— Что ты со мной творишь?! — взмолился он. — У меня утром от такого коктейля лопнет голова.

— Не боись, — хохотнула гуляка. — Я тебя вылечу…

Когда он прилично захмелел, Сиятельная Дама заявила:

— А теперь раздевайся — займемся любовью.

Он тоже хохотнул — пьяно, издевательски:

— Даже если ты не моя шиза, а в самом деле остаток молнии… Тебя же все равно нет. Ты — нематериальная. Как я могу заниматься любовью с фантомом, электрическим образом?! Только в воображении… Это рукоблудство,

— Какой ты дурачок, — вздохнула где‑то рядом Она. — Что с тебя возьмешь: лесничий, садовник, фотограф… Я даже не спрашиваю, сколько книг ты прочитал, Альгис! Ты два часа назад, кажется, что‑то вякал о моей сексуальной озабоченности, Так вот. Я не знаю, кто ближе к животным: вы, люди, или я. Неважно… Но если ты когда‑либо слыхал о понятиях инь и ян, то я — инь в чистом виде. Сгусток ее. В ваших самых страстных сучках содержится не более крохотной капельки этой божественной женской сущности, этой творящей энергии… Миром движет энергия, Альгис. Смотри! Сейчас ты спляшешь для меня зажигательную сальсу.

— Я не умею танцевать, — проблеет он. — Тем более какую-то сальсу. Я даже не видел, как ее танцуют.

В следующий миг он, абсолютно помимо воли, вскочил, какой‑то неестественной легкой летящей походкой проскользнул на середину гостиной.

Музыки, конечно, не было. Но она вдруг зазвучала во всем его естестве, подняла над полом и старым ковром, руки и ноги ожили для полета, сами вплелись в канву раскованных, полных страсти движений.

— А ты боялся, мачо! — насмешливо шепнула Сиятельная Дама. — Я с тобой, и жизнь прекрасна.

Когда, усталый, злой и по–своему… счастливый, он рухнул на кровать, Она едко заметила:

— Видишь, ты тоже электрический. Твое тело, мускулы слушают команды твоего мозга. Или мои. Ты не хочешь и не умеешь танцевать, но только что сорвал мои аплодисменты. Ты не хочешь раздеваться — из вредности, а руки уже сами снимают одежду. Ты для меня кукла, Альгис. Как и другие люди. Вы все в моей воле.

Насчет рук и одежды Сиятельная Дама оказалась права, что ему окончательно не понравилось. Как, впрочем, и «зомбированный» танец.

— Люди не любят, когда ими играют. Куклы ненавидят кукловодов, — заметил он, пробуя воспротивиться ее электрической воле.

—- А мне наплевать на ваши переживания, — отмахнулась Она. — Помнишь, ты в детстве повадился бегать, за дом и там ссать на муравейник?! Для мурашек стихийное бедствие, а ты лыбился, как идиот… Чем ты лучше меня?! А теперь помолчи. Не зли меня…

Он, помнится, увидел тогда вокруг своего обнаженного тела голубоватое зыбкое сияние, которое сгущалось, стремилось, текло внутрь его, и его охватила ни с чем не сравнимая благодать и солнечная нега, которая, в отличие от сияния, наоборот, вырастала изнутри, стремилась наружу, сладко ныла в каждой клеточке, пока не изверглась семенем, а когда оно кончилось, продолжилась бесконечными толчками–выбросами уже чистой энергии космического соития.

Потом, полумертвый, едва шевеля запекшимися губами, он спросил: «Что? Что это было?!» А Она ответила: «Это сама жизнь. Энергия инь, вечное творение, к которому ты имел честь чуть-чуть прикоснуться…»

Уже наутро они снова ругались.

То есть ругался только он, потому что до этой фантастической встречи был всегда свободным и даже не представлял себе другой жизни. Потому и с двумя женами в свое время развелся. А тут на голову свалилась какая‑то всемирная бабская энергия с замашками безумного Нерона и помыкает им, как последним рабом. Даже хуже. Раб хоть своим телом управляет…

Он кое‑как терпел, пока она пьянствовала его устами, но когда Сиятельная Дама заинтересовалась человеческой едой и стала пробовать — опять‑таки его устами — все подряд, он снова резко воспротивился:

— Я ненавижу десерты и мороженое! Ты слышишь?! Завтра тебе приспичит изучить женские духи, или украшения, или белье. Трахни лучше какую‑нибудь молодую бабу и изучай все через нее… Или ты, быть может, влюбилась в меня? — не очень удачно пошутил он.

