- Когда я за что-то берусь, я это делаю, Костенька. Вернешь все бабке - скажешь, что вора нашли, пусть спит спокойно. Понял?

  - Понятливый, - кивнул тот и бережно спрятал сверток во внутренний карман. - Стас... Кто это был?

  - Много будешь знать - сон потеряешь, - отрезал Стас и повернулся, чтобы уйти.

  - То есть, Мухин за что-то другое получил? - донеслось вслед, но он не обернулся.

  Видимо, сам он знал слишком много: бессонница буквально сводила с ума, делая Стаса еще более раздражительным, чем обычно. К счастью, Антона снова забрала к себе бабушка, и Лазарев с чистой душой смог, наконец, напиться. Помогало, правда, слабо. Беспокойство, вызванное так и не наладившимися отношениями с сыном, не давало покоя, кроме того, не отпускали мысли об Артемьеве, с которым так ничего и не стало ясно. Это злило, заставляло вновь и вновь приглядываться к следаку, ставшему просто какой-то одержимостью. Стас бесился, напивался в хлам, но от этого не становилось легче.

  Теперь на этих фотографиях его больше интересовал второй парень, которого обнимал Костя. Он казался каким-то невзрачным, серым, явно не подходящим куда более яркому Артемьеву. Что было между ними? Секс? Что-то большее? А такое возможно?

  Стас прислушался к себе и пьяно хмыкнул. Он уже загрузил в себя грамм триста водки, и теперь мрачно размышлял о том, что начинать пить на работе было не самой умной идеей. Но напряжение, скопившееся в течение последних дней, буквально рвало его на части, и Стас, поколебавшись, вытащил припрятанную бутылку.

  Мысли текли медленно, будто нехотя. Во рту установился кислый вкус, который не смывался водкой, и Стас с остервенением стиснул пальцы, напряженно вглядываясь в изображение. Кто он, этот парень? Что он значил для Артемьева? Тот сказал - бывший. Знать бы еще, почему. Про случайных так не говорят. Про них вообще не говорят, не вспоминают и не фотографируются - даже ненароком. Бывший - это тот, кто что-то значил, пусть даже и когда-то.

  Выражение лица Кости не давало ему покоя. На нем было написано такое явное удовольствие, что Стас мог только изумляться. Так бывает? Неужели можно испытывать нечто подобное к кому-то? У Стаса не получалось представить себе это.

  - Стас, там...

  На секунду Стасу показалось, что он выпил слишком много: прямо перед ним стоял Артемьев, недовольно кусавший губы при виде нетрезвого начальства. Тут же вспомнилось, что фотографии так и остались не убранными и цветным ворохом усеивали стол. Это не осталось незамеченным - Костя уже хорошо знакомым жестом поднял бровь и покачал головой.

  - Что - там? - игнорируя его молчаливую насмешку, сухо поинтересовался Стас, глядя на Артемьева снизу вверх. - Опять сами разобраться не можете?

  - Вообще-то, я зашел сказать спасибо, - удивил его Костя. - Но, вижу, что ты очень занят. Не буду мешать.

  Он улыбнулся - провокационно, дерзко, и от этого неприкрытого вызова моментально потемнело в глазах, а в висках застучало кузнечными молотами. Стас поднял на него совершенно мутный взгляд, в котором плескался жидкий огонь, и медленно, растягивая слова, спросил:

  - Костенька... а каково это - трахаться с мужиками?

  Вопрос повис в сгустившемся от напряжения воздухе. Они молча сверлили друг друга взглядами, содержащими в себе куда больше, чем могли бы выразить слова. Грань, на которой стояли оба, натянулась и стала почти физически ощутимой. Ее можно было потрогать, ощутить на вкус - горьковато-терпкий, с металлическим оттенком, присущим крови. Костя внезапно мотнул головой, и наваждение схлынуло, возвращая их к реальности.

  - Интересуешься? - тягуче произнес он, и у Стаса скрутило судорогой пах. Теперь он точно знал, чего хочет. - Рассказать? Или... показать? Наглядно, оно же всегда лучше, правда, Стас?

  Лазарев судорожно сглотнул и поднялся, не разрывая взглядов. Почему-то казалось, что если он отвернется, то все окажется бредом, кошмарным сном, или он струсит и отступит, а отступать теперь, когда вызов брошен так откровенно и прямо, было категорически невозможно.

