Обо всем этом размышлял Игорь, сидя за рулем «Волги», мчавшей под вопли и хрипы очередной рок-группы по дорогам Подмосковья главного редактора журнала «От старта до финиша». Иван Иванович Иванов, он же Кларк Лембрэд, ехал в ближнюю командировку.

Убегали за окном тихие деревеньки, мирно дремали укрытые снегом поля, в бледном небе ни птиц, ни облаков. Как всегда, шеф просвещал своего драйвера последними новостями.

— Вчера по телевизору, — повествовал шеф, — показывали разные восточные школы рукопашного боя (Игорь навострил уши). Один человек справляется с десятью танками или двумя авианосцами, — Лембрэд весело смеялся, — нет, серьезно — очень впечатляет. Или выдерживает плиту чуть не в две тонны. Ее кладут человеку на грудь, а он лежит на гвоздях! А? Или старуха одна — на нее плиту в полтонны опустили и молоточком раскалывают. Старуха — хоть бы хны. Ничего себе старушка. Ты бы вот за такой приударил, а то все по молодкам бегаешь…

— Иван Иванович, — прервал его Игорь, — а что там за приемы?

— Жуть! На него пять человек с ножами, палками, кистенями, а он — раз-раз, и все лежат. Знаешь, как в фильмах про Рэмбо.

— Ну что ж. Если десять бандитов на одного честного и он их всех ухлопает, тогда все правильно, — сказал Игорь. Он сам не заметил, сколько злости прозвучало в его голосе.

Иванов внимательно посмотрел на него.

— Ишь ты какой скорый на расправу! А может, сначала разобраться надо? Вот тут в «Комсомолке» сообщали, как сами же милиционеры своего пристрелили. Он в штатском от каких-то нападавших отстреливался. Подоспел патруль, особенно углубляться не стал: раз-раз — и тот лежит.

— Иван Иванович! Ну, ладно, тут в спешке. А вот если я доподлинно знаю, что это преступник, что же, мне ждать, пока он меня ухлопает? Заявление писать в прокуратуру, в суде свидетельствовать? А ему потом общественное порицание…

— Интересно ты, Лосев, рассуждаешь, — теперь шеф говорил серьезно, — ну представь такую картину: мне вот кажется, что ты замыслил меня убить, и я тебя убиваю, а моему секретарю редакции кажется, что я толкнул его жену под трамвай — такая вот у нас драма произошла, — и он меня ухлопает. Так и будем все друг друга хлопать?

— Иван Иванович, — упорствовал Игорь, — я хожу в этот атлетический клуб, так одну нашу девчонку избили хулиганы. Мы их знаем. Как быть?

— Обратиться в милицию!

— Да какая милиция?! — с досадой воскликнул Игорь. — Ну какая милиция! Свидетелей-то нет! Одна Люська. Ее мы знаем, верим ей, а почему милиция должна верить? Тех-то трое! Кому верить, одной или троим?

Некоторое время Иванов молчал.

— Ну и что ж вы будете делать?

— Уже сами разобрались, — угрюмо проворчал Игорь.

— То есть, надо понимать, накостыляли тем троим? — его голос зазвучал уверенно. — Извини, это частный случай. Нельзя возводить его в правило. Мы не в доисторические времена живем. Согласен, такое бывает. Но как исключение.

— Иван Иванович, разве мало таких случаев?

— И что ты предлагаешь? — спросил Иванов.

— Вот смотрите, есть ведь товарищеский суд. Там кто судьи? Сам народ, жильцы или там сослуживцы, а не прокуроры…

— Прокуроры как раз не судят, — перебил Иванов.

— …Ну, не важно, словом, не юристы, а простые люди. Так? Выносят приговор, и это считается законным. Так почему мы не можем так же сделать?

— Кто это «мы»?

— Ну мы, из клуба «Гармония».

— Так ведь, Лосев, товарищеский суд разбирается, ищет доказательства, выслушивает свидетелей, обвиняемых. И между прочим, суд не из кого попало состоит. Его выбирают все жильцы дома.

— Нет, Иван Иванович, не уговаривайте меня, — упрямо настаивал Игорь, — не всегда можно целое следствие провести. Для меня, например, достаточно того, что Люся рассказала.

— Да, — после паузы вздохнул Иванов, — припозднился ты на свет родиться. Тебе во времена лучшего друга спортсменов и артиллеристов цены бы не было.

В машине надолго воцарилось молчание.