Сиятельная презрительно фыркнула:

— Это гормональная химера — твоя так называемая любовь. Усилитель удовольствия… Электронный вариант похоти. А вот насчет бабы ты хорошо придумал. В самом деле: чего я к тебе прицепилась?!

И Она исчезла. Была рядом, внутри тела и мозга — и нет ее. Будто выключили. Он даже слегка обиделся, ибо люди устроены так странно, что им сначала необходим период надежд и ожиданий, затем сам процесс добывания чего‑либо, а уж потом–потом мед победы. Который без всех упомянутых страстей и ритуальных танцев вовсе даже и не сладок.

Новоявленная лесбиянка объявилась где‑то через полгода. Еще более циничная и развязная, буквально пышущая презрением к людям–человекам, а особенно к носительницам своего божественного начала «инь».

— Ваши бабы дуры и вечно открытые рты, — таков был вердикт Сиятельной Дамы. Зависть и потребление! Через все дырки. И больше ничего.

— А чем ты лучше их?! — возразил он, скорее всего из духа противоречия. — Ты насилуешь меня как мужчину, как человека, ты…

— Опять заскулил?! — прикрикнула Она. — Зачитай мне еще Декларацию прав человека… Гордись, пигмей! Через тебя, твое тело, я познаю мир и вас, ничтожных. Я собираю неизвестные и недоступные мне ощущения, как вы собираете цветы. Как ты делаешь снимки…

— Ну, да, — засмеялся, помнится, он. — Я для тебя нечто вроде фотоаппарата.

— Пусть, — согласилась Она, — Главное отличие между мной, Сиятельной, и вашими бабами в том, что я пробую жизнь на вкус, а они потребляют ее как свиньи хавку.

Про себя согласился с ее оценкой женщин и он. Мало того, что порядком насолили ему в жизни, так еще после появления Сиятельной и вовсе обесценились: с женщиной теперь все равно что с мертвой спать.

…Сиятельная приходила много раз.

Больше тайно (по его просьбе) и без особого членовредительства, но семь свиданий произошли по всем трагедийным законам: с громом и молнией, зрителями, травмами и ожогами, сообщениями в газетах и по телевидению. Он даже в «Книгу рекордов Гиннеса» по этому поводу попал.

Ах, Сиятельная!

Как‑то она рассказала ему о том, что может сделать удар молнии с человеком. Убить, сжечь — это и ежу понятно. Но если молния хочет проявить милосердие, помочь, то может дать дар исцеления или ясновидения, как Ванге, подарить рентгеновское зрение или умение читать чужие мысли… Сиятельная, помнится, предложила ему все эти чудесные способности, но он из‑за двойственности своей натуры отказался; она не стала настаивать, а он, как уже было не раз, опять обиделся. На нее, на себя, дурака?!

Еще Она рассказала ему, что ее сестры–молнии живут на Венере, Юпитере, Сатурне и Уране, но там, к сожалению, нет людей.

— Почему «к сожалению»? — спросил он.

— Вы ничтожны, но забавны, — ответила Сиятельная. — Без вас скучно.

— Какая же ты дрянь, — почти ласково заметил он, — мое средоточие божественной «инь». Кстати, признайся, дело не только в скуке?! Ты запала на меня или на мое, как ты называешь, «ян».

В тот раз ему впервые отчетливо послышался смех Сиятельной не внутри, в сознании, а в могучем раскате грома:

— Какая гордая плесень завелась на Земле, какая мания гран- диоза! Даже я, Альгис, не более чем капля творящей силы, женского планетарного начала. Планетарного, мой маленький голубок! А «ян» вообще космическое начало. Это солнечный ветер, энергия звезд.

— Нуда, — подколол он ее. — Поэтому бабы на курорте и отрываются по полной программе. Належатся на солнышке, а все равно мало…

Она снова загромыхала в небесах. И еще раз так грозово–планетарно смеялась Сиятельная, когда он, устав от травм и членовредительства, установил на доме высоченный громоотвод.

— Дурачок! — заявила Она. — Ты от меня нигде не спрячешься. И думать об этом забудь. А вообще‑то спасибо. Мне стало проще приходить к тебе в гости.

…Тогда, три года назад, в последний ее приход, он разозлился за то, что она поймала его в центре города, в сквере, и, ни слова не говоря, изнасиловала на глазах у прохожих. С такой неистовой силой, что он корчился и кричал от вожделения и удовольствия, а все думали — от боли и страха. Сиятельная тогда серьезно обожгла ему бедро и расплавила и испарила старое обручальное кольцо.