– Я не под судом, ваше высокопреосвященство, – ответил Симова, слегка покраснев. – Претор‑импримис Дастром ясно выразился по этому поводу. Расследуется проникновение вражеских агентов в строительство и охрану клеток. Те их аспекты, которые не касаются меня самого, – добавил он через миг, понимая, что именно он технически являлся руководителем всей этой работы. Высокомерный Дастром не делал секрета из того факта, что считает Симову, по крайней мере, отчасти виновным. – Но я уверен в своих силах, и что бы ни встало на моем пути, я преодолею это, ибо знаю, что со мной Император, – он снова сел, чувствуя себя немного лучше. – Ваше высокопреосвященство, должен сказать, что я испытываю любопытство по поводу этого важного дела, которое вы желаете с нами обсудить.

Глубоко посаженные глаза епарха еще мгновение не отрывались от Симовы, пока он тоже не решил, что пора переходить к другой теме.

– Брат Паломас, озвучь, пожалуйста, список последних добавлений к реликварию нашего Собора.

Невысокий человек в простой коричневой рясе в дальнем конце полукруга начал зачитывать свиток.

– Две гильзы из пистолета святого Чокави Тамарского, полученные в качестве десятины из епископата Чиганд. Они дожидаются своего сосуда‑реликвария, который завтра, на закатной мессе в часовне Колокола, будет благословлять демипатер Ушисте. Пузырек с почвой из посадочной площадки, где приняли мученичество четыре епископа фаэльских. Его подлинность подтверждена палатой Пронатус, которую вы наделили полномочиями в конце прошлого года, ваше высокопреосвященство. Корабль с ним вчера вышел из варпа на краю Гидрафура. Он должен прибыть сюда в течение недели. И наконец, преподобный Барагрий прислал с Исказа‑Мару весть, что он отыскал почти все фрагменты черепа сестры Элиды Полусвятой. Я так понимаю, что он собирается вернуться сюда, как только сможет.

– Прекрасно, и благодарю тебя за эту последнюю новость, брат. Наши сестры из ордена Священной Розы будут рады узнать, что реликвия одной из их числа уже на пути в их обитель. И я, конечно же, передаю собранию извинения почтенного Барагрия. Хотя вы все знаете, что он отсутствует, поскольку задерживается на выполнении моего задания. Очевидно, на Исказа‑Мару оказались определенные фракции, не желавшие, чтобы с их мира увезли столь ценную реликвию. Но на все есть своя причина, друзья мои и братья, и нам следовало бы поразмыслить над деяниями нашего брата под иным солнцем, дабы они напомнили нам, что служение божеству порой бывает суровым и временами должно быть безжалостным, если мы хотим, чтоб наша вера расправила крылья и воздвигла свои шпили. Я знаю, я уже говорил с вами о своем желании сделать Гидрафур ярчайшим маяком имперской веры во всех близлежащих секторах. Сотни миров, миллиарды душ, все они смотрят на нас, а мы отражаем на них свет Императора подобно тому, как Луна сияет на святую Терру светом солнца. Я хочу, чтобы стены Собора стенали под весом трофеев Экклезиархии и реликвиями святейших из святых. И я говорю, что Император улыбнется нам в столь благочестивом устремлении.

Ага, подумал Симова. Так вот почему Базле отвлекся, чтобы рассказать о Барагрии. Это было не отвлечение, а подготовка. Значит, им придется чем‑то заняться.

– Пусть никто и никогда не скажет, – продолжил Базле, – что я увидел возможность прославить мой Собор и моего Императора и отвернулся от нее. У нас есть шанс завладеть чудесной реликвией того времени, когда сам Император обратил глаза свои на Гидрафур, освободить ее из тюрьмы беззакония и вознести ее в Собор, где ей и место. Частица истинной жизни Императора, которая сделает нашу веру крепкой, как сталь. Нечто, благодаря чему мы встанем во главе армии верующих, пилигримов, священников и крестоносцев, как всегда и должно было быть.

Священники заерзали на сиденьях, переглядываясь, но сам Базле снова пристально поглядел на Симову.

