Ян Чжу сказал: «Бо И отнюдь не был лишен желаний. [Однако] необыкновенностью своей чистоты он довел себя до голодной смерти. Чжань Цзи 10 отнюдь не был лишен страстей. [Однако], кичась необыкновенностью своего целомудрия, он обрек себя на одиночество, [не продлив своего] рода. Вот как чистота и целомудрие ввели добрых людей в заблуждение».
Ян Чжу сказал: «Юань Сянь 11 бедствовал в Лу; Цзы-гун 12 преуспевал в Вэй. Бедность Юань Сяня сократила его жизнь; богатство Цзы-гуна стало для него обузой. В таком случае и беднеть нельзя и богатеть тоже нельзя? Что же тогда можно? Скажу: можно наслаждаться жизнью, можно не обременять себя заботами. Поэтому тот, кто умеет наслаждаться жизнью, не бедствует, а тот, кто умеет не обременять себя заботами, не богатеет».
Ян Чжу сказал: «В древней пословице говорится: «При жизни следует сочувствовать друг другу, после смерти следует покидать друг друга». В этой пословице достигнут предел [истины]. Принцип «сочувствовать друг другу» касается не только чувств — он может дать отдых усталому, досыта накормить голодного, согреть замерзшего, привести нуждающегося к [желаемому]. Принцип «покидать друг друга» отнюдь не означает, что не следует оплакивать друг друга. Не следует лишь класть [покойнику] в рот жемчуг и нефрит, облачать его в узорную парчу, приносить ему в жертву животных, ставить [в могилу] великолепную утварь...»
Мэнсунь Ян спросил Ян Чжу: «Если бы здесь был какой-то человек, который ценил бы жизнь и заботился о своем теле, чтобы достичь бессмертия, — возможно ли это?»
«[Согласно] законам природы, нет ничего, что не умирало бы», — ответил [Ян Чжу].
«[А если бы он делал это] для достижения долгой жизни — это возможно?» [217]
«[Согласно] законам природы, нет долгой жизни, — ответил [Ян Чжу]. — Жизнь невозможно сохранить тем, что ее ценишь; тело невозможно укрепить тем, что о нем заботишься. Да и к чему нужна долгая жизнь? Влечение и отвращение всех пяти чувств в старину были такими же, как и ныне; спокойствие четырех частей тела 13 и опасность, [которая им может угрожать], в старину были такими же, как и ныне; горе и радость в делах этого мира в старину были такими же, как и ныне; порядок и хаос изменений и перемен в старину были такими же, как и ныне. Если [человек] об этом раз уже слышал [и если он] уже прошел через все это, то и сто лет покажутся [ему достаточным сроком, чтобы все] ему крайне надоело: ни тем более ли горькой [показалась бы ему] долгая жизнь?»
«В таком случае, — спросил Мэнсунь Ян, — если ранняя смерть лучше долгой жизни, то можно ли достичь исполнения желаний, бросившись на острие [копья] или лезвие [меча]; кинувшись в кипяток или огонь?»
«Нет, это не так, — возразил Ян-цзы, — раз уже человек живет, то он [должен принимать жизнь] легко, предоставив ее естественному течению, и [исполнять] до конца ее требования, чтобы [спокойно] ожидать прихода смерти. Когда же придет смерть, то и к ней следует отнестись легко, предоставив ее естественному течению, и [принять] до конца то, что она принесет, чтобы оставить свободу исчезновению. Ко всему следует относиться легко, все следует предоставить естественному течению. Зачем в страхе медлить или торопиться в этом промежутке [между рождением и смертью]?»
Ян Чжу сказал: «Бочэн Цзы-гао 14 не отдал бы волоска, чтобы принести пользу окружающему миру. Он отказался от [управления] страной и, уединившись, занимался хлебопашеством. Великий Юй же безо всякой для себя пользы пожертвовал собою, и тело его наполовину высохло. Люди древности не соглашались лишиться даже одного волоска, чтобы принести пользу Поднебесной, а если всю Поднебесную преподносили одному из них, [то он ее] не брал. Никто из людей не лишался ни единого волоска; никто из людей не приносил пользы Поднебесной, а Поднебесная пребывала в состоянии порядка». [218]
Цинь-цзы 15 спросил Ян Чжу: «[Если бы нужно было] выдернуть один волос с Вашего тела, учитель, чтобы помочь всему миру, сделали бы Вы это?»
«Миру, безусловно, не помочь одним волоском», — ответил Ян-цзы.
