На холме шел дождь, постоянный стук капель ударял по огромному зонту для гольфа, как пули по жестянке. Сказать по правде, дождь шел везде, но вверху на холме, здесь, небольшой участок был единственным местом, где Уилфреда Мотта действительно интересовало то, что прямо сейчас идет дождь.

Когда бы дождь ни шел, он не мог не вспоминать. Тот ужасный, ужасный день, когда он пришел к дому, принеся Донну с собой. Без сознания, не в состоянии что-либо вспомнить. Ради ее собственной безопасности.

Уилф помнил тот последний вид Доктора, промокшего под дождем, его лицо со струйками воды, со свисшими волосами, одеждой, плотно прилипшей к его тощему телу. И его глаза, его глаза выглядели такими испуганными, такими грустными, такими потерянными. Такими, такими старыми. Они были похожи на глаза старика, заточенного в нелепо молодом теле. Таком несчастном. Таком одиноком.

Затем эта чудесная синяя будка исчезла, когда Уилф отдал ей честь.

И он никогда больше не видел Доктора.

Но это не остановило его от того, чтобы смотреть туда, вверх. Вверх, в ночное небо, на звезды, которые по-прежнему были там благодаря Донне. Вверх, на звезды, которые освещали бесчисленные планеты с бесчисленными жизнями, которые были обязаны своему дальнейшему существованию Донне Ноубл. Которая не знала — которая никогда не могла знать. Потому что если бы она знала…

Он не хотел думать об этом. Он не полностью это понимал, он просто доверял Доктору. Своей жизнью. И Доктор заслужил это доверие, потому что он спас их всех.

С космических кораблей в небесах, с рождественской звезды, с того огромного большого Титаника, с адипоузов, сонтаранцев и далеков.

И это были только те, о которых он знал. Но он знал от Донны, Донны, какой она была прежде, что было и множество других.

Он покачал головой от масштаба всего этого. И каким маленьким и незначительным по сравнению с этим он был. Но он на самом деле не был против этого. Потому что честь была в том, что он знал Доктора.

Он залез во влажный карман и вытащил старый кожаный бумажник. И из него он вытащил несколько фотографий.

На одной была Донна в день своей свадьбы, свадьбы, которая не состоялась. Донна думала, что она даже не добралась до алтаря, потому что бедный Ланс попал в историю с рождественской звездой, атакующей улицы Лондона. Ланс тогда умер — это была история, которую он ей рассказал. Действительно, эту историю Уилф рассказал всем. И еще он сказал Донне, что она была так травмирована смертью Ланса, что уехала в Египет, чтобы преодолеть шок.

Что бы ни сделал Доктор с ее воспоминаниями, это заставило ее мозг принять историю и найти способ совместить ее, так что она была убеждена, что это действительно было то, что произошло. Возможно, это было единственной хорошей вещью, которая вытекла из «несчастного случая» — ее мозг сделал это, чтобы справляться так, вместо года или около того пустоты, если ты вложишь в нее мысль, она без вопросов могла дать ей разумное объяснение. Как головоломка, любые детали которой не подходили, просто придавали иную форму своим краям, чтобы убедиться, что они подходили, и формировали немного другую картинку, но такую, которую Донна не подвергла бы сомнению.

На другой фотографии была Донна со своей мамой и папой и ужин в День рождения ее папы в городе. Его последний День рождения, как оказалось.

На последнем фото была пожилая женщина в плетеном кресле со стаканом крепкого портера в руке, провозглашающая тост за фотографа.

Он вздохнул. Так много грусти в доме Ноублов за последнюю пару лет.

Он убрал фотографии и еще раз посмотрел в свой телескоп.

Не на что смотреть.

— Как там ночное небо? — спросил сзади голос.

— Привет, дорогая, — сказал Уилф, показывая, что вновь прибывшая должна присоединиться к нему под зонтом, — что ты здесь делаешь? Ты схватишь свою смерть.