  - За мной иди, - отрывисто бросил Стас и, быстро засунув фотографии обратно в сейф, направился к выходу. В том, что Костя последует за ним, он не сомневался ни секунды.

  В машине Костя закурил, даже не спросив разрешения. Он плотно обхватывал сигарету губами, чуть выпячивая их трубочкой, то и дело касаясь пальцами рта, и в этом совершенно обычном для курильщика жесте неожиданно оказалось столько неприкрытого эротизма, что Стас едва мог вести машину, не отвлекаясь. Включенное радио нисколько не спасало ситуацию, даже дурацкие шутки с "Юмор-FM" не сбивали градус напряжения, выламывавшего каждый нерв. Предвкушение становилось почти болезненным.

  Вцепившись в руль, как в спасательный круг, Стас напряженно размышлял. О том, что он полный идиот, поставил себя в кошмарно глупое положение. Едва они сели в машину, он понял, что обратного хода нет, иначе он сам перестанет уважать себя, не говоря уж об Артемьеве. Да и не хотелось отступать, если уж быть совсем честным. Вызов был брошен и принят.

  Стас не представлял себе, что будет дальше. Он был твердо уверен только в одном: мужчину, сидевшего рядом, он хотел до безумия - и дело было даже не в сексе. Просто это был наиболее прямой, верный путь, который, ко всему прочему, должен был доставить обоюдное удовольствие.

  "Хотя, нет, - Стас покосился вправо, пытаясь разглядеть выражение лица Кости. - Дело именно что в сексе".

  А еще в том, что теперь салон всегда будет пахнуть его сигаретами, и от этого запаха не спасет ни одна химчистка. Стас буквально видел, как сизоватый дым впитывается в обивку сидений, деревянную отделку, вползает призрачными щупальцами под кожу, чтобы оставить везде свой след. Это было сродни раковой опухоли, зародившейся тогда, когда он увидел те несчастные фотографии в первый раз. Почему? Стас не знал ответа.

  Он был не слишком силен в прикладной психологии, чтобы понять, почему среагировал так остро и нестандартно. Почему вместо отвращения испытал любопытство, а потом и явное желание. Стас пытался вспомнить, случалось ли с ним такое ранее, но память не подсказывала ничего подобного. Ясным было только одно: никогда еще он не испытывал такого азарта, пытаясь загнать дичь, и это стоило любых усилий. Когда еще удастся сыграть в такую игру?

  В квартире Костя совершенно спокойно разулся, скинул черную кожаную куртку, небрежно бросив ее на диванчик в коридоре, а потом деловито прошел в гостиную.

  - Небогато, - сказал он, оглядевшись по сторонам. Стас зашел следом и остановился, прислонившись плечом к косяку. Его била нервная дрожь так и не спавшего возбуждения, которое грозило порвать на части. Каждая минута промедления давалась нелегко, но он не хотел торопить события. Костя, однако, все понял сам.

  - Извини, - его улыбка могла растопить айсберг, - я не ожидал такого продолжения дня, поэтому не подготовился. Надеюсь, ты оказался предусмотрительнее?

  Стас молча показал ему упаковку презервативов, заблаговременно переложенную из бардачка в карман брюк. Костя улыбнулся еще шире.

  - Молодец.

  Это прозвучало как издевка. Стас, потеряв всякое терпение, быстро шагнул к нему и рывком задрал черную водолазку, стягивая ее через голову. Воздух холодной волной прошелся по разгоряченному телу, немного сбивая накал, но Костя тут же обхватил его руками и сильно, словно собираясь содрать кожу, провел ладонями по спине. Сразу стало жарко, и, словно этого было мало, чужие пальцы ловко ощупали пряжку ремня, расстегивая, а потом проскользнули под пояс брюк и бесцеремонно огладили ягодицы.

  Это было странно. Незнакомо и от этого волнующе. Стас слишком привык контролировать любую ситуацию, а сейчас у него легко перехватывали инициативу, и так же просто отдавали ее обратно, подчиняясь, но так, что было видно, что это всего лишь уступка, игра. Это злило, возбуждало до предела, и остановиться сейчас уже было просто невозможно. Грань - та самая, на которой он балансировал, осталась позади, но об этом Стас переживал меньше всего.