— Да не больно-то и хотелось. — обижено пробурчал Адил: — мне вообще чёрненькие больше нравятся, и не такие худые.

— Вот и хорошо. Не провожай, я сама дойду. До свидания.

Не дожидаясь ответа, развернулась и пошла к неприметной двери, ведущей в помещения для прислуги. За два месяца я успела неплохо изучить дворец и часто пользовалась чёрными коридорами. По ним было намного удобнее ходить, да и дорога, куда-бы я ни собиралась, становилась вдвое короче.

Я брела по коридорам, не задумываясь поворачивая в нужных местах и не обращая внимания на, изредка попадающихся на пути, людей. Они тоже никак не реагировали на моё присутствие, привыкли уже к тому что я часто здесь хожу и не требую раскланиваться при встрече. Мне было искренне жаль тех, кто был вынужден ежедневно терпеть унижения от высокомерных и требовательных сверх меры придворных.

Все мои мысли были заняты, нахлынувшими недавно, эмоциями Трэйтона. Ведь это не могли быть чувства кого-то другого и уж тем-более не мои. Я почувствовала его впервые за три месяца и была уверена, что он пришёл за мной. Но в саду так никто и не появился, а дорога до моих комнат уже почти закончилась. Оставалась ещё надежда, что Трэйтон придёт туда, но в сердце, как и в редкие, слезливые моменты слабости, опять закрались сомнения. А нужна-ли я ему? Придёт-ли он вообще когда-нибудь. Да, я помню рассказ учителя о истинной любви, но где гарантии, что это не было красивой сказкой, имеющей целью усыпить мою бдительность. Ведь у меня не было возможности убедиться в правдивости слов учителя. И вполне возможно, что Трэйтон получил от меня всё, что ему было нужно, что бы это ни было, и больше я его не увижу.

Вдруг, фитили, освещающих коридор, ламп затрещали и почти погасли, а из, казалось глухой, стены шагнула скрытая плащом фигура. Неизвестный заступил мне дорогу и, сложив руки на груди, произнёс до боли знакомым голосом:

— Я смотрю, ты тут без меня не скучала.

— Эээ, здрасти.

— И это всё, что ты мне хочешь сказать?

— Да я как-бы не ожидала.

— Даже так? — лампы вспыхнули в два раза ярче, чем были вообще способны светить. Послышался треск и звон лопающихся стеклянных колпаков и, в их, сверх меры ярком свете, передо мной предстал взбешённый лорд Эрт'Грэйн.

— Нет, я конечно ждала вас, но прошло уже три месяца. — сама не знаю почему перешла на «вы» и начала оправдываться. А с чего это, собственно, я должна оправдываться? Это он вышвырнул меня в этот мир, и ничего что по сути домой, и пропал на три месяца!

— Да какое ты имеешь право предъявлять мне претензии? Я свободная леди и не обязана отчитываться перед тобой. — тоже встала в стойку, уперев руки в бока.

— Ты свободная?!! — взревел Грэйн: — Ты. Моя. Жена.

Ой, а это ещё с чего? Что-то не припоминаю свадьбы.

— Не поняла, это когда я успела стать твоей женой?

— Ты что, правда не понимаешь? Обряд истинной любви — это заключение освещённого Звездой брака. А ты — указующий на меня перст: — целуешься с каким-то убогим подобием мужчины.

— То-есть если-бы я целовалась с более привлекательным лордом, это было-бы не так порицаемо? — знаю, что зря это говорю, но его ярость находит отклик в моей душе и захватывает как моя собственная.

— Ты должна была ждать меня!

— Я ждала, а ты… Ты не появлялся целых три месяца. — делаю шаг вперёд и тычу пальцем в его грудь: — Ты бросил меня, ничего не объяснил и просто отослал. Это ты во всём виноват. — а в чём он виноват? Да и сама уже не знаю. Злоба и обида застилают глаза. И уже не важно, что это не я злюсь, обида ведь моя.

Трэйтон зарычал и звёздочки в глазах погасли явно не от нежных чувств. И мне-бы задуматься и промолчать, но умение молчать решило покинуть меня в самый ответственный момент.

— Ты — ещё один тычок в каменную грудь: — бросил меня. Я — снова тычок: — ждала и плакала по ночам. А теперь — стены завибрировали и пол мелко задрожал: — имеешь наглость предъявлять мне претензии.

С потолка посыпалась штукатурка, кто-то открыл, ведущую в коридор, дверь. Трэйтон махнул рукой и дверь закрылась, отрезав от нас желающего войти в чёрные коридоры.

