Игорь Иванович вытащил удаленную селезенку и показал анестезиологу разрыв:

— Вот. Видишь?

— Давай делай, Игорь. Потом покажешь. — Анестезиологи уже не так спокойны.

Игорь Иванович кинул в таз селезенку и снова нырнул в живот.

— А вот дыра в желудке. Дайте шелк шить. Временно. Закрыть только, чтоб не лилось. Как следует потом зашьем... Так. И шарик подвяжем... Не льется? Да?.. Теперь здесь мне открой крючком... Ты же видишь, куда я иду, там и помогай. А то братоубийство! Ага! Вот разрыв и на печени. Ничего себе... Дай большую иглу круглую с кетгутом. Спасибо... И сальник подошью... Если благополучно печень прошью... Одного шва, пожалуй, хватит. А ты мне подай между нитками сальничек. Прошью его... Нет... Туда, в рану воткни. Хорошо. Затягиваю. Отпускай. Хорошо... Немного сочится еще. Ничего, тампончик приложим пока. К концу операции прекратится... Все-таки еще откуда-то подает.

— Давление восемьдесят! — Анестезиологи не успокаиваются.

— Да вы что, ребята! Лейте кровь!

— Если бы ты не сказал, мы бы и не знали, что делать. Ты работай, Игорь, работай, да побыстрей.

— Подает откуда-то. — Игорь Иванович вытащил тампон из живота, поднес к носу, понюхал. — Мочой пахнет. Ну-ка оттяни крючок вниз, дай мочевой пузырь осмотреть. У пьяных он часто рвется. Они ж не чувствуют своих потребностей. А тут еще пиво — мочегонное. Пузырь пустой. Но не видно... Давай разрез книзу продлим... Вот теперь хорошо... Конечно! Вот дыра. Может, еще есть?.. Нет. Одна. Давай тонкий кетгут — зашивать... А ты отсасывай, отсасывай... Вроде все. Ниоткуда не подает. Как он там?

— Хорошо. Давление сто десять. Ты там у себя смотри. А мы, если что, скажем. — Анестезиологи опять спокойны.

— Теперь к желудку вернемся.—Игорь Иванович тоже, видно, успокоился. Благодушествует.— Будем зашивать. Плохой какой разрыв. Сначала кетгут давай на режущей игле. Хорошо. Спасибо. Как ты говорил: братоубийство хуже, чем убийство? Дурачок ты еще, малый. На каких весах взвешиваешь? Убийца есть убийца. Плохо одинаково. Затягивай нитку, не спи. Думаешь, можно стать сначала просто убийцей, потом братоубийцей, потом детоубийцей? Да? — Дело к концу. Совсем уж Игорь Иванович благодушествует.— Ну, теперь грязь уберем. Дайте нам руки помыть, белье сменить и инструменты. Теперь все только чистое делаем. Зашивать будем. Спасибо.

Помыли руки. Сменили на столе белье. Сняли всю грязь. Или, скажем, так называемую грязь.

— Теперь давай шелком шить. Постепенно же отрицательным типом не становятся. Как сделал первую подлость или хамство, пусть и маленькие, — все, уже подлец или хам. Думаешь, маленькие подлости — маленький подлец? Дудки! Полный подлец. Подлец-аншеф. Помнишь такой титул — полный генерал, генерал-аншеф? Веселей, веселей, ребята. Нитки быстрей давай. Что я тебя жду все время?!

— Игорь, ты работай, а не болтай.

— А что? Он опять хуже?

— Не хуже, но он вообще тяжелый. Крови уже полтора литра перелили. Еще пол-литра нужно.

— И он, наверное, столько же искал перед приездом в гости к нам,— Игорь Иванович засмеялся. — А что, нет крови? У меня такая же группа. Можете взять.

— Да шей ты там! Понравилось быть героем. Не надо нам твоей крови. Работай. Каждый лезет в герои, забывая про свою работу. Работай спокойно и не доводи дело до героизма.

Все улыбаются, потому что анестезиолог пародирует болтовню Игоря Ивановича на операциях. Почти то же самое он говорил на днях во время операции.

— Ну ладно, ладно. Распустились. Все что-то норовят. — Это заявление было не совсем понятно, по-видимому от смущения.