– Мы не будем взимать эту реликвию как десятину. Ее принесет сюда не война за веру и не сила оружия. Что бы мы ни требовали от нашей епархии, этого она нам позволить не может. Нет, мы обретем ее через тебя, Симова, тебя и твою палату. Прямо сейчас, к самому нашему порогу, на Гидрафур везут драгоценнейшую реликвию, и всеведущий Император счел нужным восстановить ее владельцев друг против друга. Они предстанут перед Адептус и попытаются сделать так, чтобы Арбитрес нарекли их полноправными владельцами реликвии, как будто у нее может быть какой‑то полноправный владелец, кроме слуг самого Императора – Адептус Министорум. Вот для чего мы здесь собрались – чтобы составить план. Кюре Симова?

Симова хотел было сложить руки на груди, защищаясь, и начать спорить, но тут понял, что Базле больше не обвиняет его, но поручает ему задание. Он заново прокрутил у себя в голове слова епарха и заморгал. Великая реликвия, за которую нужно сразиться посредством закона. Важность этой новой задачи обрушилась на него с такой силой, что он едва не ахнул.

На один жуткий миг ему показалось, что он не может ничего сказать. А потом, как не раз случалось во время многодневных дебатов в этом зале, его разум защелкал, стремительно приходя в движение.

– Я начну, – сказал он, – с изложения в общих чертах писаний понтифика‑милитанта Оргоса Арнка, касающихся права Адептус Министорум вступить во владение любым объектом, персоной или территорией, которые соответствуют определению священной реликвии. Мы будем считать таковым определение, изначально рассмотренное в трудах экклезиарха Чиганна IV и формализованное Четыре тысячи восемьдесят вторым Конклавом Экклезиархии. Также нам нужно обратиться к Восьмому Духовному эдикту Терры и его положениям, подразумеваемым для столкновений религиозного и светского закона. В сегментуме Пацификус существует более дюжины недавних и актуальных прецедентов. И я полагаю, ваше высокопреосвященство, что мне также следует затронуть послания исповедника Люзаро Сириусского, которые, в соответствии с совещаниями епархов Соляр в M38, считаются каноническими для действий Экклезиархии в тех случаях, когда она вынуждена изымать священные предметы у других подданных Империума посредством грубой силы.

С разрешения епарха он поднялся, потом закрыл глаза и сделал несколько вдохов и выдохов, чтобы привести свой голос в нужное состояние и разложить закон по полочкам в голове. Именно это приводило Симову в восторг, как немногое другое: он почти что мог увидеть мысленным взором сеть связанных друг с другом доводов и возражений, длинные тексты и декреты религиозного закона, формирующие созвездия и паутины долга и послушания.

Он открыл глаза и начал говорить. Они слушали, они задавали вопросы, они дискутировали, а желтый свет гидрафурского солнца снаружи потихоньку переходил в долгую, прохладную, дождливую ночь.

Флотилия Хойона Фракса. В пути

То, что было так просто и ослепительно ясно, когда Нильс Петрона убивал старшину Генша, теперь стало непонятно.

Это знание возвращалось к нему со временем, по мере того, как лечение справлялось с судорогами и болью, и мышление переставало походить на попытки собрать растекающееся масло руками. Он ясно вспомнил осознание: зачистка флотилии простиралась куда глубже, чем он думал, и он и все его друзья были приговорены к смерти по какой‑то тайной традиции, о которой командующие и распорядители никому не рассказывали. Не то чтобы таких традиций было так уж мало.

Тогда озарение ударило по нему, словно молот, и все, о чем он мог думать – ответный удар, который бы забрал вместе с ним столько врагов, сколько возможно. Там, где был он и его друзья, осталась пустота, и он должен был сделать эту пустоту чуть больше, оставить такой шрам, чтобы распорядители еще долго его помнили.

Но он больше не думал, что все обстоит именно так. Он больше не знал, что происходит и почему. Он по‑прежнему понимал, что происходит что‑то необычное – обрывки воспоминаний о том, что он слышал в кухне и апотекарионе, намекали на это. Но теперь он мог оглядеться вокруг роскошного кресла, в которое его перенесли с больничной койки. В воздухе над его правым плечом беззвучно парил диагностор (его создали из серебра и цветного стекла в форме красивой бабочки – пережиток увлечения насекомыми, которым старый Хойон переболел несколько десятков лет назад), вокруг сплетались тонкие трубки и провода, которые питали его истерзанные мышцы и укрепляли его плоть. Он не мог поверить, что о нем столь усердно заботятся лишь для того, чтобы повторно предать его смерти. Если он настолько ценен для распорядителей флотилии, это дает ему власть. Когда‑нибудь у него снова появится возможность навредить им.