Единственная цель, которую мог иметь народ и которую понимал один Кутузов и которой вполне достигли русские, состояла в том, чтобы выгнать французов. Цель эта достигалась и сама собой, так как французы бежали, и действиями народной войны и еще⁹⁰² следованием по пятам французов большой армии, готовой употребить свою силу в случае остановления движения французов. Русская армия должна была действовать как кнут на бегущих французов, и опытный погонщик или кучер знает, что удобнее и выгоднее держать кнут поднятым, угрожающим, чем бесцельно стегать, в особенности по голове, бегущее животное.

Но кроме того, что то, что представляют нам целью историки, было глупо, оно было еще и невозможно.

* № 283 (рук. № 96. T. IV, ч. 4, гл. I—III).⁹⁰³

⁹⁰⁴ <Когда мы видим умирающее животное, ужас охватывает нас. То, что есть я, сущность⁹⁰⁵ меня, скрывается от меня. Но когда умирающее передо мной есть человек,⁹⁰⁶ любимый, ощущаемый мною как я сам, тогда, кроме ужаса, мы чувствуем лишение, духовную рану, чувствуем, что часть нашей души оторвана.⁹⁰⁷ И душевная рана, произведенная разрывом, болит, как рана физическая, и⁹⁰⁸ всякое внешнее прикосновение раздражает ее.⁹⁰⁹

Последнее время пребывания княжны Марьи в Ярославле они были неразлучны. Ежели одна выходила, то другая спешила присоединиться к ней.⁹¹⁰ Любимое их время было, когда они были одни: Наташа с ногами на большом диване, княжна Марья или у стола или против нее на кресле. Соня⁹¹¹ из-за стены и из-за двери слышала, что⁹¹² они⁹¹³ не переставая говорили; но когда она к ним входила, они замолкали и очевидно было, что им тяжело⁹¹⁴ присутствие посторонних и что Наташа и княжна Марья испытывали это.

⁹¹⁵ Они обе чувствовали одинаково, что над ними после того, что они пережили, остановилось и нависло грозное облако смерти и, нравственно согнувшись и⁹¹⁶ зажмурившись, они⁹¹⁷ не смели⁹¹⁸ взглянуть в лицо жизни.⁹¹⁹ Всё в этой вольной жизни,⁹²⁰ не касающееся смерти, казалось оскорбительным, всё нарушало тот таинственный, величественный, дальний хор, к пению которого они⁹²¹ прислушивались с напряженным⁹²² вниманием. Они, сжавшись, согнувшись от жизни, избегали ее, ходили в ней так, чтобы грозная, нависшая туча не задевала их, и жили только в своем мире, где, они знали, ни та, ни другая не нарушит той благоговейной тишины, которая нужна была им.⁹²³

Тогда только ничто не могло нарушить торжественности их чувства. Когда они были вдвоем, тогда только с ними было еще третье, невидимое лицо, которое обе одинаково ясно чувствовали и которое стояло на страже перед всяким проявлением жизни.

Стоило только намеком, словом, жестом выразить надежду, радость жизни, как⁹²⁴ таинственный голос одинаково внятно для обеих говорил: помни! помнишь? и⁹²⁵ мысли и чувства их получали прежнее направление.>⁹²⁶

Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба. Это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.⁹²⁷ Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь каждая сама с собою.

Иногда⁹²⁸ они молчали целые часы. Иногда, уже лежа в постелях, они сходились и начинали говорить и говорили до утра.

<Они⁹²⁹ тихими голосами говорили⁹³⁰ между собою, но они никогда не говорили⁹³¹ о будущем, как будто будущего не существовало для них и никогда⁹³² не говорили об⁹³³ умершем. Говорить о нем было для них невозможно. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о⁹³⁴ нем нарушало величие происшедшего. Но беспрестанные воздержания речи, когда они говорили о чем бы то ни было, постоянное обхождение тех предметов, которое бы навело на⁹³⁵ разговор о нем: эти остановки с разных сторон на границах того, о чем нельзя было говорить, как будто чище, яснее и величественнее постоянно держало перед их глазами то, что они чувствовали.>

Они говорили большей частью о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания, и Наташа, прежде с спокойным презрением отворачивавшаяся от этой жизни преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь,⁹³⁶ чувствуя себя связанной с княжной Марьей, такою, какою она была теперь, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятное ей прежде: прелесть и высоту покорности и самоотвержения. Она не думала прилагать эту добродетель в своей жизни, потому что она не⁹³⁷ верила в возможность жизни, но она поняла и полюбила в другой эту, прежде непонятную ей сторону жизни. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы детства Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.

<Княжна Марья читала каждый день Евангелие. Наташа взяла эту книгу, возбуждавшую ее удивление тем, что в ней находят что-то⁹³⁸ необыкновенное, и⁹³⁹ ночью, когда княжна Марья заснула, стала читать ее.⁹⁴⁰

— Наташа, — сказала княжна Марья, — я видела, ты читала.

— Да.

Княжна Марья вопросительно⁹⁴¹ смотрела на Наташу своими лучистыми, радостными глазами. Наташа покраснела.

— Я не поняла, — сказала она. — Я не могу понять. Лучше не будем говорить.