Есехин довольно быстро нашел специализировавшийся на чистящих средствах завод, руководство которого устраивали такие условия. В короткие сроки была разработана и согласована со всеми заинтересованными сторонами инвестиционная программа. Однако буквально накануне подписания договора Макс выяснил, что якобы желавший выгодно пристроить свои капиталы бизнесмен — обыкновенный шарлатан.

Двумя годами ранее этот человек приехал с Северного Кавказа в Москву и зарегистрировал несколько торговых фирм. Вначале он действительно кое-чем приторговывал, организовал даже несколько шумных рекламных компаний по продвижению на рынок своих товаров, но потом понял, что дело это хлопотное и проще брать деньги у банков под фиктивные импортные контракты. Когда же кредиты надо было возвращать, он шел в другой банк, и так далее. У него даже возникла репутация первоклассного заемщика, который всегда и вовремя платит по своим долгам, так что ему практически никто не отказывал.

Однако со временем размер кредитов, необходимых для погашения долгов, вырос настолько, что их уже нельзя было оправдать импортом товаров. Вот тогда-то лжебизнесмен и решил, пользуясь своей репутацией, выбить в одном из банков солидную ссуду под грамотно составленный инвестиционный проект, естественно, никуда не собираясь вкладывать деньги. Скорей всего, он хотел взять эти восемь-десять миллионов долларов и смыться. И уберег компанию «Ист-Вест-инвест» от соучастия в этом грязном деле именно Прядко, раскопавший, что удачливый бизнесмен никаких торговых операций не ведет.

Одним словом, чутью, оценкам Макса можно было доверять. Поэтому когда Дмитрий, выкроив время в чехарде занимавших его личных проблем, все же устроил обсуждение долгосрочной стратегии «Ист-Вест-инвеста», то подготовку вопроса он поручил младшему из компаньонов. А разговор на эту тему состоялся у них в начале октября.

Как всегда, Прядко чрезвычайно ответственно отнесся к заданию. Он побеседовал с десятками специалистов, с сотрудниками российских и иностранных инвестиционных компаний, работавших в Москве, а также собрал в пухлую коричневую папку все, что в последнее время печаталось в газетах и журналах о перспективах российского фондового рынка. Явившись на судьбоносное совещание, он бухнул этот внушительный фолиант на стол, постучал по нему ладонью и сказал:

— Если вы не боитесь испортить фигуру, то на досуге можете посмаковать все, что я тут собрал — это два килограмма чистого меда.

— Ты хочешь сказать, что работал, как пчела? — засмеялся Бершадский.

По обыкновению, он выглядел так, словно явился услышать пару свежих анекдотов, и был чрезвычайно рад, что коллеги не разочаровали его.

— Я хочу сказать, что меня уже тошнит от той эйфории, которая охватила рынок, — усаживаясь в кресло, ответил Прядко. — Абсолютно все… я подчеркиваю, все до единого, дают только оптимистические прогнозы. Что не нравится мне больше всего.

— И на чем же строится этот оптимизм? Какие основные аргументы? — спросил Есехин.

— Аргумент один. Все зациклились на том, что, мол, акции российских компаний сильно недооценены. Вы сами знаете: если сравнить два аналогичных предприятия в Штатах и в России, — сопоставимых по виду и объемам выпускаемой продукции, — то стоимость акций нашего предприятия будет минимум в три раза ниже, чем американского. Отсюда и делается вывод, что у российских ценных бумаг хороший потенциал для роста. На этом и строятся все прогнозы дальнейшего подъема котировок фондового рынка.

— Да, это стандартная логика, — вздохнул Дмитрий. — Хотя, с другой стороны, может быть, не так уж плохо, если есть вещи, ни у кого не вызывающие сомнения?

— В бизнесе не бывает беспроигрышных лотерей! — категорически отверг такое предположение Макс. — Получается, что, однажды купив акции отечественных предприятий, ты в любом случае выиграешь. А это уже шарлатанство! Не могут все одновременно стать богатыми. Тут даже не надо делать каких-то заумных расчетов.

Бершадский хмыкнул:

— Житейская логика убеждает меня больше всего. Как раз на утверждении, что проигравших не будет, строятся все финансовые пирамиды.

