— Бедности души, — тихо поправил хозяин пещеры.

— Чего? — не понял Олег.

— Бедность не в кошельке таится, ведун, — пригладил свою окладистую бороду волхв. — Бедность душевной токмо бывает. Коли у человека душа чистая да настоящая, он хоть и с голоду подыхать станет, а души своей за любые самоцветы не сменяет. А коли беден смертный душой, то будь у него хоть все подвалы златом забиты, а он все едино ради лишней гривны на любую подлость пойдет, нутром наружу вывернется, змеей подколодной ползать станет.

— Это точно, — признал Середин. — Есть в мире люди, что все только на деньги переводят, а есть те, что успехи свои измеряют совестью. И стена меж ними столь крепкая, что одним других вовеки не понять.

— Гладко стелешь, ведун, — довольно усмехнулся мужик. — А как в совести измеряются слезы детские? Серебром али голышами речными? Как душа того мужа ценится, что в неволе отрока бросает, руки помощи дать не желает?

— По-разному, — вздохнул Середин, понимая, что его поймали на слове. — Так!

— Явился средь бела дня колдун, прямо в детинец… Как он выглядел, Кира?

— Выше вас на голову, — ответила девушка, сдирая заячью шкуру. — Весь в черном. В меня огнем швырнул. Железо его не брало, отскакивало. Потом он закружился вихрем и исчез.

— Ну огнем бросаться несложно, я вас научу, — небрежно сообщил мужик. — Но вот как он от булата отмахивается, не знаю…

— Куда ребенка унесли, известно? — перебил его ведун. — Что за колдун? Откуда взялся, чего хочет?

— Откуда взялся, неведомо, — вздохнул волхв. — Недавно появился на рубежах Руси Полабской[3] и Новгородской республики. Мерзости всякие творит беспричинно. То в землях прусских мертвецов из земли подымет, то у чуди баб угонит, то у оттов скот в гадов земных обратит. Теперь вот до княжичей добрался. Чего добивается — неведомо, а логово свил в горах Аспида. Это где-то промеж Юрьевым и Пернавой, на юг от Мертвого озера.

— Юрьев и Пернава — в наше время Тарту и Пярну называться стали, — перевел для себя Середин. — Что-то я не помню никаких гор в Прибалтике.

— Логово тайное, — кивнул волхв, — от глаз простых заговорено. Вот и не знает про него никто. Без слова путеводного и не найдешь. Так что, возьмешься за дело княжеское?

— Посмотрим, — кивнул Олег. — Далеко идти-то к князю?

— Недалече. Поутру вас обоих и провожу.

— Обоих? — оглядел небольшую пещерку ведун, остановился взглядом на девушке. — Она пойдет с нами?

— Да.

Кира, закончив потрошить зайца, сунула тушку Олегу и сказала:

— Я служу матери мальчика, ведун, и должна ей помочь вернуть сына. Если ты откажешься, я найду черного колдуна сама. Зажарь мясо, а я пойду задам овса коням.

— Суровая леди, — покачал головой Середин. — Она со всеми такая или сделала для меня исключение?

— Дикарка заморская, — отмахнулся заметно оживившийся волхв. — Зайца надо бы луком и сельдереем изнутри набить, дабы ароматом пропитался. И солью, солью с перцем натереть, а потом в капустные листья завернуть. Дай, я сделаю.

Середин без сожаления расстался с зайцем, погрузившись в раздумья. Пару лет назад он совершил небольшую ошибку, разбудив от вековечного сна и упустив настоятеля древнего арийского храма. Потом пришлось дать обещание найти беглеца и уничтожить. Вот только приметы таинственного настоятеля оказались очень уж расплывчаты. Ясно, что он сильный и злобный колдун. И стремится во что бы то ни стало разрушить мир. К тому же он непременно должен иметь учеников.

Здешний черный маг под приметы как будто подходил: украл ребенка из центра города на глазах вооруженной стражи, беспричинно изголялся над окрестными племенами. Ученики…

— Скажи, волхв, у вашего колдуна есть ученики?

