— Обратитесь в общую канцелярию.

Коренчук достал удостоверение и не без злорадства увидел, какая метаморфоза произошла с Фаиной Наумовной: глаза стали маслеными, улыбка угодливой, она источала саму любезность.

— Так бы и сказали, — заметила мягко, — а я к вам как к простому командированному. Отбоя нет…

Коренчук мог бы сказать: если бы не эти надоевшие ей просители, не существовала бы и должность Фаины Наумовны, но опять же сдержался.

— Мне сказали, что у вас хорошая память и вы сможете помочь нам.

— Без памяти на моем месте делать нечего, молодой человек, — ответила несколько самоуверенно.

— Так, может, припомните: месяц назад, а точнее, второго июня по броне вашего министерства в гостинице «Киев» получил номер люкс Михаил Никитич Манжула, Не могли бы вы припомнить, кто именно распорядился, чтобы выдали ему эту броню?

— Люкс в «Киеве»? — наморщила лоб Фаина Наумовна. — Да, припоминаю. Просили из главка, точно, звонил сам… Но подождите, чтоб не ошибиться… — Она достала какой-то журнал, полистала страницы и наконец нашла нужное. — Да, я не ошиблась. Звонил заместитель начальника главка товарищ Татаров. Сам Гаврила Климентиевич, я еще помню: очень просил, мол, тот Манжула какой-то… — запнулась. — Надеюсь, поняли, ну, важная персона, и ему надо выбить люкс. Конечно, было трудно, но я сделала. А что такое? — всполошилась, сообразив, что милиция не станет ни с того ни с сего интересоваться такими вещами. — Что с этим Манжулой? Ведь товарищ Татаров, сами понимаете, ответственный работник и просто так не позвонит.

— Гостиничные дела… — отделался неопределенным объяснением Коренчук. — Кое-что расследуем.

— А-а… — вздохнула облегченно. — Там есть за что уцепиться. А я думаю: почему товарищ Татаров? Такой уважаемый человек.

— Конечно, — поддакнул Коренчук, — и потому я просил бы вас никому ни слова о нашем разговоре.

— Могила, — пообещала Фаина Наумовна.

Коренчук шел длинным министерским коридором,

тяжелый портфель оттягивал руку, но он привык к нему, как и к ежедневным бумагам, разговорам, допросам…

Не мог привыкнуть только к человеческой низости.

Сначала — директор того завода, с виду добрый, улыбчивый человек, никогда и не подумаешь, что отпетый пройдоха и мошенник.

А теперь — Татаров, заместитель начальника главка.

Фигура!

Уважаемый человек, вероятно, деловой, энергичный, умный…

Нет, подумал, выходит, не очень умный, не может преступник быть разумным в истинном смысле этого слова, ведь разумный человек не свернет с правильного пути. Нет, все же он не прав, не свернет только человек идейный и закаленный, а ум, впрочем, не исключает коварства, причастности к злодейству. Разве что умный человек просто не может не знать, что наказание неотвратимо, что избежать его невозможно… Вот и Татаров… Фигура!

Коренчук поставил портфель на пол, измятым платком вытер пот со лба. Подхватил портфель и зашагал дальше. Ну и пусть фигура, перед законом все равны.

19

Президент танцевал шейк.

Махал руками и брыкался, будто неразумный теленок, напевал, безбожно фальшивя и широко улыбаясь.

Вероятно, со стороны это выглядело бы комично: взрослый лысоватый человек с уже весьма ясно очерченным брюшком выкаблучивается наедине. Но Президент танцевал бы сейчас и под насмешливыми, даже презрительными взглядами. Плевать на все, главное, что у тебя отличное настроение и легко на душе, что все хорошо и самые большие радости впереди.

А что это именно так — впереди, — у Президента не было сомнений.

Час назад позвонил Шиллинг и сообщил, чтобы Президент готовился: они с Юлией скоро приедут к нему.

Президент вспомнил женщину в легком платье рядом с «Ладой» — длинноногая, стройная, удивительно привлекательная — и подумал: такой не знал никогда в жизни. И везет же таким подонкам, как Шиллинг. Ну дала ему природа фигуру, красотой не обидела, дурехи и липнут, невзирая на ум куриный, на то, что он ничего не представляющее собою ничтожество. Мужчин же любить и уважать следует не за мускулы, у настоящего мужика должна быть голова на плечах и полный карман, чтобы женщина знала: он может удовлетворить все ее желания.

