Он снова подхватил арматурный прут и со всего размаху ударил им Полкана по голове — раз, другой, третий.

Задыхаясь, брызжа слюной, он приговаривал. Не приговаривал, выдыхал, словно мясо рубил:

— Ах ты падла! Ах ты дрянь! Ты — на хозяина?! Не на вора — на хозяина?!

Кровь запила псу глаза. Оглушенный, он замотал головой, а близнецы с общим ором: «Мамочка, он его убьет!» бросились к своему дому.

Александр Фомич не понял, на каком ударе произошло замыкание, разряд. Его вдруг ударило — будто током, но иначе, страшней, так что он весь скорчился, сжался, скукожился. Руки онемели, куда‑то девались. Железный прут со звоном упал на бетонную дорожку. Его выворачивало, сжимало, но без боли — так, будто он превратился в кусок пластилина и кто‑то неведомый мял его, как хотел, лепил из него нечто. Но что, что?

А бедный Полкан инстинктивно рванулся в сторону, стал на задние лапы, замахал передними, стараясь стереть заливающую глаза кровь.

Он не поверил себе, когда это вдруг удалось.

Еще больше ужаснули его собственные лапы. Их вид. Это были… человеческие руки. Правда, необычные, покрытые черной шерстью, но шерсть на глазах бледнела, отваливалась. Так же порциями, толчками уходило сознание. Он терял кровь и вместе с ней терял силы. Но как только Полкан осознал, что у него наконец есть пальцы и что они способны двигаться, он судорожно зашарил ими по шее, нашел защелку ошейника и, раздирая себе нежную человеческую кожу, сорвал его, а затем рухнул в еще мокрые от ночного дождя астры.

Александр Фомич еще больше взбеленился от неожиданного и непонятного приключения. Он хотел выругаться матом, закричать, но из груди, в которой странным образом шевелились и переставлялись ребра, вырвалось лишь отчаянное и злобное рычание, а затем — от испуга, от злобы, что ли — к полуденному небу вознесся такой вой, что в нем уместились все плачи всех псов Земли за ее усопшими и вся тоска лунных ночей, которая неизвестным нам способом умещается только в собачьем сердце.

В райотдел милиции позвонили после полудня:

— Ой, людоньки! — взывал женский голос. — Приезжайте скорее. У нас, у соседа во дворе… Там такое. Там убийство!

— Гражданочка, —строго сказал дежурный и, глянув на работающий магнитофон, подвинул к себе журнал регистрации сообщений. — Не нервничайте, гражданочка. Укажите, во–первых, адрес. Во–вторых, изложите вкратце суть…

— Я и говорю: у соседа, в палисаднике, голый мужчина лежит. Парень. С разбитой головой. Прямо в цветах. А во Дворе пес мечется. Сбесился — пена изо рта. Говорю вам — бешеный. И рубашка на нем, прости господи. Клетчатая…

Что?! Сами вы там пьяные! Пес сбесился — пристрелить надо. У нас тут дети, вы слышите. Приезжайте немедленно — пристрелите бешеного пса!