— Молчи и иди за мной. — прорычал лорд.

— Куда? Никуда не пойду, пока ты мне всё не объяснишь!

Весь дворец содрогнулся и послышался грохот рушащихся стен.

— Я же просил помолчать! — стены коридора за моей спиной выгнулись, затрещали и начали осыпаться. Больше ни слова не скажу, а то не хочется чувствовать себя виноватой в разрушении целого дворца. А там люди…

Меня бесцеремонно сгребли в объятия и, после накатившей волны перехода, мы оказались на берегу загородного озера.

Мелькнула мысль, здесь-же нет зон перехода, но в следующее мгновение Трэйтон притянул ещё ближе и припал губами к моим, так скучающим по его прикосновениям, губам.

Но это не был порыв нежности. Он остервенело терзал мои, мгновенно припухшие от грубых прикосновений, губы, как-будто доказывая мне, да и себе тоже, что я принадлежу ему. Мне было горько и страшно, но я не пыталась вырваться, напротив, обмякла в руках лорда и ждала, когда пройдёт приступ ярости. Как ни странно — подействовало. Трэйтон вдруг замер, а в следующую секунду отстранился и заглянул в наполненные слезами глаза. Я моргнула, две крупных слезинки сорвались с ресниц и покатились по щекам. Нет, я не плакала навзрыд, было только две слезинки и всё. Трэйтон снова привлёк к себе и собрал солёные капельки губами. Потом застонал и, крепко обнимая, произнёс хриплым голосом:

— Прости, но ты не понимаешь. Ты моя и я ничего не могу с этим поделать. Если мы расстанемся, то для меня жизнь станет пустой, бессмысленной пыткой.

Я, как всегда, услышала в первую очередь плохое. То, с какой тоской он произнёс это «Ты моя и я ничего не могу с этим поделать.»

— А, если-бы мог, ты разорвал-бы эту связь?

Трэйтон напрягся, но ответил максимально честно, даже чересчур я бы сказала:

— Сначала — да. Ты вообще не относишься к тому типу женщин, которые привлекают моё внимание. Но теперь я счастлив даже от мысли, что мы принадлежим друг другу.

Ну это он зря сказал:

— Так значит я не в твоём вкусе? — оттолкнула зелёного и встала в стойку, уперев руки в бока: — А теперь не только я принадлежу тебе, но и ты мне тоже? Так с чего же ты, мой ненаглядный, решил, что я буду терпеть такое отношение к себе? В твоём мире я может и зависела от тебя, но сейчас мы на моей территории и я требую уважительного отношения к себе! — ну это я конечно погорячилась, стою вся такая разгневанная и смотрю на эту махину снизу вверх. И такой нелепой показалась вся эта ситуация, что я не удержалась и улыбнулась. Трэйтон тоже улыбнулся и снова обнял, нежно на этот раз. Ну и всё испортил, пробормотав в мою макушку:

— А того заморыша я убью, если ещё раз увижу рядом с тобой.

Похоже не только мне надо учиться молчать. Встала на цыпочки и накрыла его губы своими, пока ещё чего-нибудь лишнего не ляпнул.

Нежный, едва уловимый поцелуй начал перерастать в более эмоциональный и глубокий. И мы сорвались.

Чувства и эмоции перемешались так, что я уже не могла разобрать, где его, а где мои. Осенний холод отступил, сменившись жаром. Его прикосновения к обнажённой коже рук и плеч почти обжигали, а поцелуи лишали последних остатков здравомыслия. Всё происходило так стремительно, что у меня просто не было шанса одуматься и прекратить это безумие. Я даже не заметила, когда Трэйтон успел расстелить на влажной траве свой плащ и уложил меня на него. Моё бальное платье было нещадно изорвано, но и я не осталась в долгу, пострадала рубашка лорда. И откуда только взялись силы разорвать, довольно крепкую, ткань? Руки и губы обжигали, но когда соприкоснулись наши обнажённые тела, мне показалось, воздух заискрился от окружающего нас жара. А поцелуи становились всё настойчивее и откровеннее. Его губы, казалось решили исследовать каждый миллиметр моего тела. И уже не было важным, чей это восторг, мой или его. Ощущения были общими. Одно чувство непогрешимого счастья на двоих. Боль мы тоже разделили поровну. Но она мгновенно померкла под напором чувства ликования и победы, кажется не моего… А потом память просто отключилась, не оставив никаких воспоминаний о самом значимом событии в жизни каждой девушки.