— У них мафия, и мы создадим мафию, — азартно воскликнул Леонид Николаевич — у них со знаком минус, у нас со знаком плюс. Вы знаете, что в Америке граждане объединяются в добровольные общества, чтобы преступников колошматить, вооружаются?..

— Например, ку-клукс-клан, — усмехнулся Луков.

— Ну при чем тут ку-клукс-клан? — обиделся Леонид Николаевич. — Я говорю о честных людях. И не вижу, почему мы не можем сделать то же…

— Мы не в Америке живем, — поморщился Луков, — но проучить этих подонков надо.

— Я тоже считаю, — неожиданно для себя сказал Игорь, — что надо нам объединиться, создать такую группу, ну… группу самозащиты. Я имею в виду постоянную. И накостылять им. Дежурства установить, девчонок охранять…

Дебатировали долго и горячо. Но в конце концов, как ни странно, верх взяла точка зрения Леонида Николаевича. Решили создать без шума, по-тихому «группу самозащиты». И не ждать, пока «те» начнут действовать. Взять, так сказать, инициативу в свои руки.

Если нужно, Игорь обещал привлечь арбатских. На Арбате, его родине, копошилась сложная фауна. Тут были и аборигены — арбатские, но по причине разобщенности и неоднородности особого авторитета не имевшие; были наезжие люберы, наиболее грозные и воинственные; были тихие, казалось бы, но коварные и непредсказуемые хипари.

Порой раздавался клич: «Казань приехала!» И действительно, в столицу умудрялись нагрянуть компании малолетних хулиганов из Казани, где процветали, если верить газетам, какие-то легендарные подростковые банды, насчитывавшие по пятьсот — шестьсот человек. Наиболее предприимчивые и наглые добирались до Москвы, приходили на Арбат и пытались «подраздеть» разных пижонов. В приказчичьих фуражках, порой в сапогах, они бродили по двое, по трое, затаскивали в подъезды одиноких подростков и раздевали их.

Тут и арбатские и хипари объединялись — начинались драки. «Казань» пускала в ход ножи, и, бывало, драка кончалась трагически.

Жутко выглядели и побоища, которые происходили между люберами и хиппи «у Гоголя», то есть на бульваре, у памятника Гоголю.

Вмешивалась милиция, приходилось даже вызывать милиционеров из отрядов спецназначения. В газетах потом появлялись негодующие репортажи, граждане писали во все адреса возмущенные письма. Драчунов журили, штрафовали родителей, ставили на учет в инспекцию и принимали другие «драконовские» меры, которые, само собой разумеется, ничего поправить не могли и для хулиганов были, что с гуся вода. Рэкетиры, конечно, в этих «детских забавах» не участвовали. То были серьезные люди.

На Арбате возникали кооперативы. Появились художники. Словом, кое с кого можно было неплохо содрать.

И они содрали. После того как два-три художника оказались зверски избитыми среди бела дня (налетела стая крепких молодых людей, окружила, повозилась и разлетелась, а человек остался на мостовой без сознания), — большинство предпочитало платить дань. Тем более что государство с этих бесчисленных «Репиных» и «Левитанов» налога не брало.

Словом рэкетиры чувствовали себя на Арбате вольготно, как, впрочем, и в других местах. А тут у них в горле застряла кость — «Гармония». Не хочет платить, и все! Мало того, расправилась с тремя уважаемыми представителями мафии.

Дело здесь было не столько в деньгах, в конце концов, и без «Гармонии» объектов хватало, сколько в принципе. Если другие кооперативы узнают, что рэкетиров можно посылать подальше, что ж будет? Анархия и бунт! Этого не следовало допускать. Хотя рэкетиры были люди трезвые и знали, что легко им тут победа не достанется, все же они стремились привести «Гармонию» к повиновению.

Они ошиблись лишь в одном. Зная, что «Гармония» — учреждение вполне почтенное и вряд ли прибегнет к услугам одних мафиози, чтобы защищаться от других, арбатские рэкетиры рассчитывали добиться своего. «Гармония» — не какое-то там шышлычное предприятие и не липовые мастерские по превращению доморощенных джинсов в закордонные, где не всегда разберешься, кто честный, а кто не очень. Да, конечно, атлетический клуб — не детский сад, однако это интеллигентная публика, а не бандиты. Конечно, есть среди них и отчаянные ребята, но сколько таких? Найдется и на них управа. Но чтобы атлетисты «Гармонии» сами объединились в банду и стали действовать такими же костоломными методами, что и рэкетиры, тем просто в голову не пришло.

И напрасно.