— А кто его знает? — пожал плечами деловитый мужик, натирая солью мясную тушку. — Лазутчики есть, это точно. И в детинце княжеском есть. Кто-то ведь на княжича навел чародея латинянского. К тебе в попутчики наверняка набиваться станет. Ну да ты в дороге его распознаешь да милостью божией и зарежешь от греха… Сейчас в листья заверну и в угольки… Не остыли еще, горячие. Счас откушаем, сытом липовым запьем, да и баиньки ляжем. Шкуры у меня теплые, овчиные. А утро вечера мудренее…

Невесомой дымкой исчез сон, но Олег открывать глаза не спешил и пока только прислушивался. Все также тяжелые капли дождя барабанили по скалам, порывы ветра со свистом врывались в маленькую пещерку и налетали на огонь костра. Пламя металось в каменных оковах очага, отбрасывая на сырые стены яркие блики, но тут же опадало, вздыхая тлеющими углями.

Рядом прошелестели чьи-то легкие шаги, донесся тихий женский смех.

Ведун медленно открыл глаза и огляделся. У противоположной стены спал волхв, завернувшись в теплую волчью шкуру, у костра тихо вздохнула во сне Кира. Но поразило Олега не это. Он оглянулся на шорох шагов и какое-то время молча хлопал глазами от удивления, Там, где еще вечером возвышалась — и Олег был в этом совершенно уверен — монолитная стена, сейчас виднелся темный проход, в конце которого яркими всполохами бился огонь. Середин неслышно поднялся, подхватил пояс, одним движением проверил, легко ли выходит сабля из ножен, и осторожно двинулся к таинственному проему.

Коридор быстро вывел его к широкой пещере. Хотя, пожалуй, об этом месте лучше было бы сказать — зала. Стены странной залы сверху донизу покрывали надписи на незнакомом Олегу языке, и как он ни пытался, так и не смог ничего разобрать. Под самым потолком виднелись лепные украшения, которые отбрасывали угловатые тени.

Вдоль стен огненной змеей струилось пламя, ярко освещая высокий камень в центре и хрупкую женскую фигурку. Настороженно поглядывая на застывшую спиной к нему женщину, Олег погладил ладонью серебряный крестик, привязанный к запястью левой руки. Обычно при приближении нечисти, колдунов, да и вообще любой нехристианской магии, он нагревался, предупреждая хозяина об опасности, но сейчас металл неприятно холодил руку, словно покрылся коркой льда.

Платье женщины с тихим шорохом колыхнулось, и она обернулась к вошедшему. Высокая, невероятно красивая, с копной пышных смолисто-черных волос. Она окинула Олега взглядом огромных черных глаз и улыбнулась:

— Здравствуй, ведун. Молва добрая о тебе идет по всей земле русской. Что ж ты молчишь? Не признал меня? Али сробел?

Женщина так заразительно рассмеялась, что Олег невольно улыбнулся и сам.

— Извини, красавица, но мы не встречались с тобой. — Нет, не смог бы он забыть такую даму, доведись повстречаться им раньше. — Как тебя зовут?

Она удивленно изогнула черную бровь.

— Люди по-разному кличут. Кто Марой, кто Мареной, а кто и Погибелью Ледяной. Вот уж не знала, что есть те, которые Мару не узнают. А ведь наши пути уже пересекались. Ах, ведун, сколько раз ты был на краю! Сколько раз я подходила к тебе с чашей. А однажды — помнишь? — ты с грифоном бессмертным столкнулся. Я ведь тогда почти дала испить тебе из моей чаши, протянула… Но ты невежлив оказался, вывернулся. — Она снова доброжелательно засмеялась.

— Что за чаша такая?

Смех оборвался, губы Мары скривились недобро.

— Я покажу тебе, — шепнула она и подняла руку.

Над ладонью Мары взвился вихрь, вспыхнул и сложился в легкоразличимые очертания человеческого черепа. Видение наполнялось красками, обретало объем. Олег удивленно моргнул. Нет, он не ошибся. Женщина действительно держала на ладони настоящий человеческий череп, окованный серебристым металлом. Серебро? Хотя почему бы и нет. Она ведь богиня, а не нежить.

Однако череп продолжал меняться. Его очертания снова поплыли, как воск под лучами солнца. Верхняя часть провалилась, оставив пустоту, стенки покрылись рельефным узором. И снова Олег не уловил момента, когда трансформация закончилась.

Мара держала перед ним небольшую серебряную чашу на короткой ножке. А внутри, вспыхивая рубиновыми искрами, плескалась тягучая жидкость.