Грустно вздохнув, перевела свой взгляд и тут же замерла. Смешанное чувство восторга и жалости, растеклось в груди. В углу постоялого двора сидела девушка. Её черные волосы были убраны в высокую сложную прическу, а с боку заколоты деревянным гребнем, по краю которого, были закреплены длинные белоснежные гирлянды из маленьких цветков, что игриво покачивались в такт движениям молодой женщины. Её тонкие белоснежные пальцы, легко перебирали струны сямисэн, выводя причудливую мелодию, которая так и не находя отклика в сердцах присутствующих, просто таяла в деревянных стенах постоялого двора. Больше всего, эта девушка напоминала причудливую куклу. Она была одета в дорогое кимоно, бледно розового цвета и расшитое огромными малиновыми цветами, её лицо было мучнисто белым, а губы алыми, словно испачканы кровью. Я знала, кем она являлась, и для этого не требовалось проникать в её мысли. Ровно до полуночи она будет развлекать игрой тех, кто сегодня решил отужинать в этом месте, но как только ночь переломится, она уйдет с тем, кто готов будет выложить за это довольно пузатенький кошелек. Сио'ти, женщины, которые порхают, так называли их в нашей стране. Рабыни, которых с самого детства растили именно для одной определенной судьбы. Позже, когда эта Сио'ти начнет увядать, ей позволят родить дитя. Если им окажется мальчик, его отдадут в мастерские, на услужение какому-нибудь ремесленнику, если же девочка, то цикл замкнётся. Всё просто и определенно, исключений нет.

— Молодому господину, понравилась наша Сио'ти? — раздался неприятный, немного сиплый голос, трактирщика у меня над ухом.

Нет, мне не понравилась их Сио'ти, мне было её искренне жаль. А понравилась мне музыка, которую извлекали её умелые пальцы из сямисэн. Но, ничего из этого я не скала, лишь неопределенно пожала плечами, и с трудом заговорила:

— Кашу из ячменя, чай и комнату на ночь, — как можно короче постаралась озвучить я то, что мне было необходимо на данный момент. Горло, не смотря на принимаемый настой, продолжало нещадно саднить, потому моя нелюбовь к общению вслух, лишь усиливалась.

— Как будет угодно, господин, — уважительно, сложив руки на груди, поклонился, невысокий полноватый хозяин заведения. — Присаживайтесь, пожалуйста, вот здесь, — указал он на небольшой столик у стены. Обзор с предложенного места открывался отменный. Я без труда могла наблюдать за всеми присутствующими, но, трактирщик, предложив его мне, надеялся, что так я смогу лучше разглядеть молодую Сио'ти. Следовательно, к концу трапезы, буду желать не только сна, но и плотских утех. Для того, чтобы понять это, мне не было необходимости заглядывать в его мысли, достаточно было взглянуть в его, горящие, в предвкушении наживы, глазки.

Трапезная была полна мужчин, женщин было всего несколько. Одной из них была Сио'ти, двумя другими были разносчицы одетые в темно серые кимоно, они ненавязчиво обслуживали собравшихся здесь мужчин. Положение женщин в Аире было весьма строгим и определенным. Как, впрочем, и положение любого человека вообще. Работающая женщина не вызывала уважения ни у кого. Скорее, к ним относились, как представительницам второго сорта людей. То, что женщину было некому обеспечить, говорило скорее о её недостатках, нежели достоинствах. Что я знала о том, чтобы судить? Я была женщиной выросшей за стенами монастыря, одного из самых потаенных мест нашего государства, где ко мне всегда относились, как к тени, а не как к женщине. Наши верования и убеждения отличались с остальным миром, как вода и огонь. Мы не верили в Богов. На наш взгляд, единственным Богом, в которого стоило верить каждому, было его собственное «Высшее Бессознательное Я», которое независимо от желаний сознательного, вело человека по жизни. Ему одному было известно, как стоит поступать, к нему стоило прислушиваться, ему молиться, подбирая слова так, чтобы Оно могло понять их смысл, правильно истолковав их. А, то, ведь никогда не знаешь, как будут восприняты неоднозначные мысли и каков будет ответ на них. Мы верили, что именно от нас зависит то, как проживем отпущенный срок. А ещё, каждый монах и послушник Дао Хэ, привык жить с мыслью о том, что любая жизнь — это святыня, гениальное проявление бытия, её следовало уважать и почитать. Как же так, спросите вы, что в этом монастыре взращивались тени, способные убивать одним своим желанием? Да, так и впрямь было, но за каждую каплю пролитой крови, мы платили высокую цену, не смотря на то, что любое убийство было оправданным и происходило лишь в том случае, когда иного выхода ни у одного из нас не было.

