Он, кажется, нахмурился, да Петя не видел в темноте.

- Батюшка, а раздеться как же? - робко спросила Ильинична.

- А он вот на что? - барин показал в сторону Пети. - А ну!..

Старушка, пробормотав что-то, удалилась. Но перед этим строго пригрозила Пете кулаком - чтоб все сделал.

И угораздило ж у окна встать, чтоб видно было сразу! Петя подошел к барину, который стоял, опираясь о стену. Начал расстегивать пуговицы на мундире, да замерзшие пальцы совсем не слушались.

Алексей Николаевич молча смотрел на него в темноте и ждал, не бранясь за неловкость. И вдруг рассмеялся, коснувшись его кисти:

- Ишь, озябший весь…

Схватил его за обе руки и сжал в своих горячих ладонях. Петя дернулся было, да замер от удивления, когда барин поднес его руки к лицу и стал греть обжигающим, пахнущим водкой и табаком дыханием.

- Робкий какой, - усмехнулся Алексей Николаевич.

Он взял его за подбородок и поднял к себе, рассматривая лицо. И, расплывшись в улыбке, протянул по-французски почти то же самое, что сказал офицер.

Петя, охваченный смутным нехорошим предчувствием, попробовал освободить руки. Да не тут-то было - барин крепко обхватил его и прижал к себе.

И - да что же это! - стал руками оглаживать, будто девку, которую в угол зажал. По боку прошелся, сильнее к себе прижимая, и тут же ниже спустился - тискать начал, да так, что Петя от боли дернулся.

- Алексей Николаич… вы что? - начал испуганно бормотать мальчик. - Ай! Стыдно ведь…

Может, он его с девкой и спутал-то по пьяному делу? Но нет, обращался как к парню. Тогда как же это можно? Петя слышал только, что бывает такое, шепотом и перекрестясь говорили, что есть такой грех, да не при нем даже - мальчик ухом ловил просто.

Пока Петя соображал, что же делается, барин взял его за плечи в охапку и толкнул на кровать. Наклонился над ним - как же водкой разило от него! Петя повернулся было, отворачиваясь, но тут Алексей Николаевич схватил его за запястья и прижал к кровати - не двинуться.

Почти лег на него, а как коленом ноги раздвинул и придавил - Петя не закричал едва. Но не успел. Барин рот ему накрыл - поцелуем! В одеяло вжал, губами впился жадно, нетерпеливо, до боли. И настойчиво так, что проник языком сквозь его стиснутые губы, и Петю замутило от горького вкуса водки.

Он бы, может, и вывернулся. Да мыслимое ли дело - на барина руку поднять? Вот и трепыхался под ним, головой мотал, пытаясь увернуться - да не получалось.

Алексей Николаевич схватил его за оба запястья одной рукой, а второй стал армячок стаскивать. Оторвался, наконец, от поцелуев - и Петя без надежды выдохнул:

- Пустите…

- Ишь чего выдумал, - пьяно рассмеялся барин. - Не пущу.

Точно - понимал, что он не девка. Но как же это, и что ж с ним сейчас делать будут? Петя догадался, но старался не думать - жутко было, аж подташнивать начало.

Барин с него и штаны вместе с исподним стянул, и с себя всё стащил - а Петю держал при этом. Да он и не боролся уже почти. Дернулся пару раз, но тут хватка на запястьях до синяков сжималась. Да и вывернули ему руки так, что поднять невозможно было.

Петя лежал, зажмурившись, и молил: «Поскорей бы, Господи». Он уж и вытерпит, лишь бы закончилось!

Но барин не спешил. Он рядом лег и свободной рукой стал тискать его. А уж губами что творил! И шею, и плечи прикусывал, кожа после этого горела вся и наверняка отпечатки оставались.

Сколько ж можно, сил терпеть нет уже! Петя шипел и стонал сквозь стиснутые зубы, но барину нравилось только, как он вывернуться пытался и просил, чтоб отпустили.

И тут… пальцами - там, где Петя и думал. Он подальше отполз было, вскрикнул от неожиданности, но Алексей Николаевич всем телом - тяжелым, горячим, - лег на него, придавливая и не давая двинуться, и прошептал прямо в ухо:

- Не рыпайся, не то больно будет…

Больно? А сейчас, когда зубами в шею, коленом по ногам, чтоб не ерзал - не больно?

Петя закрыл глаза. По щекам уже текли слезы от страха и бессилия.