— И все же, — заметил Дмитрий, явно не одобряя фривольного тона Ильи, — даже если предположить, что на рынке грядут временные спады, а наше любимое правительство вполне способно их спровоцировать, тем не менее именно из-за этой самой недооцененности акций в среднесрочной, а может быть, и в долгосрочной перспективе котировки будут расти.

— Весь вопрос, до какого уровня, — вставил Бершадский. — Из-за высоких экономических и политических рисков российские ценные бумаги никогда не будут стоить столько же, сколько акции аналогичных предприятий в Америке. Максимум — половина, две третьих их цены.

Это замечание Есехин сопроводил кивком:

— Согласен. Значит, нам надо попытаться хотя бы примерно этот максимальный уровень определить. Как только котировки приблизятся к нему, держать акции будет очень рискованно. Тогда-то и настанет время изменить нашу стратегию на сто восемьдесят градусов. То есть начинать все продавать. А до этого любые колебания на рынке давайте будем рассматривать как временные и поступать в соответствии с конкретной ситуацией — что-то продавать, что-то покупать.

Все помолчали. В полной тишине Бершадский отбивал пальцами по столу бодрую дробь. Но оптимизма на лице компаньонов не было.

— Вы видели девушку, которая сидит сейчас у меня в приемной? — вдруг спросил Макс.

— Да, кстати, кто она? — оживился Илья. — Классная девчонка!

— Она подменяет моего секретаря. Та легла в больницу. Женские дела… Так вот, эта молодая особа весь день переписывается со своим парнем по Интернету. Я как-то случайно прочитал несколько их совершенно дурацких сообщений друг другу…

— Какая связь между перспективами российского фондового рынка и твоим новым секретарем? — перебил его Дмитрий.

— Сейчас поясню. Считается, что революционные перемены в технике, экономике, политике меняют весь мир в целом и нас самих в частности. Знаете, ни хрена они нас не меняют. Пример с моей новой секретаршей это хорошо подтверждает. Точно так же, как двести, триста лет назад влюбленные обменивались совершенно идиотскими посланиями на бумаге, так и сейчас они делают то же самое, только с помощью компьютера.

Компаньоны подозрительно уставились на Макса.

— Это я к вопросу о политических рисках, — устало пояснил он. — Все думают, что затеянные в нашей стране реформы повышают степень доверия к России. Одновременно повышается и тот уровень, до которого могут вырасти цены на акции отечественных компаний, и который мы с вами пытаемся нащупать. Но в действительности, сколько бы парламентов у нас ни организовывали, сколько бы ни говорили о рыночных реформах, российским властям зарубежный инвестор как не верил, так и не будет верить. Немцам — верит, французам — тоже, а нам — нет! Поэтому рост фондового рынка в России — это чистой воды кампанейщина, спекулятивная игра, и она закончится при первых же тревожных явлениях. Так что все ваши научно обоснованные уровни яйца выеденного не стоят. Катастрофа может случиться в любой момент. Причем тогда котировки будут падать не на десять и не на двадцать процентов, как в Америке. И даже не на пятьдесят… Падать будем до самого дна, пока в кровь не разобьем себе лицо. Конец будет кошмарный, впрочем, как это всегда бывает в нашей стране!

— Заманчивая перспектива, — опять развеселился Бершадский.

— Обыкновенная истерика, — сухо прокомментировал Есехин. — От тебя, Макс, я этого не ожидал. Зачем ты собирал тогда все эти бумаги?! — указал он на коричневую папку.

— Я не хочу никого пугать, но интуиция мне подсказывает, что скоро вся эта синекура закончится.

— Хотя все предсказывают прямо противоположное, — еще раз уточнил Дмитрий.

— Как раз именно поэтому! — упрямо подтвердил Макс и добавил: — Послушай, скажи секретарю, чтобы она принесла нам кофе.

Есехин распорядился по телефону, и уже через минуту Лучанская появилась на пороге кабинета с подносом в руках. Пока она расставляла чашки, компаньоны опять погрузились в молчание. Есехин открыл и полистал коричневую папку, а Бершадский подошел к окну и задумчиво покачался с носка на пятку.