- Тише вы, шкеты! - насторожился один из озорников.

- Да можешь не волноваться! Спит он без задних ног! - успокоил другой.

- Бороду задрал…

Взрыв приглушенного смеха.

- Ему счас хоть бороду остриги!

- Ширяй, Ширяй, у тебя е?..

- Шу-шу-шу…

- Ох ты, "Шипочка"! Давай! - и закурили. Три уголька насчитал Иван на кроватях.

"Ну, архаровцы, погодите, - думал он, - я вам завтра устрою…"

- Ширяй, Ширяй, - канючил кто-то, - ну дай, ну че ты жмешься? Я же отдам, у меня "Беломор" в дупле.

Заспорили. Потом запели: "А нам все равно, а нам все равно…"

"Пожалуй, хватит", - решил Иван.

- Я все видел и слышал! - сказал он голосом диктора Левитана. - Довольно! Приказываю спать!

Ш-ш-ш-х! И - тишина. Ни движения, ни звука, только глухое потрескивание магнитофона.

Иван нащупал клавишу, и шорох ленты прекратился. В окнах уже серело, когда сопение мало-помалу заполнило палату.

А после завтрака посадил троих курильщиков в беседку и прокрутил ночную запись…

Не давая опомниться, заговорил, прохаживаясь перед ними:

- И тебе, Ширяев, и всем вам надо немедленно бросить курить. Немедленно. Скажете, нелегко, втянулись? Ерунда! Послушайте, что говорит об этом психиатр Леви. Книжка такая есть, "Охота за мыслью" называется. Так вот, у тебя, Ширяев, норма, скажем, целая пачка в день…

- Ну, не пачка уж, - возразил Юрка.

- …Ты сегодня утром выбрасываешь одну сигарету, одну! Это незаметно. Не все ли равно, двадцать сигарет вытянешь или девятнадцать! Завтра утром ты выбросишь уже две сигареты, послезавтра - три… Понимаете, ребята, наша психика подобна маятнику: чем больше удовольствия мы получаем от чего-то, тем больше неудовольствия испытываем, когда лишаемся этого "чего-то"…

- Так жалко же, Иван Ильич, выбрасывать-то, - сказал Юрка. - Я выброшу, а кто-нибудь подберет. И выкурит.

Дружки Юркины закивали: "Точно! Если бы окурок… Да и то подберут, а уж целую! Охотников много до чужих-то сигарет!"

"Вот ведь какие!" - подумал Иван, чувствуя, что сейчас провалится блестяще задуманная, как ему тогда казалось, лекция о вреде курения.

- А не бросишь, - сказал он, останавливаясь 16 напротив Юрки и глядя прямо в его серые раскосые глаза, - будет рак. Так и знай.

"Рак!" - у Юрки дрогнули ресницы.

"Ага! - обрадовался Иван. - Ну, сейчас я вам, братцы, распишу, что это за штуковина - рак, уж я постараюсь!".

Но не успел. Его позвала Анна Петровна.

- Иван Ильич, в чем дело? - спросила Анна Петровна вполголоса, когда он подошел к ней. - В палате-то у вас? Свинарник - не палата…

Пришлось рассказать ей все.

- И вы им лекцию? - удивилась Анна Петровна.

"Да, на научной основе", - хотел было сказать Иван, но Анна Петровна решительно направилась в беседку. И устроила курильщикам такой разнос, что те закрутили пуговицы, смущенно запереминались с ноги на ногу, вспотели.

- Если еще раз, хотя бы раз что-нибудь натворите, - сказала Анна Петровна. - так и знайте: в лагере вам не быть. И к тебе, Ширяев, это относится в первую очередь. Тебя в прошлом году хотели исключить за курение и хулиганство, пожалели мать. Она с вами замучилась, пусть, мол, хоть летом отдохнет. Но в этом году обещаю тебе… А теперь - вымыть в палате, да как следует. И всю неделю будете мыть. Ясно?

"Тетка решительная", - с уважением подумал тогда Иван.

И все-таки еще несколько раз пытался действовать "на научной основе", да все неудачно. Надо присвоить отряду название, он начинает думать, подходит с одной стороны, с другой, отбрасывает вариант за вариантом, а отряд-то уже назван. По предложению Анны Петровны "Буревестником".