Это не с ним, не сейчас… Петя пытался представить, что нет этого ужаса, что ему снится - но сроду он такого не видел, хоть и были во снах всегда почему-то не румяные девки, а жилистые руки красивого конюха Никиты или кучера Василия. Но те - обнимали, гладили, а не заставляли кусать губы и метаться по простыне…

Оказалось, может быть больнее. Петя закричал, но барин тут же зажал ему рот ладонью. И начал двигаться - резко, быстро, сразу до предела. Потерять бы сознание, упасть бы в забытье, да не получается - слишком больно.

А все-таки память милосердна: всё слилось в одну мутную полосу, кроме которой Петя потом ничего и не вспомнил.

Он очнулся, лишь когда это закончилось. Осторожно вздохнул, приподнялся на локтях. Тронул за плечо Алексей Николаевича - тот не шелохнулся, значит, спал. Петя попробовал сесть, но тут же поморщился и сразу встал. Тихо оделся, кое-как обтершись - хорошо хоть, крови не было. И вышел за дверь.

Прошел по темному дому, никого не потревожив и не разбудив. И, только оказавшись в пустых сенях, упал на лавку и разрыдался.

К утру метель утихла. С неба густо падали хлопья мягкого снега. У Пети ноги по колено были в снегу. Он сидел на завалинке, забившись в щель между бревен и опершись спиной о стену избы.

Он всю ночь пролежал на лавке в сенях, бездвижно глядя в темноту. Слезы скоро кончились, и только такая страшная пустота осталась, что не двинуться - закрыть глаза и не проснуться.

А поутру, как начал просыпаться дом - тихонько встал и выскользнул на улицу. Шел, не разбирая дороги, и оказался в деревне.

Здесь Петю не любили. Злились, что он в именье - не знали, как там плохо ему. Поэтому и не пошел он ни к кому. Спрятался между бревен на завалинке и затих.

Он уже почти засыпал. Холод исчез, была только слабость, слипались глаза и совсем не чувствовались руки и ноги. Петя свернулся на широком бревне, кутаясь в армячок. А как глаза закрывал - тепло там было, во сне.

…- Петька!

Звонкий детский голос. Ульянка.

Девчонка взяла его за рукав и вытащила. Петя и не сопротивлялся - настолько занемел от холода.

Ульянка взглянула на него и нахмурилась, смешно сморщив курносый нос. Она вся распаренная была, будто бежала, косички торчали из-под платка.

- Ты пошто тут? - удивленно протянула она.

Петя отвернулся. Отвечать не хотелось. И зачем она разбудила?.

- Ты чего смурной такой? - не отставала девчонка. - Обидел кто?

Обидел! Да как расскажешь? Ульянке одиннадцать годков было. И что же - глянуть в ее чудные глаза голубые и сказать?..

Она тоже сиротой осталась после того, как мать-прачка застудилась и слегла. И была Ульянка Пете навроде младшей сестренки. Смелая девчонка была - не боялась, что и на нее через Петю злоба перекинется. Но ее-то любили. В любой работе любопытная Ульянка рядом вилась, везде хотела помочь, а ткала да пряла так, что старая Ильинична руками всплескивала.

- Держи вот, - девчонка достала из-за пазухи полгорбушки хлеба, разломила, сунула Пете.

Кусок в горло не лез. Хлеб вкусный был, но Петя через силу жевал.

- А ты что здесь? - спросил он.

Ульянка фыркнула. Она всегда так делала, как рассказывать что начинала.

- Да весь дом там на ногах. Господа проснулись… Ужас что! То в погреб за настойкой, то полотенце, то льда набрать, а уж ругаются страшно как - у-у-у… Вот я и сбегла.

Петя улыбнулся бы, как девчонка недовольно нос морщила. Да только как же теперь… Проснулись. Надо будет вернуться. Да лучше бы он тут и заснул, лучше б Ульянка не нашла его!

Петя уткнулся лицом в колени. Луше бы не возвращаться.

А ведь девки из прислуги сегодня будут весь день красные ходить мимо офицеров да гадать - узнает, не узнает? И никто после такого жизни себя не лишал, это только старухи, когда ругаются, вспоминают, какие нравы строгие в прежнее время были - и сказывают такое.

Да отчего ж не угодить офицеру? Вспомнит наутро - так, может, и подарит что на память. Выйдет девка замуж, а нет да нет достанет из потаенного узелка колечко или сережки и улыбнется.