— Алло, — сказал незнакомый и, кажется, слегка раздраженный мужской голос.

— Здравствуйте, — Алевтина Никаноровна вдруг отчего-то снова начала волноваться, — это квартира Кузнецовых? Я звоню на квартиру доктора наук Кузнецова Валентина Петровича…

— Я — Кузнецов Валентин Петрович, — голос в трубке сразу существенно смягчился, — а что вам угодно, кто вы?

— Да я — бабушка, Софочкина бабушка! — возликовала Алевтина Никаноровна. — Это вы берете замуж мою внучку Софочку?

— Мы, мы берем замуж вашу внучку! — голос сразу сделался радостным и даже елейным. Обладателям таких голосов бабушка с детства не доверяла, но в этот момент она любила весь мир.

— Слава богу! — бабушка чувствовала, как сваливается с ее плеч пресловутая гора, — я уже вся извелась, позовите скорее Софочку, нет, лучше Эльвиру Николаевну, ее маму!

— Эй, крикните кто-нибудь Эльвиру Николаевну! — послышалось в трубке приглушенно, а потом опять отчетливо. — Вы не представляете, как я рад вас слышать, уважаемая… м-м-м… простите… бабушка, Софочка так много про вас рассказывала, про вашу непростую судьбу, что нам будет очень приятно с вами познакомиться, думаю, нам найдется, о чем поговорить, когда эта суматоха закончится, потому что мои родители тоже… И зовите меня попросту Валентином, нет, лучше Валей… А теперь передаю трубочку…

Пожалуй, Алевтина Никаноровна была всю жизнь несправедлива к елейным голосам, ведь вообще-то голос становится елейным, когда один человек хочет понравиться другому человеку, а что в этом плохого…

И тут наконец в трубке послышался голос дочери, уверенный, как всегда, веселый более, чем обычно, хотя, кажется, виноватости в нем, приличествующей ситуации, не было, а звучала вместо нее явная озабоченность, что вообще-то понятно.

— Мам, прости ради бога, совсем замоталась. Но я надеялась, что ты раньше сообразишь позвонить. Мы ведь номер твоего гостиничного телефона не знаем, а ехать специально — сама понимаешь… Но ты все же позвонила. Молодец… В общем, расклад такой: мы решили, что ты у нас будешь как бы «свадебной генеральшей», и всякая суета тебе ни к чему. Тут и без тебя есть — кому. Тут вообще много всяких-яких… Регистрация и свадьба — завтра, будь готова к вечеру, а до вечера можешь гулять, где хочешь. Ты у меня женщина энергичная, самостоятельная, умная, так что я за тебя спокойна. Главное, уясни: ты — в Москве. Может, больше не доведется. Все. Некогда. Звони, если что…

И — гудки. Даже слова не дала вставить. Вот порода. Разве такой должна быть женщина? Неудивительно, что ни один любовник за столько лет не прижился насовсем. Не баба, а конь с яйцами, прости господи…

А сват-то, кажется, мужик нормальный, доктор наук, а уважение к возрасту имеет…

Успокоившись, Алевтина Никаноровна ощутила зверский аппетит. И не мешкая, заперла номер и отправилась на запах еды. И оказалось, что ни спускаться, ни подниматься не нужно, потому что общепитовская точка располагалась прямо на этаже. И там давали безо всяких ограничений сосиски — продукт весьма дефицитный в Свердловске той поры.

Но бабушка, сглотнув слюну, решила не мелочиться. Имеет право человек обстоятельно покушать раз в сутки, да притом после стольких треволнений? Тем более что на человеке весьма приличный даже для столицы костюм, прическа сделана в парикмахерской и еще почти не повредилась, глаза подведены не броско, но со вкусом — вполне можно сойти за делегатку какого-нибудь пленума или всесоюзного совещания передовиков, кои каждый божий день либо начинаются, либо заканчиваются в этом необыкновенном, что ни говори, городе.

Да просто захотелось вдруг Алевтине Никаноровне похлебать супчику под музыку!

И она поехала в лифте куда глаза глядят. Вниз поехала, уверенная, что если где-то здесь кормят супчиком, то это должно быть непременно внизу.

И не ошиблась. Внизу действительно ей сразу попалась на глаза вывеска «Ресторан». Правда, в него не пустили. Он был полон бездельниками, которые считают прием пищи высококультурным и даже аристократическим времяпрепровождением. Зато ее проинформировали о других ресторанах, которых в этой гигантской гостинице, оказывается, было несколько.