«Предположим, что можно было бы, — спросил Цинь-цзы, — сделали бы Вы это?»
Ян-цзы не ответил. Цинь-цзы ушел и рассказал [об этом разговоре] Мэнсунь Яну. Мэнсунь Ян сказал: «Ты не постиг [сути] мыслей учителя. Я прошу [разрешить мне] высказаться об этом. [Если бы ты мог] получить десять тысяч слитков золота, срезав у себя кусок кожи, сделал бы ты это?»
«Сделал бы», — ответил [Цинь-цзы].
«[А если бы ты мог] получить царство, — спросил Мэнсунь Ян, — вырезав у себя один сустав, сделал бы ты это?»
Цинь-цзы безмолвствовал, и тогда Мэнсунь Ян сказал: «Один волос — это меньше, чем кусок кожи; кусок кожи — это меньше, чем один сустав; это очевидно. Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа; и кожа, собираясь, образует сустав. Один волос — это, безусловно, всего лишь одна вещь из тьмы частей тела; но разве [из-за этого] можно относиться к нему с пренебрежением?»
«Я не могу ответить тебе на это, — сказал Цинь-цзы, — однако если бы о твоих словах спросить Лао Даня и начальника пограничной заставы 16, то они [признали бы] правильными твои слова; а если бы о моих словах спросить великого Юя и Мо Ди, то они [признали бы] справедливыми мои слова».
Тогда Мэнсунь Ян отвернулся и заговорил о других вещах со своими учениками.
Ян Чжу сказал: «Все лучшее в Поднебесной приписывают Шуню, Юю, Чжоу-гуну и Кун-цзы; все плохое — Цзе и Чжоу. Однако когда Шунь занимался землепашеством на северном берегу Хуанхэ и гончарным делом в Лэйцзе, то четыре части его тела не обретали даже мимолетного покоя, а рот и желудок не получали изысканных яств; он не был любим ни отцом, ни матерью, а младшие братья и сестры не [считали его] близким человеком. Прожив так тридцать лет, он женился, не сообщив [219] [об этом своим родителям]. Когда он получил [престол], который уступил ему Яо, то годами он был уже стар и разум его уже ослабел, [а так как его сын] Шан Цзюнь был лишен талантов, то [Шуню пришлось] отречься от престола в пользу Юя. В скорби и печали пришел он к своей смерти. Он был самым несчастным и жалким из всех людей.
Гунь 17 приводил в порядок воды и землю. [Его тяжелый] труд не увенчался успехом, и он был пожизненно сослан на гору Юйшань. Юй продолжил дело [отца] и служил [своему] врагу. Он трудился только на не возделывающейся ранее земле, родившемуся сыну не дал имени, а проходя мимо ворот [своего дома], не заходил туда 18. Его тело наполовину высохло, а руки и ноги покрылись мозолями. Когда он получил [престол], который уступил ему Шунь, то, [хотя у него и были] прекрасная печать и корона, он жил в жалкой лачуге и в скорби и в печали пришел к своей смерти. Его судьба была самой печальной и горькой из [судеб] всех людей!
Когда скончался У-ван, [его сын] Чэн-ван был юным и слабым 19, и Чжоу-гун временно управлял Поднебесной. Шао-гун 20 был недоволен этим и повсюду распускал слухи, [порочащие Чжоу-гуна, так что последнему пришлось] прожить три года на востоке страны. [Затем Чжоу-гун] казнил своего старшего брата и изгнал младшего и только тогда избавил свою жизнь [от опасности]. В скорби и печали пришел он к своей смерти. Он был самым опасным и трусливым из всех людей!
Кун-цзы понимал учение [просвещенных] правителей древности и принимал приглашения современных ему государей. Однако в Сун [пытались его убить], срубив дерево, [под которым он сидел]; в Вэй [он вынужден был спасаться бегством], заметая следы за собой; в Шан и Чжоу он жил в нищете; был окружен [негодующей толпой] в Чэнь и Цай 21; терпел несправедливость от господина Цзи 22 и был опозорен Ян Ху 23. В скорби и печали пришел он к своей смерти. Он был самым бестолковым и суетливым из всех людей!
При жизни у всех этих четырех праведных совершенномудрых не было ни одного радостного дня; после смерти же они обрели славу на несметное количество поколений. Славу? В действительности они, конечно, ее не имели. Хотя их и превозносят, они не знают об этом; [220] хотя их и награждают, они не знают и об этом. Они ничем [теперь] не отличаются от пня или комка земли!