О выпитом вине, разумеется, говорить было нельзя, неудобно, и я сказала первое, что пришло в голову: у меня закончился хлеб и ватные диски. Но главное, мне необходимо было время, чтобы подготовиться к предстоящему объяснению.

— Хорошо, пойдем, — согласился он и, взяв меня под локоть, открыл передо мной дверь магазинчика.

На меня пахнуло знакомым ароматом бакалеи: свежим хлебом, сахаром, копченостями. Мы вошли. Пальцы Родиона стискивали мой локоть. Он огляделся с видом человека непонимающего, как его сюда занесло и что он здесь делает. Я же была неприятно удивлена тем, что у прилавка стояла небольшая очередь. По какой-то необъяснимой прихоти, именно сегодня, когда я зашла сюда с Родионом, здесь толпился народ и, как на грех, за прилавком, вместо Людмилы, сновал Сеня. Одно хорошо, что ему, похоже, некогда было пререкаться. Заняв очередь, я уже пожалела, что затащила сюда Родиона.

— Женщина, извините, но не могли бы вы купить мне хлеба?

Со своего места в очереди, я посмотрела вперед. Говорившая оказалась сомнительного вида тетка, неопределенного возраста. Вытянутая футболка бесформенно висела на ней, а мятые спортивные штаны пузырились на коленях, но одежда хоть и была мятой, слава богу, выглядела чистой. Собранные в хвост волосы, спрятаны под обтрепанную бейсболку. Все это время она топталась у витрины с нарочитой внимательностью разглядывая лежащие за ней продукты, время от времени, не уверенно поглядывая на отоварившуюся плотную женщину в дешевом синтетическом жакете с люрексом и трикотажной юбке. Тетка придирчиво оглядывала продукты, выкладываемые перед ней Сеней, однако без всяких замечаний, запихивала их в пакет. Две стоящие передо мной женщины, до этого неприязненно оглядывая попрошайку, тут же насторожились, готовые сорваться на скандал, если та вздумает сунуться без очереди.

Почувствовав общее настроение, бомжиха приложила руку к груди и просяще произнесла:

— Простите, что я без очереди… мне бы только хлебушка…

— Всем хлебушка, — последовал быстрый и суровый ответ, я даже не успела понять, которая из женщин сказала это, но та, что стояла передо мной, вдруг завелась:

— Не пила бы, так и не побиралась. На вас на всех хлеба покупать никаких наших денег не хватит, — с какой-то радостью выплеснула она свое раздражение на подвернувшуюся попрошайку.

— Во-во, — поддержала ее другая. — Ты ей хлебушка, а она тут же за угол с мужиками водку жрать, да нашим хлебушком закусывать…

— Мы же еще ее кобелей должны кормить, а у нас дети…

— Куда смотрит администрация магазина? — шепнул мне Родион, брезгливо оглядывая попрошайку. — Тут, явно, попахивает антисанитарией.

Я осторожно принюхалась и оглядела бомжику внимательнее. Она не походила на опущенных, грязных, безликих существ, роющихся по помойкам. Ее лицо не было испитым, опухшим, а голос звучал чисто, без характерной для пьющего хрипотцы. По какой-то причине, она оказалась без работы, муж, наверняка, пьет и бьет, а на руках, наверное, еще и дети, из-за которых она бьется и держится из последних сил.

Отоварившаяся тетка, враждебно взглянув на нее, подхватила свои пакеты и молча, направилась к двери. Все, что надо она взяла, остальное ее не касалось.

— Говори какой тебе хлеб. Я куплю. Только побыстрей, видишь у меня очередь, — устало проговорил Сеня.

Его длинная челка, что вечно падала ему на глаза, на этот раз была убрана под ободок, открывая лицо.

— Да какой дадите, — с робкой надеждой повернулась к нему попрошайка.

— Не, ну интересно, кто его есть-то будет? Я что ли?

— Если можно то, белый, нарезной, — испуганно косясь на оторопевших баб, заикаясь попросила она.

— Вот, — Сеня выложил на прилавок батон белого хлеба, — тогда уж и булочку возьми, что ли. Какую будешь?

Тетка, что стояла передо мной, судорожно вздохнула, но не произнесла ни слова.

— С повидлом, — прошептала попрошайка и, прихватив булочку и хлеб, поклонилась Сене и очереди. — Дай вам всем бог здоровья.

— Что, собрался кормить всякий сброд? — сварливо начала выговаривать ему тетка, чья очередь подошла. — А им, вот увидишь, это быстро понравиться. Дождешься, что косяками к тебе пойдут.

