Да и именье увидеть хотелось, потому и ехал с ним. Так и вертелся на языке вопрос, кого же он встретит там. Но как хотел Федору задать — тот сразу же хитро переглянулся с барином. Ясно было: сговорились и не скажут. А Петя и предположить боялся. Была надежда шальная и отчаянная, но вдруг не сбудется?..

Дорога два недели заняла, а сам бы он меньше недели потратил. Но вышли наконец на тракт к Вязьме, а в городок к ночи уже приехали. Петя хотел уж до именья доехать, пусть и по темноте, но барин остановиться предложил. Петя понял, что тот устал, и согласился.

Они в гостиницу приехали, и Петя улыбнулся воспоминанию: прощались тут перед войной. Но сейчас не до этого было. Алексей Николаевич лег тут же, а как Петя пришел — придвинулся, обнял его сзади и заснул.

Петя долго лежал, глядя в потолок. Он думал с досадой, что они могли бы еще ехать. Ему не терпелось именье увидеть, а слова барина о том, кого он встретит там, покою не давали.

И с утра долго ждать пришлось, он умаялся совсем. Он проснулся рано и, не став Алексея Николаевича будить, вышел во двор. Кругом гостиницу обошел, потом Воронка накормил и почистил, после того с конюхами посидел. А утро начиналось только еще.

Он в комнаты вернулся, там сел, потом сам завтракать пошел. И после того только разбудил барина.

И оказалось, что им еще на рынке побывать надо, купить кое-чего к строительству. Петя тяжко вздохнул. Он хотел тогда сам в именье ехать, но решил уж не метаться.

Промотавшись со всеми покупками, они ближе к вечеру выехали. Петя злился уже, но виду не подавал.

Он вскоре стал узнавать с дороги знакомые места — они с Алексеем Николаевичем когда-то поутру выезжали сюда гулять. Но теперь здесь след оставила война: виднелись разрушенные и погоревшие избы, выжженные куски леса и неровные, наскоро прорубленные просеки из пошедших на дрова деревьев.

И, наконец, с детства знакомый поворот впереди показался. У Пети никакого терпения уже не было, он еле сдерживался, чтобы коня вперед не пустить. Но все-таки рядом с барином ехал.

В открывшейся взгляду деревне многие избы были обветшалые и заброшенные — знать, не вернулись люди после войны. А над несколькими подымались струйки печного дыма.

Крестьяне тут же вокруг кареты собрались, как та остановилась, стали кланяться Алексею Николаевичу. А Петя застыл как вкопанный.

Чуть в стороне от всех, не подходя к карете, остановилась девушка в простом платке, из-под которого выбивались светло-русые кудри. Петя вглядывался недоверчиво в ее лицо, а сердце уже заходилось как шальное.

Она обернулась, и в ее чистых голубых глазах радость вспыхнула. А Петя уже соскочил с коня и кинулся к ней.

— Ульянка!.. — он закружил ее в объятьях, и она счастливо и светло рассмеялась.

Он отстранился и взглянул на нее. И тут же губу закусил: он свою смешную маленькую сестренку мог звать Ульянкой, а сейчас перед ним стояла взрослая девушка — Ульяна.

И она вглядывалась в него удивленно, вместо дворового мальчишки увидев молодого цыгана. И тут же они оба рассмеялись.

Ульяна оглянулась в сторону кареты и потянула Петю за рукав.

— Пойдем.

Они два года не виделись, и не перечесть было того, о чем им нужно было выспросить друг у друга. Пошли они к речке, и Петя изумленно косился на сестренку.

Из смешливой милой девчушки Ульяна превратилась в красавицу — ладную, стройную, с мягкими чертами лица и теплой улыбкой. Шла она спокойно и плавно, и ветер развевал простой затрепанный сарафан, который ничуть ее не портил. Петя ей залюбовался невольно.

Присев у берега, они тут же друг друга засыпали вопросами. Ульяна ведь от барина знала, что тот его погибшим считал, а Петя после разорения именья ничего не слыхал о ней. Так и стали, сбиваясь, рассказывать, что же приключилось с ними.

Петя сказал про цыган, что в таборе жил, и тут же спросил Ульяну, где же она была. Он боялся затаенно, что ей придется вспоминать о французском плену: вдруг что страшное там с ней сотворили?.. Но Ульяна улыбнулась тут же, и он понял, что повезло ей там.

