Часто Том ловил все, что попадалось — гусениц, комаров, мух — и отдавал их своим друзьям-рыбкам. Может быть, не очень хорошо по отношению к насекомым, но нужно ведь и о друзьях подумать.

Но вскоре он перестал ловить мух, потому что случайно познакомился с одной из них, и вот как это случилось.

Как-то раз Том нежился на солнышке, ловил мошек и отдавал их форели, и тут он увидел незнакомую муху, темно-серую, с коричневой головой. Муха была еще маленькая, но старалась вести себя, как большая (как и многие из вас); склоняла голову, трясла крыльями, расправляла ножки и топорщила волоски на брюшке. Вместо того, чтобы улететь, мушка села Тому на палец и пропищала тонюсеньким, пронзительным голоском:

— Спасибо, пока не надо!

— Что? — спросил Том, немного удивленный такой наглостью.

— Не надо мне твою ногу, можешь не выставлять ее, я и на пальце хорошо себя чувствую! Ах, слетаю-ка я к своей семье, а потом вернусь поболтать с тобой, пожалуйста, не убирай ногу, она мне пригодится!

Через пять минут мушка вернулась и примостилась на ноге Тома, болтая без умолку:

— Ты что же, живешь под водой? И что там хорошего? Я тоже там жила, но там так грязно, что я решила: пора это прекратить. Вылетела на поверхность и оделась, нравится тебе мой наряд?

— Нравится, — ответил Том.

— А теперь я отправляюсь танцевать! — запела мушка.

И она улетела и танцевала три дня и три ночи, пока не свалилась в воду, где ее и съела проплывавшая мимо рыбка (но Том этого не знал).

А как-то раз Том сидел на листике кувшинки вместе со своим другом — королем стрекоз. Тот наелся комаров и теперь засыпал на солнышке, лениво болтая с Томом о тех временах, когда они оба еще жили под водой.

И вдруг Том услышал очень странный звук, ворчание, пыхтение, скрипение, подвывание, как будто бы в один мешок сунули двух голубей, девять мышей, трех морских свинок и крохотного щенка, да и пустили мешок плыть по течению.

Он посмотрел туда, откуда доносился шум, и увидел зрелище столь же странное, сколь и сопровождавший его звук: по воде катился огромный шар, и казалось, что он сделан из мягкого коричневого меха, на солнце он сверкал, как стеклянный. В то же время это был и не совсем шар, потому что временами он разворачивался и расползался в стороны, а потом снова свертывался в шар. И шум от него все усиливался да усиливался.

Том спросил короля стрекоз, не знает ли тот, в чем дело, но его приятель был слишком близорук и ничего не увидел. Тогда Том ловко прыгнул в воду и поплыл вперед. И что же? Оказалось, что плывут, катаются, валяются, ныряют, веселятся, дерутся, целуются, кусаются, размахивают лапами и свертываются в один шар четыре или пять чудесных зверьков.

Но стоило самой большой зверюшке увидеть Тома, как она кинулась за ним с криком:

— Скорее, детки, тут кое-что съестное!

Она кинулась на беднягу Тома, сверкая злыми глазами и ухмыляясь так, что виднелись все ее острые зубы. И хотя Тому она показалась очень красивой, он подумал про себя: «Красив тот, кто красиво поступает», и тотчас нырнул, спрятался между корнями кувшинки, а потом начал ее дразнить.

— А ну вылезай, а не то будет хуже! — пригрозила старая выдра.

Но Том спрятался за двумя корешками и продолжал корчить рожи, точно так же, как он, бывало, корчил рожи старушкам, спрятавшись за густой изгородью. Конечно, это не свидетельствует о хорошем воспитании, но ты же помнишь, что у Тома вообще не было воспитания.

— Поплыли отсюда, дети, — наконец сказала мама-выдра с отвращением. — Это несъедобно, я думаю, это всего лишь головастик или тритон, даже гнусные щуки их не едят.

— Я не тритон! — возмутился Том. — У них хвосты!

— Ты головастик, — уверенно сказала выдра. — Я же вижу, у тебя две руки, и я уверена, что у тебя есть хвост!

— А вот смотри! — Том повернулся, и, конечно, никакого хвоста у него не было, как и у тебя.

Выдра могла бы сказать, что Том — лягушонок; но, как и многие взрослые люди, она не любила признавать свои ошибки и настаивала на своем.