За окном по-прежнему тянулись белые, сверкавшие на солнце поля, то набегал, то отбегал укутанный в снега лес, уходили вдаль просеки, кое-где виднелся лыжный след, а порой и след зверя…

В машине было тепло и уютно. Тихо звучала музыка. Одна за другой гасли красные точки под рулем — газа оставалось все меньше, и скоро придется переключить на бензин.

«Интересно, что сейчас делает Наташа?» — подумал Игорь.

Наташа болтала с Гором.

После Нового года он на три дня слетал на родину и только что возвратился. «Я — станок, — с горечью думала Тутси, — станок, на котором работают в две смены: Гор улетел, но Игорь здесь, теперь уехал Игорь, зато Гор тут как тут да еще другие есть… Ни дня станок не простаивает. Как это называется в газетах? «Не допустить простаивания оборудования!» Что ж, все правильно. Если б наши станки приносили столько дохода, да еще в валюте…» — она зло усмехнулась про себя.

Гор между тем повествовал ей, как он замечательно встретил Новый год, какая высоченная ель была украшена и расцвечена лампочками в саду виллы, какой был стол, какие интересные люди. Его предприимчивый друг за ящик водки договорился с конюхами (Да? Конюхами?) соседнего колхоза, и им привели трех лошадей с санями, так что состоялось даже катание на тройке. На вилле есть сауна, ее растопили, и потом некоторые, совсем голые, прыгали в снег. («Дипломатический групешник, — подумала Тутси, — этого мне еще не хватало».) Словом, жаль, что мадам Тутси не поехала. Но в конце концов, не последний раз. Он извиняется, что не смог ей позвонить сразу после Нового года. Вынужден был очень срочно улететь — вызывал редактор, есть задание, но об этом он с ней еще посоветуется, насчет разных музыкальных групп. Зато он привез ей маленький подарок.

Гор открыл красивую коробку, перевязанную цветными лентами, и вынул… палантин из чернобурок!

Тутси привыкла к дорогим подаркам, но не смогла удержаться от бурного изъявления благодарности.

— А тут — всякая ерунда, — Гор небрежно бросил на диван огромный целлофановый мешок.

— Что это? — Тутси, охваченная любопытством, открыла мешок.

На пол вывалилась гора видеокассет и научно-фантастических романов в ярких обложках.

— Ваша хозяйка ведь любит это, — небрежно заметил Гор.

Бюро переводов здорово выручало Тутси. Она наивно считала, что сумела убедить Гора, будто привозимые фильмы и книги она носит туда, своей, как он называл, хозяйке, — заведующей бюро, которая за это дает Тутси справки, заключает липовые договоры, что, в свою очередь, помогает Тутси в ее отношениях с милицией. А ведь Игорю она говорит, что берет всю эту печатную и видеопродукцию у своих подруг из бюро переводов. «Совсем завралась. Ох и разоблачат они когда-нибудь мое вранье!» Но гораздо больше ее беспокоило, что Гор откуда-то знает про Игоря. Она никак не могла забыть тот странный намек, который сделал Гор накануне Нового года. Откуда и что он знает? Она не решалась вернуться к этому разговору.

Однако на всякий случай практичная Тутси подготовила, как ей казалось, убедительную версию. Игорь — ее сосед по прежней квартире, школьный товарищ. Влюблен в нее, хочет жениться. А как ей быть, если никто другой не оценил ее замечательных качеств супруги, ее верности, преданности будущему мужу (не сможет же Гор не понять столь прозрачного намека!). Что ей остается? Вот она и пасет своего друга детства на всякий случай. Но вообще-то, конечно, ей нравится Гор. Разве он этого не чувствует?.. Версия убедительная, она даже поможет прояснить намерения Гора. Есть у нее какие-нибудь шансы? Женат он, черт возьми, или нет! Конечно, зря с ним она времени не тратит. Гор щедр, ничего не скажешь. Но все-таки может она на него ставить или нет?

И тут она ловила себя на странном противоречии. Где-то в глубине души она хотела, чтобы с Гором у нее ничего не вышло, тогда она в лепешку разобьется, но завоюет Игоря. В то же время Тутси понимала, что богатого беззаботного существования, Нью-Йорков и Парижей, светской жизни и собственных «Мерседесов» в отличие от Гора Игорь ей не даст. Нельзя же сравнивать ведущего журналиста большой зарубежной газеты с отечественным шофером! Но нельзя их сравнивать и в постели… Тутси окончательно запуталась. Она хотела ясности, но боялась ее. Она хотела наконец сделать выбор, но не могла. Она должна была на что-то решиться и ни на что не решалась. Поэтому избрала третий, самый легкий путь — пусть все идет, как идет. Пусть за нее решают. Кто? Ответа не было. Пусть решают, и все.