говорили людям: «Жизнь еще жива!
Славных предков наших нет под Божьим сводом:
Мы — потомки славы, мы — болгары родом! »
Караджа промолвил, глядя на народ
и куда-то дальше: «Вышел мой черед,
так прощайте, братья, нынче ухожу я,
тягостную муку в сердце уношу я!
Не погиб, не умер на холмах Балкан
я от ран жестоких, от кровавых ран.
Потому-то всех вас вкруг меня собрали,
но не плачьте, нынче слезы скудны стали:
умереть готовьтесь — смерть нам не страшна,
новые настали нынче времена.
Кровь дешевле стала — битва наступила,
и теперь позора нам милей могила!
По борьбе и думам мы одна семья,
что ж — я не последний и не первый я
гибну! Нет — рекою хлынет кровь народа,
кровь болгар отважных. Смерть или свобода!
Злобствуйте, злодеи, — весь наш род воспрянет,
многих вы убили — больше в битву встанет!
Мы народ упрямый, молодой народ,
нас не остановит нынче вражий сброд,
нас не остановят — все на бой со псами:
мы хотим свободы — будущее с нами!
Многие погибнут — пуля им готова,
чтоб потом подняться, чтоб воскреснуть снова!
Будущее вижу: кончатся напасти!
Турки! Ясно вижу гибель вашей власти!
В бой, друзья и братья, — новый день придет...
Пусть я умираю — жив родной народ!
Жив мой край болгарский — жив оплот народа!
Умираю, братцы! Смерть или свобода!»
И, когда врагами был удавлен он,
вдруг тысячегрудый к небу взвился стон,
и звучала долго в далях небосвода
пламенная клятва: «Свобода, свобода!
Смерть или свобода!»
1876
Брацигово пало после славной битвы.
Как всегда, сраженье началось с молитвы,
с песен. Но надежды завершил разгром.
Предан был Батак наш. И легла ничком
Копривштица наша в грозном вихре бури, —
пушка-самоделка не спасла Клисуру.
Увидала рано бледная заря —
вся в крови дымится Средняя гора.
Десять дней сражались панагюрцы гордо,
все же их сломили мстительные орды;
и герой Каблешков, гневом распален,
был веревкой скручен — взял его в полон
темный поселянин. Даже лев Бенковски,
в ком смешались чудно Левски и Раковски,
над рекой геройски голову сложил.
Стыдно мне признаться, кем он предан был...
В той неравной битве враг, силен числом,
смёл восторги наши, гордый наш подъём!
Да, удар был тяжек, паника ужасна,
многое померкло, многое угасло.
И опять сказался здесь инстинкт раба,
омрачилась снова родины судьба!
Тяжесть поражений и измен все новых —
плод извечной жизни в тягостных оковах.
Вот что нам великий нанесло урон!
И эпохи этой в хаосе времен
огненно-кровавый будет след светиться,
мрачной и жестокой, ей в веках не скрыться,
вечно ей пред нами тучею стоять,
на историю нашу будет тень бросать,
чтоб не забывали мы тот год кровавый,
год позора, срама и бескрайной славы.
Волов
Панайот Волов (1850 – 26.05.1876)
Бледные, бежали от враждебных орд.
Обливаясь кровью, Волов, храбр и горд,
вскрикнул: «Все пропало, нам не драться дольше,
рухнуло восстанье, нет надежды больше,
Как же нам бесславной смерти избежать?»
Балканы:
— Ни тропы, ни ложа вам не можем дать.
Город:
— У меня лишь петли.
Хижина:
— А на мне проклятья.
Янтра:
— Так скорей, бедняги, все в мои объятья!
Ополченцы на Шипке
11.08.1877 г. – Орловский 36-й и Брянский 35-й пехотные полки; болгарское ополчение. Командующий – Николай Столетов.
Пусть следов позора мы еще не стерли.
Пусть еще рыданья стынут в вашем горле.
Пусть мрачнее тучи, полночи черней
память униженья, горечь прошлых дней.
Пусть еще мы светом и людьми забыты.
пусть народа имя трауром повито,
пусть в прошедшем нашем, точно злая тень —
скорбный день Батака, Беласицы день.
Пусть иные люди осмеять готовы
боль, что принесли нам старые оковы.
Укорить нас гнусной памятью ярма;
пусть твердят, что вольность к нам пришла сама.
Пусть. Но в нашем прошлом, не таком уж давнем
веет чем-то новым, богатырским, славным,
чем-то необычным, что, вздымая грудь,
в ней сумело пламя гордое раздуть:
потому что в грозном, роковом молчанье,
подпирая небо мощными плечами,
вся в костях холодных, кручами остра,
высится седая, мшистая гора.
Памятник огромный подвигов бессмертных;
есть такое место на Балканах светлых,
быль, что сказкой стала у народа, есть.
В ней бессмертье наше, наша жизнь и честь.
Слово есть, что славу нашу окрылило,
что собой затмило даже Фермопилы.
Это слово — имя славной высоты —
обломает зубы злобной клеветы.
Шипка!
Трое суток юные дружины
держат оборону. Темные долины
вторят грому битвы в непреклонный час.
Враг идет на приступ! Уж в бессчетный раз
лезут злые орды по суровым кручам;
на отвесных скалах, брызги крови жгучей,
от кровавой бури свет в очах померк.
Сулейман безумный поднял руку вверх
и кричит: «На Шипке мерзостная челядь!»
Лезут вновь на приступ, наводнив ущелье,
с именем аллаха турки, — но гора
отвечает грозным рокотом: «Ура!»
Пули, камни, бревна вниз несутся градом.
Храбрые дружины, встав со смертью рядом,
отражают натиск злобного врага:
дорога отвага — жизнь не дорога!
Нет, никто не хочет быть последним в войске.
Каждый, если надо, встретит смерть геройски.
Слышен треск винтовок. Турки вновь ревут,
вновь бегут на приступ — страшен наш редут!
Турки злы, как тигры, а бегут, как овцы.
Вновь волна взметнулась: держатся орловцы
и болгары — им ли страшен смерти взор!
Штурм жесток и грозен, но грозней отпор.
Бьются трое суток — помощь не приходит,
взор нигде надежды светлой не находит,
не летят на помощь братские орлы:
но стоят герои средь кровавой мглы.
Точно горсть спартанцев против Ксеркса полчищ.
Хлынул враг на приступ, — выжидают молча!
И когда последней схватки час настал,
наш герой Столетов, славный генерал:
«Братья-ополченцы! — крикнул с силой новой.
Родине сплетете вы венец лавровый!»
И опять герои всей дружиной гордой
ждут, когда прихлынут вражеские орды.
Бешеные орды. О высокий час!
Волн порыв улегся, присмирел, погас.
Кончились патроны — воля не изменит!
Сломан штык — ну что же, грудь его заменит!
Если нужно, сгинем в битве роковой,
пред лицом вселенной на горе крутой.
Смертью богатырской, и битве побеждая...
«видит нас сегодня вся страна родная:
ей ли наше бегство с высоты узреть?
Отступать не станем — лучше умереть!»
Больше нет оружья! Бойня, гекатомба, —
каждый кол — оружье, каждый камень — бомба.
В каждом сердце яркий пламень запылал,
камни и деревья рухнули в провал!
Кончились и камни — стало биться нечем, —
мы с крутого склона в турок трупы мечем!
И на орды вражьи черным, страшным роем
падают с обрыва мертвые герои.
И трепещут турки: никогда пред ними
не сражались рядом мертвые с живыми;
в воздухе витает одичалый крик.
Алую дорогу пролагает штык.