– “Вдруг” не кончится, – успокаивает меня Шу-шу, расслабленно откидываясь в кресле. По лицу ее начинает опять блуждать та вполне идиотическая улыбочка, напугавшая меня однажды. – Кончай менжеваться, бери, пока дают...

Но все мои вопросы имеют теперь определенную цель (по крайней мере, мне так кажется), поэтому я продолжаю “менжеваться”:

– Слушай, это же все дико дорого. У меня нет таких денег.

В ответ Шу-шу приоткрывает на секунду глаза, смотрит на меня с усмешкой, вяло машет рукой: дескать, я могу не волноваться, она угощает. Беру шприц, флакон с раствором и удаляюсь в ванную. Может, вылить в раковину все сразу? Глупо. Не поверит, что вкатила себе так много. Да и какой смысл? Как она сказала: “Вдруг” не кончится”?

Через некоторое время Шу-шу снова на ногах. Движения неровны, глаза блестят, зрачки в пол-лица. Опять начинается паломничество разных людей. Теперь я отмечаю, что те, кто приносит барахло или другой дефицит, проходят в комнату, без стеснения вываливают товар на стол или на ковер. Другие, их меньше, появляются чаще с пустыми руками и с пустыми руками уходят, перед этим вместе с Шу-шу закрываются на кухне. Среди них – давешний хорек. Всего таких было трое: две девицы, явные путаны, и он. Когда появилась первая, Шу-шу захватила с собой на кухню сумку... Улучив момент, я зашла туда, когда никто не видел, на секунду приотдернула “молнию”. На дне лежали белые пакетики – сколько, я с перепугу не заметила...

Взглянула на часы и ужаснулась: восемь вечера! Что это я так расписалась? Тем более, самое основное я рассчитываю узнать завтра. Но вот парадокс: если завтра я действительно узнаю, откуда текут наркотики, материал мне писать не придется. Во всяком случае, в ближайшее время. У меня хватает соображения понять, что взять эту пакость с поличным неизмеримо важнее, чем прокукарекать очередным разоблачительным опусом, а там хоть не рассветай... Поэтому быстро записываю два заключительных эпизода – главным образом потому, что без них теряет смысл вся предыдущая писанина. (Перепечатать, видимо, уже не успею. Но в редакцию отвезу – чтоб в крайнем случае сразу нашли.)

Эпизод первый: мы с Шу-шу в притоне наркоманов. Она говорит мне, что не пойдет сегодня “на работу”, что вместо этого мы поедем в одно место. Докладываю: “одно место” находится где-то в районе Арбата, вернее, между Арбатом и Сивцевым Вражком, в переулках. Точнее сказать не могу, потому что было темно, Шу-шу командовала таксистом “направо-налево”, пока мы не заехали в какой-то двор. В подъезде тоже было хоть глаз выколи, поднимались мы без лифта, по широкой лестнице старого дома на четвертый этаж. В дверь Шу-шу звонила условно: два длинных, два коротких, потом через паузу – длинный и короткий. С той стороны спросили: “Кто?” В ответ Шу-шу коротко три раза стукнула в дверь, человека, который нам открыл, я не разглядела: в прихожей было еще темнее, чем в подъезде.

На подробное описание того, что я здесь увидела, уже нет времени, оставлю это удовольствие на будущее. Сейчас запишу только то, что может пригодиться моим печально-возможным читателям в красивых серых фуражках. Квартира большая, комнат в пять, с высоченными потолками. Света почти нигде нет, только в дальнем конце длинного коридора еле тлеет пятнадцатисвечовая лампочка. По этому коридору бесшумно скользят какие-то то ли люди, то ли тени, чаще всего полуодетые. В одной из комнат тихонько играет музыка, надымлено до невидимого потолка, мрак прячется по углам от единственной оплывшей свечи в блюдце посреди пола. Люди на ковре в разных позах. Запомнила одного, свернувшегося как эмбрион. В соседней комнате музыки нет, здесь другие звуки. Тоже надымлено, надышано, воздух сперт, висит осязаемыми клочьями. В углах угадываются две кровати. Мелькают голые ноги, взлетают простыни...

Шу-шу в самом начале сунула мне в руки зажженную папиросу, бросила: “Иди, покайфуй”, – и куда-то пропала. И вот через некоторое время, слоняясь из комнаты в комнату, одновременно и страшась, и любопытствуя, я услышала где-то рядом с собой негромкий знакомый голос. Остановилась. Слушаю. Вскоре начинаю понимать, что говорят из-за маленькой двери, возможно ведущей в кладовку или чулан. Лотом замечаю и узенькую полоску света на полу.