— О, я в порядке, пап, — сказала Сильвия Ноубл, передавая ему термос. — Я принесла тебе чай и плитку шоколада.

Уилф с благодарностью взял термос, и они посидели немного в тишине, позволив дождю создавать над ними симфонию. Затем он свинтил крышку термоса и предложил его своей дочери. Она покачала головой.

— Донна делала это, — пробормотал он.

Сильвия кивнула.

— Я знаю. Может быть, мне нужно ей напомнить, и она снова начнет.

Уилф грустно пожал плечами.

— Уж лучше не надо. Просто на всякий случай.

Сильвия переменила тему.

— Значит, никаких синих будок сегодня ночью нет?

— Сегодня нет. Но однажды я его увижу.

Настала пауза.

— Не все ли равно? После всего того, что он с нами сделал?

— Нет, дорогая, не все равно, — сказал Уилф, — мне нужно знать, что он там, все еще охраняет нас. Охраняет Вселенную. Потому что тогда я буду знать, что то, что Донна пострадала, стоило этого. Потому что без него мы не в безопасности.

— Слишком много веры, чтобы вкладывать ее в одного человека, папа, — тихо сказала Сильвия. — И много ответственности.

Уилф знал, что Сильвии Доктор не нравился, и не только из-за того, что случилось с Донной. Она чувствовала, что, если бы Доктор никогда не приходил на Землю, может быть, те далеки не пришли бы тоже. Это был старый спор, и они двое никогда не соглашались по поводу этого. В результате они старались не говорить о Докторе слишком часто.

— Он там, дорогая. Защищает нас. И марсиан. И венерианцев. И Бог знает кого еще, — он сделал большой глоток чая. — Возможно, тебе стоит вернуться в тепло, не так ли?

Сильвия кивнула и встала.

— Ты еще долго собираешься здесь быть?

— Нет, хочу остаться тут до одиннадцати, потом я вернусь назад.

— Донна предложила съездить завтра к Нетти.

Уилф опустил свой чай.

— Нет, спасибо, — быстро сказал он.

— Пап, тебе нужно иногда видеться с ней, — Сильвия протянула руку и сжала его руку. — Ради себя, если не ради нее.

— Тебе не следует давать Донне ехать, — сказал Уилф, — это не безопасно. Что, если она что-нибудь скажет про Доктора?

— Вряд ли. Даже если и скажет, Донна не поймет, а Нетти не сможет объяснить это.

Сильвия встала и пошла обратно под дождь. Потом она оглянулась на своего старого папу.

— Мы прошли через больше страданий, чем кому-либо следует, пап, — сказала она тихо. — Давай не навлекать на себя еще больше. Пожалуйста, приходи.

— Я подумаю об этом. А сейчас иди, пока не простудилась.

Сильвия указала вверх, на небо.

— Доктор тоже хотел бы, — сказала она.

Уилф повернулся к ней с недовольным взглядом.

— Это ниже тебя, милая. Пожалуйста, не надо.

Сильвия кивнула.

— Прости, пап.

И она пошла обратно с участков и вниз по холму.

Уилф смотрел, как она удалялась, пока она не скрылась из его вида, затем развернул свой шоколад и откусил от него кусок. Он повернулся, чтобы вновь посмотреть в телескоп, сердитый из-за того, что Сильвия прибегла к Доктору. Сердитый, потому что это был удар по больному месту. И сердитый, потому что Сильвия была совершенно права.

Слезинка скатилась по старой щеке Уилфа.

По стольким многим причинам.

Спустя месяц после того, как небеса сгорели…

Терри Локворт проверил свой мобильный, но сигнала по-прежнему не было. Мария будет сыта им по горло — он должен был работать допоздна, но не мог дать ей знать. Без сомнения, спагетти по-болонски будут сегодня вечером в мусорном ведре. Опять. Бедная Мария — не ее вина, что он ей надоел, но что ему было делать? Они были женаты три месяца, у них был ребенок на подходе (пожалуйста, пусть это будет девочка), а денег не хватало.