И бабушка методично объехала их все, убедилась, что и там для нее места нет, а уж тогда, удовлетворенная полнотой охвата, вернулась на исходный рубеж. То есть в буфет с ненормированными сосисками.

Там она терпеливо отстояла очередь и взяла аж пять штук, а также одну бутылку пива, заодно подговорила буфетчицу, что та, в порядке исключения, продаст ей потом пару килограммчиков холодных.

Бабушка сидела, неторопливо поглощая сосиски и запивая их «жигулевским» — стаканы-то в этом буфете были не граненые, а тонкие, — тихо радовалась тому, как легко удалось договориться с дородной теткой в белом переднике и кокошнике, с такой по виду вредной, а на деле — нормальной женщиной, видать, в Москве все же не одни стервы проживают.

А буфетчица впрямь выполнит обещание, хотя, разумеется, подобающе обвесит и сдерет по цене готового блюда, правда, это уж не ее вина. И бабушка не узнает никогда, что подобную неформальную услугу оказывают любому желающему, поскольку она хоть и не поощряется начальством, однако и не воспрещается.

Кстати говоря, сосиски в те времена были не в пример вкуснее нынешних, как, впрочем, и остальное все. У нас ведь всегда количество и качество ходят порознь…

На следующий день Алевтина Никаноровна встала, как и накануне, по свердловскому времени — хотела полежать в постели эти бесполезные два часа, однако не вышло — побулькалась маленько в ванне, стараясь не замочить прическу, хотя голова настоятельно требовала своего — чтобы ее как следует намылили да поскребли ногтями.

Московская горячая вода оказалась существенно лучше свердловской, желтой и в нужный момент недостаточно горячей. И вообще, ощущения здесь были какие-то иные. Впрочем, это, скорее всего, оттого, что в столь ранний час бабушка обычно не прибегала к большим водным процедурам, но ближайший вечер для этого дела не годился — некогда будет размываться, повезут подарок молодым дарить да наказы давать, как старшей по званию…

К утру желание попасть в ресторан притупилось, но совсем не ушло. Бог с ним, с супчиком, но в другой раз — непременно, а пока она позавтракала теми самыми сосисками, получив удовольствие почти такое, как накануне. Вместо пива попила кофе.

В столь ранний час она оказалась в заведении единственным посетителем, кажется, она помешала буфетчице чутко дремать за стойкой, из-за чего испытывала легкие угрызения.

Буфетчица хмуро глядела на странную гостиничную постоялицу, пытаясь угадать, каким ветром занесло провинциальную старуху в этот вертеп блатных, деловых и творческих, вяло и привычно изумлялась, как люди могут поедать эти невозможные сосиски да еще с неподдельным удовольствием. Конечно, сосиски, прошедшие через руки изможденной лимитчицы, если их сложить одну к одной, достали бы до Луны, а ведь буфетчице едва за сорок.

А бабушка размышляла о своем извечном, то есть обо всем сразу, и только одна отчетливая мысль блуждала в ее голове: «Небось, этой бабе дико видеть, как мы, заезжие пошехонцы, пожираем в несметном количестве сосиски, на которые ей тошно глядеть. Но лично я могла бы, пожалуй, с неделю запросто продержаться на таком рационе…»

Потом Алевтина Никаноровна гуляла по Москве, не удаляясь от гостиницы больше чем на километр. Но не потому, что боялась заблудиться, а потому, что уже далеко не так, как раньше, интересовали ее магазины, а что до архитектуры и панорам, то они ее не волновали никогда, просто в иные времена обстоятельства требовали имитировать интерес к данным предметам, и теперь бабушка абсолютно уверена, что прочие люди тоже лишь имитируют, дабы создать о себе впечатление, что ей уже, слава богу, совершенно ни к чему.

Конечно, если бы круг старухиного общения был шире, она, возможно, не судила бы о людях столь категорично. Однако этот круг, и прежде-то широтой не отличавшийся, теперь вовсе сузился до предела. У дочери и внучки имитация была второй натурой, да и последний муж Алевтины Никаноровны, носивший звонкую фамилию Преображенский, изо всех сил старался своей фамилии соответствовать, хотя всю жизнь подвизался на ниве «Минмонтажспецстроя» и почти до последнего вздоха вел от победы к победе некий камнещебеночный завод.