— Я люблю Бети. Я сделаю все, что угодно, чтобы остановить это. Потому что я не могу потерять её. Я же люблю её. Она самое лучшее, что когда-либо случалось со мной. Все мои предыдущие отношения ничто по сравнению с этими. Если Бети хочет выйти замуж, я сделаю ей предложение. Я хотел подождать, но не думаю, что она когда-нибудь расскажет мне, почему иногда отдаляется от меня. Может быть, когда мы поженимся, она не будет так поступать. Если я одену ей на палец кольцо, то, возможно, она прекратит свои пьяные вечеринки.

Только одна вещь из того, что сказал Джейс, объясняла причину, почему он должен был жениться на Бети. И она заключалась в его словах, что он любил её, и она была лучшим в его жизни. Все другие доводы были лишены логики.

— Я думаю, что в первую очередь ты должен поговорить с Бети, когда она будет трезвой. Запри её в комнате и заставь всё тебе рассказать. Не делай ей предложение только из-за того, что надеешься, что она перестанет пить. Это не причина для женитьбы. Ты должен захотеть этого, приятель.

Джейс бросил взгляд на входную дверь в мой дом.

— А как насчет Деллы? Ты хочешь этого с Деллой?

Да, я хотел быть с ней вечно.

— Конечно, но она ничего не требует от меня. Я сделаю ей предложение, когда наступит правильный момент.

Джейс кивнул.

— Да, я тоже так думал. Но Бети, кажется, испугалась такой идеи.

Он встал.

— Спасибо, что выслушал. Мне нужно было выговориться кому-нибудь. Я не мог вернуться в квартиру, и иметь дело с Бети после прошлой ночи. Мне просто нужно было сбросить этот груз с себя.

— Ты мой лучший друг. Я всегда готов тебя выслушать, когда тебе это необходимо. Кроме того, ты не дал мне съехать с катушек, когда Делла оставила меня.

Джейс усмехнулся.

— Не больше чем Раш. Я боялся к тебе приблизиться в том момент. Ты был неадекватен.

— У Раша просто было больше сил, чтобы удержать меня. Но ты меня выслушал и помог не сойти с ума, когда она уехала.

Джейс кивнул.

— Ты мне как брат.

Он тоже был мне братом.

«Тссс, малыш, ничего не говори, мама собирается купить тебе птичку», — прозвучал голос мамы, когда я подошла к её комнате и заглянула внутрь. Она сидела в кресле-качалке и держала на руках куклу, плотно завернутую в одеяло. Она всегда пела кукле, когда грустила.

«Да, он хороший мальчик, и спит тогда, когда нужно». — Она ворковала с куклой и нежно прикасалась к её пластиковому лицу, словно та была живой. Долгое время я думала, что кукла была живым ребёнком. Но она никогда не издавала никакого шума, и мама на долгое время забывала о ней и оставляла в кроватке. В конце концов, я поняла, что это была просто кукла.

Потом я сделала ошибку, взяла её и покачала, как это делала мама, которая в результате очень сильно разозлилась на меня. Я просидела три дня без еды запертой в своей комнате.

«Милый малыш, мамина радость. Я хочу купить тебе новые игрушки». — Мама напевала слова выдуманной песни. Она всегда сама придумывала слова для своих песен. Я не была уверена, знала ли она вообще хоть одну песню, она просто пела о том, что делала в настоящий момент.

Потом мама швырнула куклу через всю комнату и закричала:

«Дьявольское отродье!» — она выкрикивала это снова и снова, пока топтала куклу ногами.

*~*~*~*

— Делла? — голос Вудса ворвался в мой сон, и я распахнула глаза. Я посмотрела на его сосредоточенное лицо.

— Ты в порядке? Ты тяжело дышала.

И это было всё? Я улыбнулась. Я была в порядке. Я могла жить с воспоминаниями, если только страх и ужас не приходили вместе с ними.

— Я в порядке, — заверила я и прижалась к его груди. — Это было просто воспоминание.

Вудс провел ладонью вверх-вниз по моей руке.

— Ты хочешь поговорить о них? Возможно, если ты расскажешь мне, они перестанут тебе сниться вообще.

Я хотела сказать «нет», но передумала. Я годами говорила людям «нет», потому что меня поглощала тьма, когда я думала о своём прошлом. Но сейчас мне было лучше. Что если я расскажу ему о своих воспоминаниях… что, если это поможет?

