И все же реальность, которую мы творим – вещь довольно хрупкая. Той же Элинор непросто отслеживать время без часов. Но насколько ее жизнь усложнится, если она очутится в помещении, куда дневной свет не проникает, если ей не у кого будет спросить, который час?
Операция «Время»
Два месяца, или 1500 часов, длилось одиночество Мишеля Сифра в подземной ледяной пещере Французских Альп; в течение всего этого времени он понятия не имел, день наверху или ночь. Мишель позволил своему организму самому решать, когда отдыхать, и ложился спать при первых признаках усталости; потом он рассказывал, что это был самый здоровый в его жизни сон. За еду он принимался, когда испытывал чувство голода. Правда, вскоре аппетит пропал. Благодаря низкой температуре продукты в пещере сохраняли свежесть дольше, чем на поверхности, однако повар из Мишеля был никудышный – его попытки приготовить рисовый пудинг окончились полным провалом. Чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту, ему пришлось открыть банку консервированных ананасов. В конце концов самыми приемлемыми продуктами оказались сыр и хлеб. Мишель каждый день читал, вел дневниковые записи, снимал показания электродов, прикрепленных к голове и груди. И хотя эксперимент, о котором Мишель так долго мечтал, протекал без сучка без задоринки, день ото дня Сифр все более падал духом. В пещере было сыро и промозгло. Матрас, на котором Мишель спал, был сделан из толстой губки, но лежал на ледяном полу, и при температуре ниже точки замерзания постоянно оставался влажным. Мишель вечно ходил с мокрыми ногами. Одежда не успевала высохнуть за ночь – приходилось натягивать ее сырой, дрожа от холода. Мишель много часов кряду проводил в сидячем положении, и в конце концов у него начала болеть спина. Однако болеутоляющее он решил не принимать, чтобы лекарство не повлияло на ежедневно снимаемые показания.
Мишель поймал себя на том, что часами его ум занят совсем другой категорией времени – будущим. Он пытался придумать себе развлечение – вместо метания колец в цель бросал кубики сахара в сковороду с кипящей водой. Он взял с собой проигрыватель, чтобы скрасить одиночество, но ни Бетховену, ни Марио Ланца не удалось развеселить Мишеля. «Симфонии, когда-то меня очаровывавшие, теперь слышались сплошной какофонией. А популярные песни известных шансонье нагоняли еще бо\'льшую тоску». Мишелю было до того одиноко, что единственные дневниковые записи, где присутствуют положительные эмоции, касаются паука – Мишель поймал его и держал в коробке\' в качестве домашнего питомца. Он писал о том, что часто с ним разговаривает, кормит и поит.
Однако несмотря на промозглость и надоевший до чертиков желтый цвет тента, Мишель до того привык к своему временному жилищу, что начал проводить в кровати все больше и больше времени, выбираясь из палатки только в случае крайней необходимости. Когда же он должен был выйти, чтобы записать показания измерений, его согревала мысль о том, что в отдалении светлым пятном посреди стылой темноты маячит его уютная палатка. Вскоре Мишель перестал поддерживать в пещере чистоту и порядок – мусор скапливался прямо у входа в палатку. Благодаря холоду остатки пищи долго не разлагались, однако Мишель заметил на яблочном огрызке плесень. Обрадовавшись возможности поставить эксперимент, Мишель оставил в углу пещеры несколько огрызков, чтобы участники экспедиции, намеченной на будущий год, проверили, насколько быстро плесень вырастет.
В условиях отсутствия дневного света Мишель невольно начал щуриться, становилось все сложнее отличать зеленый от синего. Клаустрофобией он не страдал, но к концу пребывания под землей у него все чаще возникали приступы головокружения; потом уже врачи подтвердили: организм вступил в начальную фазу так называемой «спячки», когда физиологические процессы замедляются.
