– А что они… наших детей… гады…

Потапов пришел на конспиративную квартиру немного раньше назначенного срока. Зажег коптилку. Холод. Вокруг зыбкого пламени дрожало золотое сияние. Изо рта вырывался клубами густой пар и мгновенно оседал инеем.

Сейчас Грушко должен принести решение руководства о дальнейшем ходе операции. Потапов предложил два варианта: первый – поход через фронт осуществить в действительности и втянуть в «игру» немцев, второй – поход только симулировать.

Холод схватывал, как на улице, и Потапов, не останавливаясь, ходил по квартире. Обычные вещи этой обычной ленинградской квартиры напоминали ему о собственном доме, но думать об этом сейчас было нельзя.

Если решат, что надо идти через фронт, может быть, это даже лучше, это конкретное дело. «Умереть не страшно, – говорил себе Потапов. – Страшно ожидание, бездеятельность… – Он вдруг остановился: – Как это не страшно? Неправда, страшно! Очень страшно умереть в одиночку от пули в затылок в подвале гестапо».

Щелкнул замок. Вошли майор Грушко и заместитель начальника управления Стрельцов. Грушко тяжело дышал, лицо у него было серое.

– Унизительная слабость, – сказал Стрельцов, вытирая лоб и опускаясь на стул.

– Вы лучше не садитесь, холод… – предупредил Потапов.

– Я сейчас… минуту, – ответил Стрельцов, но не встал. Грушко сидел у стола.

– Переход фронта будем симулировать, – как всегда, неторопливо начал Стрельцов. – Настоящий переход означал бы, что мы сами втягиваем их в более тяжелое преступление. Более того, нам вообще придется оберегать их от связи с немцами.

– То есть как? – спросил Потапов.

– Мы не можем содействовать этой связи, дабы не помогать осуществлению их преступных планов.

– Ну, знаете, до этого я бы не додумался. Это я еще должен их оберегать? – вспылил вдруг Потапов.

– Отставить. Эмоции потом, – пробасил Грушко и спросил: – Со вторым каналом их связи ничего не прояснилось?

– Ничего. Вставай, чего расселся… – Потапов подошел к Грушко, взял его за плечи, и тот, тяжело поднявшись, стал топтаться на месте.

– Так выясняйте, Потапов, – сказал Стрельцов, подходя. – Мы уже взяли несколько очень крепких типов. Все русские. Большой запас наших денег. Как бы один такой не вышел на вашу группу.

– А может, не ждать этого? – спросил Потапов.

– Нет. Сначала расколем их до дна, – ответил Стрельцов и продолжал: – В общем – симуляция. Все делайте, как наметили. Приятель-фронтовик и так далее. Значит, фамилия этого фронтовика: Зайцев Николай Георгиевич, начальник штаба 401-го стрелкового полка. Запомнили? Они, конечно, будут проверять! Во время «похода» будете находиться здесь. Договоритесь с Грушко о питании. Мы за это время изготовим необходимые немецкие документы.

– Разве нельзя побыть на Литейном? – спросил Потапов.

– Нельзя. Дальше… – Стрельцов снова ходил по комнате, скрипя кожаным регланом. – Вы даете группе согласие идти, но поднимаете один вопрос: солидно ли идти к немцам с намеченной ими целью? Во-первых, за этим не видно политической позиции. Во-вторых, разве немцы не мечтают захватить все ленинградские ценности? Если руководители группы других целей не выставят – хорошо, и тогда вы им уступите. Но я почти уверен – выставят! Какое у вас впечатление? – Стрельцов остановился рядом с Потаповым.

– Могут и не выставить, – ответил Потапов. – По-моему, они не хотят проиграть, когда придут немцы, но сейчас играть рискованно, боятся.

– Повторяю, Потапов, выясняйте их второй канал!

– Как ведет себя Давыдченко? – спросил Грушко.

– О том, что его брали на Литейный, не сказал никому. Завтра мы с ним встречаемся – поведет меня на их главную квартиру. Он у них что-то вроде связного.

– Но как он все-таки оказался возле них?

– Я понял, что это связано с тем судебным процессом о пожаре на корабле, когда его спасли.