— Я в лагерь к ним попала, — стала рассказывать она. — И тут же командиру в ноги бросилась, чтоб от солдат сберег. А он потом, как я стала понимать, сказал, что у него дочка моих лет есть — вот и защитил, те не трогали. Я показала, что по хозяйству много умею, готовить на кухне помогала, шила, стирала… Они добрые оказались, не обижали.

Ульянка всегда такая была — люди тянулись к ней. Это Пете на пустом месте приходилось биться, а у нее все само получалось. Да Петя знал, что просто ладить с людьми не умел.

— Так ничего было, — продолжила Ульяна. — А к зиме вот плохо стало. Они отступать начали, бежали, и самим даже укрыться и поесть не хватало, не то что для пленных. А потом и командира того убили. Как в Польшу пришли, я сбежать решила. Это легко вышло, а вот дальше худо сделалось — край незнакомый, да мороз еще… Я долго шла, заплутала совсем, да и простыла. Еле добрела до поместья какого-то, а очнулась в тепле уже, — она тихо улыбнулась. — Там старый пан жил, он приютил меня. Он добрый был, да вот жалко — один совсем, сыновья у него на войне погибли. Я у него осталась, как оправилась, и помогать стала в доме. А он меня грамоте выучил и польскому. «Внучкой» звал… Я у него долго жила, война уж окончилась. А как войско из похода за границу вернулось — я сюда идти решила. Он пускать меня не хотел, но потом уж отправил в добрый путь и деньгами помог.

Петя подивился сестренке: отчаянная же она была, пошла одна из Польши и не побоялась. Та заверила его:

— Я хорошо дошла. Было всякое, да бог уберег, защитил.

А он про свою обратную дорогу из Румынии стал рассказывать. Они дотемна просидели, а как стало холодать — вернулись в деревню.

Именье внутри еще не отделано было, а в Вязьму ехать стало поздно, и они с барином решили в деревне заночевать. Им постелили  на лавках в пустой избе, но Петя сразу спать не пошел. Он сел с деревенскими ребятами и долго еще проговорил с ними. Те каждое его слово ловили: как же, воевал, а видел столько всего, что не перечесть.

Он про Гришку спросил. Оказалось, того и в живых не было: то ли на французских мародеров напоролся, то ли свои же крестьяне за воровство забили.

Петя еще про Ульяну радостно начал. Но тут вдруг его оборвали недовольно:

— Да едва объявилась, а с барином уже спутаться успела… — в голосе у парня открытая ревность сквозила.

Петя как оглушенный замер.

…Сказать смешно — ревновал, злой жаркой ревностью, до темноты в глазах. Ведь решил уже, что барину только с именьем поможет и уедет, а более и не нужен тот ему. Но стоило узнать, что не один он был у Алексея Николаевича — тут же обида стиснула, что кто-то еще нашелся. А Петя такой был: если у него что отбирали, то он не думал уже, надо это ему или нет, и лез обратно вырвать.

И ничего, что Ульянка тут оказалась, а не кто другой. Он смотрел за ней украдкой и все меньше узнавал свою маленькую сестренку. Она была теперь взрослая и красивая, а хозяйство в именьи все на ней держалось. Сразу было приметно, что все у нее спрашивали, и что сготовить, и что устроить где. Работники, которых Алексей Николаевич нанимал, ее почтительно Ульяной Прокофьевной звали. Петя глядел и дивился только, как у нее так спокойно и быстро получалось со всем управляться.

Дом новый был отстроен уже — деревянный, одноэтажный, гораздо меньше того, что стоял до войны. Но и так средств еле хватало, да и надобности не было в большом доме. Как и прежний, его устроили на склоне, чтобы с крыльца был ровный песчаный двор, а из окон открывался вид на реку и на лес за ней.

А к зиме дом обустраивали, дешево и просто: штукатурили изнутри только, дощатый пол не красили. Столы и стулья не покупались, а делались своими же крестьянами. Алексей Николаевич жил с Петей пока в вяземской гостинице, целыми днями был занят и ездил между городком и именьем.

Он уставал тогда сильно, и Пете только и оставалось, что рядом с ним лечь и заснуть. Странно выходило: у них до сих пор, с самой встречи, больше поцелуев не было ничего. Петя честно себе признавался — не хотелось. Да и отговариваться не нужно было: Алексей Николаевич сам не начинал, только его робкий потерянный взгляд случалось поймать иногда. Петя понимал, что тот боялся просто: вдруг оттолкнут его, калечного. Вроде и жалко было, и разубеждать не тянуло.