет, несло слежавшейся бумагой и мукой. Я вошла и остановилась на пороге.

Сеня составлял возле стены какие-то коробки. Выцветшая футболка облегала его худощавое тело, на руках вздувались вены, когда он поднимая, забрасывал очередную коробку. Старые, свободные джинсы болтались на нем, открывая плоский живот. По мальчишески выпирали лопатки и ходили ходуном, когда он возился со своими коробками. Рядом стояла Людки что-то отмечая в списке, который приладила на картонку.

— Все у тебя не как у людей, — выговаривала она ему, не забывая считать коробки и ставить в списке очередную галочку. — Толку-то, что ты в институте учишься. Вот на черта тебе та учеба, если от нее проку никакого. Что-то я не замечала, чтобы ты хоть немного поумнел. Вон, Рафик на рынке в два раза больше нас с тобой, вместе взятых, получает, а никаких институтов не кончал. Образование семь классов в родном ауле и все. Сам мне рассказывал. Уж у него-то ума хватает в полиции лишнего не вякать. Ты же все кому-то, что-то доказать пытаешься. Кому ты, чего доказать хочешь? Мне? Так я безо всякого знаю, что ты бесталанный. Стоило мне оставить тебя одного, и ты вляпался в историю. Хоть чему-то тебя в милиции научили, вон как изменился… Слова теперь от тебя не дождешься. Все молчишь, не зубоскалишь. В милиции хорошенько, поди, поучили. Зачем надо было вступаться за эту залежавшуюся стерву? Видишь ли, ей помощь была нужна. Знаем, какая ей помощь нужна. Мне Ренат говорил, что она чуть все наше милицейское отделение к чертям не разогнала. Их начальник до сих пор успокоительное пьет. Вот был бы ты умным, давно бы догадался, что она на тебя глаз положила, а иначе чего ей сюда таскается чуть ли не каждый вечер? Нет, эту коробку в сторону отставь. Я там некондицию сложила. Бабка Клара говорит, что одна она одинешенька, вот и ищет с кем потрахаться. Каждый день в новом прикиде заявляется. Видел какие на ней тряпки, а чего бы ей не разодеваться, на кого тратиться, раз она одна — ни ребенка, ни мужа. У нее одна забота — искать кого бы в постель к себе затащить. Тебя вишь выбрала. А что? Как удобно: молодой, да еще дебил в придачу. Небось еще и денег тебе отвалит и станешь ты альфонсом, Сенечка. Только она не догадывается, что и в постели с тебя никакого толку. С тобой за ночь можно только раз кончить, на большее ты не способен.

— Странно, — задумчиво проговорила я, — а у меня с ним получалось аж четыре раза.