— Раз я сказала, что ты головастик, так оно и есть, а потому ты не годишься в пищу приличным существам вроде моих детей. Сиди там, среди корней, пока тебя нс съест лосось (она знала, что лосось не станет есть Тома, но хотела испугать «головастика»). Да-да, они съедят тебя, а мы съедим их!

И она злобно расхохоталась — если ты когда-нибудь видел выдру, то, возможно, слышал и этот жуткий смех. Когда слышишь его впервые, кажется, что это хохочет призрак или водяной.

— А кто такой лосось? — спросил Том.

— Рыба, головастик, рыба, лосось — повелитель рыб, а мы — повелители лососей! Мы охотимся на них, загоняем их в угол и съедаем. Ах, как они глупы! Запугивают всю рыбу в реке и в пруду, пескарей, форелей, а стоит им увидеть нас — и они пугаются и дрожат от ужаса. Мы их ловим и перегрызаем им горло, и… — она облизнулась. — Да, они скоро придут, я чую дождь, он идет сюда с моря, а за дождями плывут лососи, и мы будем есть, есть целыми днями!

И выдра так надулась от гордости, что сделала колесо, а потом поднялась над водой, ухмыляясь, как Чеширский кот.

— И откуда же они плывут? — спросил Том, дрожа от страха.

— С моря, глупыш, с моря, если бы они жили там, им бы ничто не угрожало, но эти глупцы уплывают из моря, плывут по реке, тут-то мы их и караулим. Ах, сколько рыбы мы ловим, и как мы потом веселимся, катаемся на солнце и спим среди камней! Да, детки, не будь людей, мы жили бы совсем хорошо!

— А что такое люди? — спросил Том. Но тут ему показалось, что он и так знает.

— Это такие двуногие. Не будь у тебя хвоста, ты был бы таким же, как они. Конечно, они намного больше, они ловят рыбу крючками и сетями, иногда и мы в них запутываемся; и они ловят омаров. Они убили моего бедного мужа, когда он поплыл на охоту, чтобы принести мне поесть. Ах, он отдал свою жизнь за вас, детки!

И она так расстроилась при воспоминании, что тут же поплыла прочь, и на время Том потерял ее из виду. Да, вовремя она уплыла — на берегу появились семь лающих терьеров, они начали прыгать по воде у берега, выть и скрести песок, показывая охотнику, что тут кто-то есть. Том спрятался среди кувшинок, пока собаки не убрались прочь, — он же не знал, что это феи воды явились, чтобы избавить его от выдры.

Но он не мог забыть, как выдра говорила об огромном море и широкой реке. И чем больше он думал о ее словах, тем больше ему хотелось посмотреть на них. Он не мог бы объяснить почему. Но чем больше он размышлял о море, тем грустнее становилось ему в маленьком ручье. Ему захотелось выбраться в мир и насладиться всеми чудесами света.

И он как-то раз отправился вниз по течению. Но ручей сильно обмелел, и когда Том добрался до самых мелких мест, то уже не мог оставаться под водой, потому что воды не осталось. Солнце припекло спину, и ему стало плохо. Он вернулся к себе и целую неделю пролежал в воде.

Но вот однажды вечером, в сильную жару, он увидел… нечто.

Весь день он ничего не делал, как и форели, лежавшие на дне, хотя они могли бы выскакивать из воды и ловить мух. Том дремал, уткнувшись в бок знакомой форели, от нее шла хоть какая-то прохлада, а вокруг было невыносимо жарко и даже вода нагрелась.

К вечеру внезапно потемнело, Том выглянул наверх и увидел черные тучи, укутавшие небо, кроны деревьев и утесы, как одеяла. Он не то чтобы испугался, но притих — потому что все кругом стихло. Ни шепота ветерка, ни чириканья птички. А вот и первые крупные капли дождя падают в воду, одна из них шлепнулась Тому на нос, и он спрятался под воду.

Загрохотал гром, засверкала молния, она помчалась по всему Вендейлу, с тучи на тучу, с утеса на утес, а гром гремел так, что все вокруг тряслось. Том смотрел на грозу из воды, и ему казалось, что ничего прекраснее он еще не видел.

Но он не высовывал голову на поверхность, потому что дождь хлынул, как из ведра, по водной глади рассыпались пули — град взбивал пену, и вода начала прибывать, все выше и выше, и вот уже это целая река, несущая камни, сучья, жуков, червяков, личинки, сосновые иглы, старый башмак, и обрывки, и обрезки, и огрызки, и обмотки, и то, и другое, и третье, и чего там только не было, хватило бы на девять музеев!