— Что для вас? — холодно спросил ее Сеня.

Взяв свиную вырезку, хлеб и горох, она молча ушла, как и та, что стояла перед нами за пельменями на развес.

— Вам? — глянул на нас с Родионом Сеня.

— Будьте добры, милейший, хлеб, только свежий, — опередил меня Родион, не дав и рта раскрыть. — Ватные диски и сигареты «Кофе-крим», и сложите все это, будьте любезны, в пакет.

Я закусила губу. Зря Родион так разговаривал с Сеней, тот не потерпит, чтобы его низвели до уровня лавочника. Сеня быстро и послушно сложил покупки в пакетик.

— Желаете-с еще чего-нибудь? — с преувеличенно подобострастным поклоном протянул он пакетик Родиону.

В магазинчик с шумом и гвалтом ввалилась пара подростков и пристроилась за нами, увлеченно решая на что хватит их карманных денег, на «пепси», или чипсы.

— Нет, у меня все, — проговорил Родион таким тоном, словно закрывал совещание у себя в кабинете. Неужели всерьез принял кривлянье Сени за чистую монету?

Достав кожаный бумажник, Родион неторопливо вынул купюру и положил на прилавок.

— Сдачи не нужно, — небрежно бросил он.

Сеня, подобострастно склонив голову набок, следил за ним озорным взором. Подростки притихли, глядя во все глаза то на него, то на Родиона. Весь вид Родиона: его дорогие вещи, вальяжность, может, невольное высокомерие с которым он вел себя, все это являлось резким диссонансом всей обстановке магазинчика. Выглядело все так, словно какого нибудь аристократа, волею судьбы, вдруг занесло в убогую крестьянскую хижину. И Родион всячески старался подчеркнуть эту разницу, как и то, что он здесь случайно. Зацени!

Небрежно подхватив пальцем пакетик с хлебом и ватными дисками, Родион взял меня под руку и повел к выходу.

— Нет уж, вы извольте забрать свою сдачу, — донесся до нас голос Сени. — Мы не какие там нибудь… Мы ни-ни… доверием клиентов не злоупотребляем-с… Нам, знаете, чужого не надоть… — и пока он, сосредоточенно сдвинув брови и шевеля губами в показном усилии, отсчитывал на ладони мелочь, тинэйджеры, отвернувшись к витрине, давились от смеха.

— Вот… — Сеня с гордостью протянул ладонь с горстью монет, наверняка выгреб все мелочь из кассы, глядя на нас круглыми и невыразимо честными глазами. — Вот! Все до копеечки… и даже не сомневайтесь… мы честные, не какие там нибудь… можете пересчитать… да что бы мы… да ни-ни…

Поняв, что над ним попросту потешаются, Родион напрягся и побагровел. Я поспешила к Сене. В конце концов, кто-то должен был положить конец этому фарсу. Он, испуганно заморгав, склонился над моей протянутой рукой и высыпал монеты мне в ладонь, с подобострастием купеческого приказчика.

— Милости просим к нам еще… Вы уж осчастливите нас… не забывайте, так сказать…

Стараясь не обращать внимание на его ерничанье, я вернулась к Родиону, сжимая в кулаке мелочь и поспешила вывести его из магазинчика. Как только за нами захлопнулась дверь, до нас донесся дружный хохот тинэйджеров, выкрикивавших с восторгом: «Здорово ты их сделал!»

— Подонок! Недоносок! Быдло! — прорвало Родиона, едва мы спустились с крыльца. — Со мной никто так не смеет обращаться! Щенок!

— Успокойся, прошу тебя. Парень же дурачился. Тебе просто не следовало вставать в позу барина, вот он и подыграл тебе.

— Что?! Ты же его еще и защищаешь? Ну, знаешь ли…

— Он просто пацан, будь же снисходителен… — пыталась я успокоить, не на шутку разошедшегося Родиона.

— У меня такие молодчики вот где сидят, — в ярости сжал кулак Родион. — И пикнуть не смеют. И умоляю тебя, не суй ты мне эту мелочь. Что мне с ней делать?

— Но, ведь, это твои деньги. Мне-то, что прикажешь с ними делать? — я едва удерживала рассыпающуюся горсть монет в кулаке.

— Что хочешь, — последовал спокойный ответ Родиона, задумчиво глядящего на меня. — Не пойму я тебя, Марина, зачем надо было заходить в эту конуру, если рядом есть приличный супермаркет. И, вообще, я бы не советовал тебе употреблять в пищу то, что приобретено в этом сельпо для люмпенов.