— Хорошо, — сказала я, не глядя на Вудса. Я держала свои глаза на уровне его груди. Сейчас я не боялась своих воспоминаний. Я просто не знала, как мне открыться перед ним. Ведь тогда я буду уязвимой больше, чем когда-либо. Он узнает обо всех моих страхах. Никто, на самом деле, не знал всего об этом.

Теперь настало время откровений.

Вудс крепче сжал меня в объятиях, и я сосредоточилась на тепле его рук. Я была в безопасности. Рассказать всё ему было безопасно.

— Мама качала на руках куклу. Она всегда баюкала куклу, когда у неё случался приступ. Она пела ей колыбельные. Я знала, даже когда мне было пять лет, то, что она пела пластиковой кукле, было неправильно. Что-то было не так. И я стала следить за ней. Мама никогда не брала меня на руки. И то, что она качала куклу, смущало меня. Я не понимала, почему она качала на руках пластиковую куклу? Кукла была мальчиком. Она обращалась к ней, как к мальчику. Но никогда не называла его по имени. Говорила только «милый малыш» и «мой мальчик». Это было странно, потому что мальчик, которого они усыновили до меня, не был младенцем, когда попал к ним, — я остановилась на мгновенье, и подумала, что надо взглянуть на Вудса и узнать, что он думал по этому поводу. Но я ещё так много должна была рассказать, что не хотела пока видеть его реакцию.

— Если мама видела, как я брала эту куклу, то начинала орать на меня и бить. Она велела мне сидеть тихо, когда кукла, по её мнению, спала. Или заставляла готовить еду для моего брата и проверять, съел ли он её. Я ненавидела готовить для него. Я знала, что еда все равно испортится и начнет вонять прежде, чем я сдамся и выкину её. Запах испорченной еды наполнял весь дом. Я ненавидела эту вонь. — Я всё ещё лежала в объятиях Вудса. Я знала, то, что рассказывала ему, было тревожно. Я знала, что это взволнует его, но мне становилось легче. Вудс был прав. Рассказывая эту историю, я проживала её вместе с тем, кого любила, а не с психологом, лёжа на кушетке.

— Когда мама качала куклу на руках, то временами понимала, что она была из пластика. Я никогда не знала, что она видела на самом деле, но она начинала кричать «Дьявольское отродье!» и кидала её через всю комнату, будто могла обжечься. Потом мама начинала царапать себя и хватать за волосы. Она говорила кукле, что ей очень жаль, что она отпустила его в тот магазин. Она извинялась за то, что не смогла его уберечь. Потом она снова начинала кричать о демонах. Я обычно не смотрела на неё в этот момент. Это пугало меня. Когда мама начинала кричать, я убегала в свою комнату и закрывала дверь. Вот, что мне приснилось этой ночью. Один из таких моментов.

Вудс сделал долгий протяжный вдох.

— Вот, дерьмо, — прошептал он, а затем прижался лицом к моей макушке. Больше он ничего не сказал. Он просто помогал мне. Именно в этом я нуждалась больше всего.

Открывшись Вудсу, я чувствовала себя не так, как ожидала. Я всегда думала, что показав кому-нибудь то, что было у меня внутри, что представляла собой моя жизнь, так испортит впечатление обо мне, что я буду казаться непривлекательной. Но, находясь в объятиях Вудса, я такого не чувствовала. Он ещё крепче обнял меня и поцеловал в макушку. Другие слова были не нужны.

Мои глаза закрылись, и я расслабилась. Я всегда чувствовала себя в безопасности рядом с Вудсом. Это было не в новинку. Но сейчас… сейчас я чувствовала себя так, будто нашла свой якорь. Всю свою жизнь я старалась удержаться за что-то, чтобы не сойти с ума. Годами я держалась за Брейден, надеясь, что она будет напоминать мне о том, что я была нормальной. Ведь я больше никогда не ходила в тот дом, где провела большую часть своей жизни. Но, несмотря на то, что Брейден любила меня, она никогда не давала мне чувство полной защищенности. Она удерживала почву у меня под ногами, когда я в этом нуждалась. Я думала, что больше никто не смог бы сделать для меня больше. Не после того, как я жила прежде. Теперь я знала, что все это было неправдой. В объятиях Вудса и с частичкой его сердца, прижатой к моей груди, я знала, что он удержит меня, если я оступлюсь, и будет рядом, чтобы поймать меня.