Юлия!

Прекрасное имя, решил Президент и остановился, выпятив грудь. Он должен понравиться ей…

Президент проскользнул в переднюю, встал перед старинным зеркалом в бронзовой оправе. Не без удовольствия посмотрел на свое отражение. Картинно — видел, как это делают герои-любовники в театре, — отставил ногу, опершись носком замшевой туфли на ковровую дорожку.

Да, он должен произвести впечатление на Юлию. Модные темно-зеленые вельветовые джинсы, белая, из хлопка, индийская рубашка с едва заметной этикеткой фирмы, вшитой возле карманчика, золотой крестик на груди. Президент подумай и расстегнул еще пуговицу на рубашке — так ему легче дышится, и крестик лучше видно.

Сначала Президент хотел встретить гостей в домашней атласной куртке. Видел в кино, что именно в таких куртках ходят дома академики и известные артисты, даже надел куртку и прошелся в ней перед зеркалом, Что ни говори, а зрелище впечатляющее, но все же снял ее, решив: во-первых, в куртке жарко, долго не вытерпишь, особенно после возлияния; во-вторых, она как ни как старит его, а сегодня ему неимоверно хотелось сбросить лишний десяток лет.

Потому и остановился на молодежном ансамбле: вельветовые брюки, легкая рубашка, подчеркнутая небрежность, даже легкомыслие, но крестик из настоящего золота и цепочка массивная, не говоря уже о перстнях. Один с печаткой. Президент слышал, что такие когда-то носили русские вельможи, наверно, сам князь Потемкин (о других вельможах Президент ничего не знал), а Потемкин, говорят, держал в руках весь юг, недаром называли Таврическим. Значит, этот князь — фирма, а все, что подпадало под это определение, Президент привык ценить и уважать.

Он подышал на перстень и потер о вельветовые джинсы, немного повернул второй, с бриллиантом. Потемкинский перстень, гостья может и не оценить, а вот бриллиант заметит непременно, настоящая женщина не может не заметить, а в том, что Юлия — настоящая, Президент не сомневался.

Да, женщина настоящая и желанная…

Президент накрыл вьетнамскими, сплетенными из рисовой соломки салфетками журнальный столик и поставил на нем два подсвечника. Правда, вечера теперь долгие, но, если начнет темнеть, ужин при свечах приобретает особый шарм — убедился в этом, когда пригласил какую-то девушку в ялтинскую «Ореанду», случайную знакомую с набережной, не стоящую ни свечей, ни ужина в «Ореанде». Но интим со свечами в кабинке подействовал на нее так, что пошла к нему в номер без всяких уговоров.

Между подсвечниками Президент расставил бутылки с коньяком, виски и джином. Заглянул в холодильник и потер руки от удовольствия: семга, красная икра, свежая постная ветчина. Ну, конечно, и консервы, всякие там шпроты, лосось, не говоря уже о салате, приготовленном Катериной.

После того как Президент развелся с женой, что бы делал без Катерины? Приходит утром, стирает, вытирает пыль, варит борщи, жарит мясо — не женщина, а золото, и обходится значительно дешевле жены даже со средними запросами.

Президент взглянул на часы: скоро должны прийти…

Сменил в магнитофоне бабину, приглушил звук — квартиру заполнила легкая, прозрачная, словно хрусталь, мелодия. Это уже потом, когда хмель ударит в голову и кровь заиграет в жилах, можно будет ударить по нервам Юлии шейком, а пока музыка должна настраивать на лирический лад, пробуждать нежные эмоции.

Президент еще раз осмотрелся: кажется, все в порядке, все учтено. Оставалось ждать, а ждать он не любил. Лег на тахту, не сбросив туфель, нетерпеливо подрыгал ногой, сразу же вскочил и направился в лоджию. Отсюда увидит Юлию издали. Только бы Шиллинг не заметил, что сам Президент высматривает ее: задерет нос и потребует лишнюю сотню, нет у этого пройдохи ни стыда, ни совести. И Президент встал так, чтобы самому видеть всех, кто входит в дом, а его бы никто не заметил с улицы. И почему они замешкались?..