– ...не лови сейчас крутого порноса, – убеждает кого-то Шу-шу. – Сдавай, как берешь, даже в убыток сдавай. Нет бабок, скажи, я домажу. Нам надо сейчас клиенту показать, что мы можем схавать столько, сколько он может дать. А то все уедет. Я у него уже видела вчера двух Джорджей – крутые, козырные, все в бантиках! Они пару кило сожрут – не подавятся.

Собеседник что-то глухо бубнит в ответ – я не разбираю ни слова, наверное, он дальше от двери. Улавливаю только, что голос мужской.

– Слушай, Кролик, – на середине бубнения резко обрывает его Шу-шу, – у тебя в голове тараканы. Если “джеф” уйдет налево, то у нас не будет ни бабок, ни “джефа”. Я-то еще себе заработаю, а вот тебе, козлу, останется только в урну головой...

Полоска света на полу вдруг становится шире, я в панике бросаюсь прочь, сталкиваюсь с чем-то мягким, толстым, голым и противным, оно сдавленно охает, а я шныряю в ближайшую комнату, забиваюсь в угол, туда, где мрак, подальше от свечи, от света, от Шу-шу.

Эпизод второй: ночной разговор. Собственно, в эту ночь я узнала наконец, почему Шу-шу собиралась искать меня через “Волшебницу”, зачем потащила тогда, бросив клиентов, к себе, для чего не отпускает ни на шаг, прикармливает дармовыми наркотиками, дарит шмотки, даже втягивает в проституцию. Чем ей так важно, чтобы мы были похожи друг на друга.

Надо отдать ей должное, свою партию она провела неплохо. То есть, я имею в виду, что будь на моем месте действительно какая-нибудь недалекая профурсетка-медсестричка, падкая на кайф и красивую ресторанную жизнь, Шу-шу, пожалуй, удалось бы ее уболтать. Она и легенду придумала вполне роскошную, жалостливую и бабскую одновременно: про первую любовь, про смертельную ревность... Ну как тут не клюнуть? Что до меня, то я не сомневаюсь, что все ее байки – ложь от первого до последнего слова. И если согласилась участвовать в этой афере, так только потому, что надеюсь таким образом добраться до того, кто поставляет Шу-шу наркотики. Вы спросите, почему я считаю, что речь идет именно о нем? Называйте это интуицией или как хотите, но, узнав немного Шу-шу, посмотрев краем глаза мир, в котором она живет, я уверена: пуститься на такое предприятие она может ради одного. Ради кайфа.

Теперь по порядку. Под утро, когда мы, выбравшись из переулков, поймали на бульваре такси и вернулись домой, мне была в полутемной комнате рассказана душещипательная история.

Он был у нее первый. Единственный. Неповторимый. Свет в окошке. Она любила его больше жизни. Хотела за него замуж, родить от него ребенка. С ним она впервые попробовала “калики”, “подсела на иглу”. (Во всем этом Шу-шу не видела, как мне кажется, никакого противоречия.) Он был настоящим мужчиной – сильным, смелым, никого не боялся. Наоборот, его все боялись, даже она, Шу-шу. Если он что-то говорил, то все знали, что он сделает, как обещал. Я так поняла: пообещает убить – убьет. В этом была его сила. И вот однажды какая-то падла (здесь в голосе появляется надрыв) сделала ему подставку, заложили голубя сизокрылого, и уехал он надолго в дальние края.

Она же, сирая, поневоле прибилась к другому, ведь ей, несчастной, надо же было где-то иметь защиту и опору?!

Я сочувственно киваю Шу-шу, даже подумываю, не всплакнуть ли мне с ней на пару. Но все-таки между делом интересуюсь: как эти сердечные дела увязываются с ее, так сказать, основным занятием? И, не веря своим ушам, узнаю: никак не увязываются. Оказывается, сизокрылый сам, приручив девушку, начал подкладывать ее знакомым – иногда в карты проигрывал, иногда “по дружбе” тем, кому был чем-то обязан. А порой, когда нужда была, так и просто за деньги. Под кайфом-то, как выразилась Шу-шу, ей все один черт было.

Другой же и подавно в курсе всей ее жизни. Он старик уже, ему, кроме как за деньги, и ждать нечего. Да и главное для него – с молодой модной телкой по гостям и в кабак ходить. С понтом под зонтом, как опять же выразилась Шу-шу.