Чтобы выбрать отрядную песню, натащил из пионерской комнаты песенников и углубился в их изучение, а тем временем отряд уже напевал "Барабанщика", который был и в прошлом году отрядной песней. Так и с оформлением отрядной линейки… Ивану уже виделось нечто лаконичное и простое, нечто очерченное по параболе, а ребята под руководством Анны Петровны выровняли площадку под окнами палаты, посыпали ее песком, обложили по краям зеленым мхом, из битого кирпича выложили звезду, воткнули мачту с флагом - готово! Командиром отряда и звеньевыми выбрали девочек, которые и в школе пионерское начальство - свое дело знают.

Неторопливо, с уверенностью опытного педагога, Анна Петровна налаживала в отряде дисциплину. Попробуй замешкаться на построение или не вытри пыль за шкафом! Или откажись петь в музыкальный час! Захочешь и петь, и плясать, и лить воду на клумбу с цветами! Будешь и в тихий час лежать, как мертвый, и мести, и скрести, а в купалке плескаться сверх нормы и не помыслишь!

На планерке их третий отряд был отмечен начальником лагеря, как один из лучших. Анна Петровна разрумянилась от похвалы, а он, Иван, решил: а может, так и надо? Может, это тоже по науке? И ему ли, не имеющему понятия, что такое педагогика, совать свой нос? Решив так, он со спокойной совестью занялся физикой.

"И что же в результате? - спрашивал он себя, подходя к главным воротам лагеря. - Они удрали. Побег. Скандал. Рушится дом, возведенный Анной Петровной. Причем, Ширяев удрал! Ведь я его найду сейчас, и его вытурят в два счета! Ну и ну…"

Глава 3

- Пароль, Иван Ильич? - остановила его стража на главных, ведущих к купалке, воротах.

Иван сказал пароль и спросил про беглецов.

- Если бы они пошли через ворота, - сказал один из стражей, обгорелый на солнце, краснощекий парнишка, - мы бы их, конечно, задержали.

- Отряды проходили, - монотонно добавил другой, высокий и белобрысый, - так с вожатыми же. По счету. - И даже сурово сведенных бровей не раздвинул, глядел утомленно и строго. Оба имели вид служилых людей.

В купалке было тесно от тел, от брызг, от крика, хохота и визга. Четыре десятка голышей, обалдевших от воды, от ее щекотанья, прыгали, ныряли, колотили руками и ногами, кричали, отдувались, играли в догоняшки - и все это на небольшом пространстве, огороженном проволочной сеткой. Вода кипела, как в неводе, полном рыбы.

На песке, закинув за голову руки, лежала девушка в купальнике вишневого цвета, рядом с ней сидела другая - в голубом. Вожатые. Около них стоял физрук, большой, несколько грузноватый мужчина, обильно обрызганный веснушками. На физруке были зеленые плавки, он о чем-то говорил девушкам, размахивая рупором. Сидящая, крепкая круглолицая блондинка, хохотала, запрокидывая голову, лежащая снисходительно улыбалась: видимо, физрук смешил их.

Иван, приставив ладонь козырьком, внимательно осмотрел купалку, берега слева и справа от купалки, однако беглецов там не обнаружил. Можно было возвращаться. Но он замешкался, хотелось еще раз взглянуть на лежащую на песке девушку. Это была та самая Ирина, которую он встречал несколько раз в столовой и на планерках и которую назвал про себя "студенточкой". Говорили, что учится она в пединституте, а здесь, в лагере, на практике. Как только повернул голову в их сторону, беленькая окликнула его:

- Иван Ильич, кого вы ищете?

Глядя себе под ноги, подошел ближе.

- Да вот удрали. Четверо. С утра еще. У вас лишних нет? - кивнул на купалку.

- А мы-то думали, вы нас… - блондинка, встретив укоризненный взгляд подруги, расхохоталась.

Тут Иван коротко взглянул на Ирину. И почувствовал, что во рту сделалось сухо. Стало неловко торчать одетому перед девушками в купальниках, неловко отводить взгляд на лес, на песок, на воду, куда угодно, хотелось почему-то убежать. Но беленькая, кажется, Зоя (или Зина), как нарочно была расположена к разговору.

- Как же это, а? - сочувственно покачала она головой. - Так ведь можно и без отряда остаться: сегодня четыре, завтра четыре… - И снова звонкий белозубый смех.

- Вот смейся, смейся, Зоенька, - заговорила Ирина. - Возьмут и наши убегут…