Ночью вновь упало давление. Реаниматоры и хирурги долго возились и ходили вокруг Степанова, никак не могли решить происхождение этого ухудшения. После переливания крови улучшения не наступило. После полуторачасовых различных реанимационных мероприятий отсутствие эффекта дало право, а вернее, необходимость, а еще вернее, невозможность не идти на повторную операцию. Было решено, что, по-видимому, у больного возникло вторичное кровотечение. Может, где-нибудь соскочила нитка с перевязанного сосуда, может, какая-нибудь рана осталась незамеченной во время первой операции. Ночью Игорь Иванович пошел на повторную операцию. Но в животе оказалось все хорошо. Это был вторичный шок. Не снимая со стола, прямо в операционной больному проводили все, что только умеют делать реаниматоры. «Скорая помощь» по требованию дежурных привезла из центра еще нужную группу крови, растворы, необходимые для столь отчаянной борьбы с шоком, которая сейчас проводилась. В борьбу за Степанова были включены уже дважды силы «Скорой помощи», силы больницы в течение почти суток, резервы Центральной станции переливания крови и ее запасники.

К утру состояние больного Степанова стало более надежным, о чем и доложил с торжеством на утренней конференции Игорь Иванович.

Но все-таки большая кровопотеря, большие поражения в животе, повторная операция, вторичный шок дали себя знать: Валерий Степанов наутро еще был очень тяжел.

Давление он держал. Но пульс был слишком частый. Язык влажный, хотя при таких поражениях в животе можно было ожидать, что он будет сухой, как говорят в таких случаях врачи, «как щетка».

Вокруг Степанова собрались все доктора отделения.

— Ну, как дела, Валерий, больно?

— Ничего, ничего... Спасибо... Болит немного. Вот капельница эта, что в руку капает, — очень устал от нее.

— Надо потерпеть, Валерий. Что делать?

— Извините меня, пожалуйста, я просто так. Надо так надо. Извиняюсь, конечно.

—Да ты не извиняйся. Все нормально. Потерпи денек-другой.

Потом доктора вышли и тревожно шептались:

— Неадекватное у него поведение, возбуждение, эйфория какая-то. Извиняется не на месте. Может, у него перитонит начинается.

Но нет, перитонита не было. Больной Степанов просто необычно и непривычно для всех (и уж конечно для него, но этого доктора не знали) вел себя: извинялся, успокаивал врачей.

Потом пришел следователь. Но пока Степанову рано еще было, нельзя еще было вести переговоры со следователем.

Следователь рассказал в отделении все про Степанова и про тот конфликтный случай, который и привел его в больницу.

На четвертый день Игоря Ивановича вновь срочно вызвали в реанимационное отделение к Степанову. Он вскакивал с постели, кричал, его пришлось привязать.

Когда Игорь Иванович его увидел, Степанов, лежа на постели, как-то странно изогнулся и пытался сдуть что-то со своего плеча. Увидев Игоря Ивановича, он закричал:

— Прогоните их, прогоните!

— Кого? — глупо спросил доктор, хотя и без всякого ответа было ясно, что развивался алкогольный психоз, белая горячка со всеми классическими симптомами. Сказывалась вся водка, выпитая Валерием за прошлые годы.

— Вон же, вон же сколько их! Мыши, лягушки... Зелень проклятая! Пустите, пустите меня... Они уже идут на меня, по мне уже бегают. Пустите!..

Он стал сильно дуть на одеяло.

Это было очень опасно. Мало того, что тяжелое отравление организма идет от самой травмы и операции, так еще наслоилась и эта интоксикация.

Снова начались капельницы, новые лекарства, чтобы как-то снизить возбуждение. Эти лекарства снимали возбуждение, но могли ухудшить деятельность других систем организма.

Одного его оставлять было нельзя. Все время около него кто-то сидел: то врач, то сестра, то няня. Весь график работы срывался. В послеоперационное отделение мать его пустить нельзя было.

Измучились все с ним.

Игорь Иванович домой-то боялся уйти: жалко парня.

В конце концов справились и с этим.

Степанов начал выздоравливать.

Он ходил тихий, как будто ему было в чем-то неловко перед больницей.

А дальше он поправлялся быстро и надежно.

1974 г.

Володя еще ни разу не делал такой большой операции. Шесть лет входил он в медицину. Теперь осваивает хирургию. Пока его потолок — аппендициты, грыжи и даже внематочная беременность.