– Любопытно, как они все в конечном счете оказываются близко друг от друга, – сказал Стрельцов. – Горин имел контакт с Давыдченко, этот – с теми, а кто-то еще зацепится за других. В общем, вам, Потапов, работы хватит, вы напрасно психуете. Не зря вы потрудились над своей внешностью.

– Да, личность – плюнуть хочется, – угрюмо пошутил Грушко.

– Главный экзамен завтра, – сказал Потапов. – Еще неизвестно, что скажут и что подумают там о моей личности.

Давыдченко был непривычно молчалив, только всю дорогу поторапливал Потапова.

Они встретились на Петроградской стороне, возле Ботанического сада, и пошли к Кировскому проспекту. За мечетью обошли несколько узких улиц и наконец вошли с черного хода в дом, который, по расчетам Потапова, должен выходить фасадом на Петровскую набережную.

По темной крутой лестнице они поднялись на второй этаж и вошли в переднюю. Высокие лепные потолки. Дубовые панели. На вешалке – шубы. В квартире было тепло, пахло хорошим табаком.

Сняв свой засаленный полушубок, Потапов стал тщательно протирать отпотевшие очки.

– Туда, туда идите. – Серьезный и подтянутый Давыдченко показал на высокую резную дверь.

Потапов вошел в просторную комнату. Вдоль стен – шкафы, за стеклами – золоченые корешки, лохматые срезы старинных книг.

Дмитрий Сергеевич вышел из другой двери и крепко пожал руку Потапова.

– Прошу извинить, что не встретил, заговорились… – сказал он мягко и пригласил Потапова сесть. – Ну, как дела? – спросил он, устраиваясь в кресле напротив.

– Дел никаких, – ответил Потапов. – Но в городе был и останавливался у меня мой сокурсник по институту, теперь начальник штаба полка, стоящего на передовой.

– Вы рассчитываете на его помощь?

– Помогать он, конечно, не собирается, но он пригласил меня к себе на фронт подкормиться, и этим можно воспользоваться.

– Великолепно! – воскликнул Дмитрий Сергеевич. – Мы как раз сейчас говорили об этом труднейшем моменте…

– Но я советовал бы использовать ваш второй канал, – сказал Потапов.

– Наш руководитель проявил огромный интерес к вам и к нашим переговорам, – ответил Дмитрий Сергеевич.

– Я его увижу?

– К сожалению, он болен. Вопрос о походе поручено решить нам…

В комнату вошли двое. Высокий, стройный мужчина лет пятидесяти, с ухоженной бородкой и усами на красивом большом лице.

– Алексей Дормидонтович, – представился он Потапову, протягивая руку с длинными пальцами. Он пододвинул себе кресло и осторожно опустился в него.

– Алексей Дормидонтович, профессор, хозяин этой квартиры, – представил его Дмитрий Сергеевич.

Второй был постарше, с круглым и добродушным лицом, в грубошерстном свитере и валенках, обшитых кожей.

– Анатолий Павлович, – хрипло сказал он, не подавая руки. – Гриппую, от меня лучше быть на расстоянии.

«Да, мир-то действительно тесен», – думал Потапов, сидя напротив профессора, сподвижника и врага Безуглова.

– Дмитрий Трофимович пришел к нам с великолепной новостью, – начал Дмитрий Сергеевич. – У него появилась возможность совершенно открыто попасть на фронт. Его друг – командир полка – пригласил его к себе подкормиться…

– Начальник штаба полка, – уточнил Потапов и добавил с усмешкой: – Возможности открыто попасть на фронт не лишен никто…

Хозяин квартиры внимательно смотрел на Потапова, и этот человек с заросшим лицом, в стоптанных валенках, с непонятными глазами за толстыми стеклами не вызывал у него ни симпатии, ни доверия.

– Скажите, пожалуйста, – обратился к нему Потапов, – вы не знали орнитолога Безуглова?

– Я знаю его, – удивленно ответил Алексей Дормидонтович.

– Он умер, и это тот случай, когда вы должны быть благодарны смерти, – бесстрастно сообщил Потапов.

– Не понимаю… – поднял вверх лицо профессор.

– Безуглов – мы с ним соседи – рассказал мне недавно о вас и как вы приходили к нему. А он мог рассказать это кому угодно.

– Ерунда, я не знал ученого более аполитичного, чем Безуглов. Вы только его сосед, а я рядом с ним работал десятилетия, – сдержанно сказал профессор.