За моими размышлениями я едва не пропустила момент, когда мне подали ужин. Миниатюрная девушка-разносчица, ловко поставила на мой столик заказанные блюда, а я, поблагодарив её кивком головы, принялась за еду.

Сначала, я не поняла, почему у каши такой странный привкус. Слащаво-тошнотворный, чрезмерно затхлый с примесью эмоции, которую невозможно было охарактеризовать никак иначе, как «страх». Животный неконтролируемый страх исходил от принесенного блюда. Но, когда, вместо порции каши, мои палочки поймали в тарелке кусок плоти животного, мне стало все ясно. Желудок свело неконтролируемым спазмом, и я, со всей доступной мне скоростью выбежала прочь из трактира.

Меня выворачивало и выворачивало, организм был не в состоянии примериться с тем, как его только что осквернили. В ушах стоял невообразимый гул, голова кружилась, а мне было так плохо, как, пожалуй, никогда до этого.

«Есть плоть живых существ», одна мысль об этом была отвратительна, что уж говорить о том, что я испытывала сейчас.

Для воспитанников Дао Хэ, любое живое существо обладает сознанием, душой, а есть его мясо равнозначно каннибализму.

Не знаю, сколько вот так простояла я за углом постоялого двора, но, как и все плохое, этот эпизод моей жизни подошел к концу, и я смогла безбоязненно сделать вздох. Ощущала я себя не то, что плохо, а ужасно. Мне было нехорошо не только физически, но и морально. Казалось, что мою душу просто вываляли в грязи, надругались над всем её естеством. Конечно, следовало возвращаться обратно в трапезную, хотя бы потому, что там остались мои вещи, но находиться под одной крышей с людьми, что с упоением поглощали… На этой мысли, мне опять стало плохо.

Засыпала я, не то, что уставшей, изможденной. Что не говори, но к некоторым реалиям жизни вне монастыря, я оказалась совершенно не готова. Мне казалось раньше, что Дао Хэ — это клетка, за пределы которой, мне никак не вырваться, сейчас, было чувство, что клетка эта не удерживала меня, а пыталась защитить и огородить. Видя, насколько жестока градация общества в Аире, как простая профессия, влияет на отношение к тебе окружающих, невольно становилось не по себе. Ещё, я думала, что моё путешествие, это моё испытание веры в собственные убеждения. Легко говорить о 'высоком', когда живешь обособленно от всего мирского. Сложнее, когда простые вещи, принятые среди остальных, как само собой разумеющееся, становятся непреодолимым препятствием на пути твоего личного духовно роста.

До сих пор живы в моей памяти образы, когда монахи и послушники Дао Хэ, часами просиживали возле разложенного на камнях сохнущего белья. Следя за тем, чтобы каждое маленькое насекомое, успело покинуть его пределы, дабы не навредить ни одному из них, когда пришлось бы собирать бельё. Никто из нас не считал это глупым. Мы учились уважать жизнь во всех её проявлениях, осознавая, что каждое наше вмешательство может привести к необратимым последствиям. Познавая малое, учились думать о 'Великом'. Люди привыкли считать себя венцом творения Богов, но ни один даоский монах, не поддержит такую точку зрения. Все 'мы' — это часть одного целого. И каждая клетка этого 'Высшего организма' важна. Даосцы верят, что устройство вселенной зиждется на принципах построения нашего организма. Все органы, клетки, ткани — это разные формы жизни единые в целом и различные отдельно, но стоит выйти из строя, чему-то, казалось бы, незначительному, как весь организм рискует стать подверженным болезням и смерти. Всё просто и столь же сложно, что для осознания всей этой простоты, многим не хватает и целой жизни…