Они не учли той ненависти, той ярости, какую вызывают рэкетиры у честных кооператоров. Есть, конечно, такие, кто смотрит на откуп как на неизбежную статью расхода, есть те, у кого рыльце в пушку и кто не хочет привлекать внимание, большинство же просто трусит. Рэкетиры не могли допустить удара по своему престижу. В атлетистах же взыграли высокие гражданские чувства и самолюбие — да что это еще, какие-то подонки, хулиганы, пусть бывшие спортсмены, но ныне наверняка алкоголики и бездельники, будут диктовать свою волю им, настоящим спортсменам, разрядникам, специалистам! Черта с два! Пусть только эти подонки сунутся!

Создавалась взрывоопасная ситуация.

«Группа самозащиты», которую возглавил Луков, стала очень быстро расти. В нее вошли многие, казалось бы, невоинственные люди — студенты, инженеры, даже один бухгалтер. Все были готовы дать отпор рэкетирам.

В самом клубе об этом мало говорили, и дальше его стен разговоры не шли. Так что милиция оставалась в неведении. Миша Крючкин делал вид, что ничего не знает, а все делали вид, что не знают, что он знает.

Существовал тщательно законспирированный небольшой штаб в составе Лукова, Леонида Николаевича, дяди Коли, Игоря, еще двух-трех человек и Люськи-культуристки. Люську никак не хотели допускать, но она пригрозила, что будет воевать в одиночку, и пришлось во имя спасения принять ее в штаб.

Курносая, смешливая деваха, она преображалась, когда речь заходила о рэкетирах. Щеки горели, а лицо ее становилось некрасивым, злым.

Несмотря на то что туманные письменные угрозы пока так и остались на бумаге, «группа самозащиты» не теряла бдительности. Занятия для девушек стали проводиться в субботу и воскресенье с таким расчетом, чтобы они оканчивались засветло. Наняли сторожа, который ночевал в помещении и имел под рукой номера телефонов ребят, живших поблизости, установили новые специальные замки и решетки на окнах.

Составили программу действий на случай тревоги.

Что касается Игоря, то он занимался «морально-психологической подготовкой» группы.

Игорь был достаточно умен, чтобы осознать, какое действие на него оказывают все эти видеофильмы, которые демонстрирует ему Наташа. Не проходило почти ни одно их свидание, чтобы не посмотрел он у нее какую-нибудь новую, переполненную зверскими сценами картину, только что кровь не капала с экрана. Наташа была рада ему угодить и доставала все новые фильмы, обычно пустые, даже плохо снятые, но неизменно заполненные сценами жутких зверств, садизма, массовых драк, избиений и т. д. Особенно волновали Игоря фильмы, где кто-то мстил за нанесенные ему обиды, где жертвами становились хулиганы, преступники, рэкетиры, где дрались соперничающие подростковые банды.

Фильмов таких было множество, Игорь брал у Наташи кассеты и прокручивал своей «группе самозащиты» поздними вечерами в чайной «Гармонии». Он чувствовал, что фильмы оказывают на ребят такое же действие, как на него. Только Луков, посмотрев два-три фильма, плюнул и сказал:

— Охота вам на эту гадость глаза таращить. Это у них там… А у нас другое дело.

Никто не возразил, но каждый подумал, что между рэкетирами «там» и рэкетирами здесь принципиальной разницы нет, разница лишь в масштабах. А потому набить им морду что здесь, что «там» — святое дело.

Иногда Игорю приходили в голову совсем уже научно-фантастические мысли. А не назвать ли их группу, например, «Отмщение»? Или «Возмездие»? Или «Справедливость»? Не установить ли структуру подразделений и дисциплину? И стоит ли ограничиваться арбатскими рэкетирами? Может быть, заняться рэкетирами вообще? Или всеми преступниками? Создать этакое тайное общество по охране общественного порядка. Он понимал, что милиция, прокуратура связаны законом. Сейчас не сталинские времена, нужен суд, нужны доказательства, свидетели, заявления потерпевших… А в результате преступники плевать хотели на всю эту муру. Он слышал, например, что поймать в автобусе карманника жутко трудная вещь! Увидел милиционер, как тот вытащил у кого-то бумажник. Схватил его, а карманник разжал пальцы — и все! Бумажник на полу, кто уронил — неизвестно, доказательств нет, попробуй притащи его в суд. Но ведь видел, что бумажник вытащил именно этот карманник! Оказывается, это не доказательство. Как говорится, не пойман — не вор. И милиция, суд бессильны. «Они — да. А я? А я плевать хотел на все это крючкотворство, уведу того карманника в тихое местечко и сам сотворю и суд и расправу. Так можно выследить и рэкетиров и, не утруждая себя сбором доказательств (это пусть уж милиция мучается), самим их наказать…» Игорь понимал, что если для каждого доказательством вины другого будет его собственное мнение, то начнется черт знает что. Но если эти подонки, тут же кипятился он, не замечая противоречия, попробуют тронуть «Гармонию», он им покажет, он такое с ними сделает, он их…