В течение всего эксперимента двое членов группы круглые сутки – и в полуденный зной, и в полуночный холод – дежурили у входа в пещеру. Им запрещалось связываться с Мишелем, чтобы тот не догадался о текущем времени суток. Из пещеры на поверхность был протянут телефонный провод – Мишель звонил дежурным всякий раз, как просыпался, принимал пищу или укладывался спать. Те записывали точное время звонка, однако Мишелю его не сообщали. Уже на второе утро эксперимента Мишель запоздал на два часа. За неделю разрыв между его временем и реальным составил два дня. Через десять дней Мишель днем спал, а ночью бодрствовал; он даже записал в своем дневнике, что у откликнувшихся наверху голос был необычайно бодрым – можно подумать, на поверхности самый разгар дня. Хотя на деле он разбудил дежурных своим звонком посреди ночи.
Во время каждого звонка Мишель измерял свой пульс, а также считал от 1 до 120 со скоростью одной цифры в секунду. И вот тут произошло удивительное. Мишелю казалось, что он считал в течение двух минут, как и следовало, однако его коллеги с секундомером отметили, что счет продолжался пять минут. Жизнь без четких ориентиров в виде смены дня и ночи сбила его «внутренние часы». Мишель потерял способность точно чувствовать ход часов и минут, он не мог даже определить, как долго говорил по телефону. Поначалу для отмеривания коротких промежутков времени Мишель проигрывал своего любимого Марио Ланца, но вскоре «начало и конец пластинки перепутались, слились в один поток… Время для меня уже ничего не значило. Я отстранился от него, начал жить вне времени» [40] Время стало для Мишеля тем, что он больше не мог оценивать, что казалось ему странным. Он, вне всяких сомнений, тяготился скукой, страдал от одиночества, но хотя дни казались бесконечно долгими, оглядываясь назад, Мишель готов был поклясться, что день длился гораздо меньше, чем на самом деле. Это – известный парадокс времени. И все-таки время летело гораздо быстрее, чем Мишель себе представлял. Он растягивал запасы сыра, чтобы хватило на два месяца, но ощущение времени его здорово подвело – нужды так себя ограничивать совершенно не было.
В определенный момент у Мишеля возникли подозрения, что он неправильно определяет дни, что он на несколько дней забежал вперед, в то время как на деле он, наоборот, запаздывал. И весть о том, что наступило 14 сентября, и эксперимент закончился, грянула как гром среди ясного неба. Ведь по его подсчетам оставалось еще двадцать пять дней. Любопытно, что известие о скором выходе на поверхность ничуть его не обрадовало. Он пребывал в замешательстве: оказывается, он потерял связь с реальностью, потерял целых двадцать пять дней. Куда же они подевались? Мишель чувствовал, будто его обокрали, лишив памяти.
Затем время исказилось снова: хотя по подсчетам Мишеля ему оставалось провести в пещере еще около месяца, он, едва узнав о том, что группа уже спускается, начал томиться от невыносимо долго тянувшихся часов ожидания. До появления группы оставались считанные минуты, но Мишель не понимал, почему они так медлят. Еще до начала эксперимента они договорились, что после прибытия группы Мишель проведет в пещере еще сутки – приготовит все к подъему. Однако теперь он испытывал страшное нетерпение. А еще – страх. Мишель боялся, что проведя под землей так долго и выжив, в последнюю минуту вдруг умрет. Малейший звук – удар сорвавшегося камешка или легкий треск ледяной массы – отзывался дрожью во всем теле. С прибытием группы он немного успокоился. Членов команды неприятно поразила яма, уровень мусора в которой доходил до пояса, но они рады были тому, что с Мишелем все в порядке. Подъем на поверхность Мишель оттягивал до последнего момента. Он знал, что там, наверху, собралась толпа репортеров, ждущих его триумфального появления, однако продолжал собирать образцы пород, пока коллеги не заявили ему со всей решительностью, что пора подниматься.
Подъем оказался непростым. Мишель слишком ослаб – пришлось закрепить на нем подвесную систему от парашюта и тащить вверх с помощью лебедки. Когда Мишель сам выбирался через лаз у поверхности, он потерял сознание. Глаза Мишеля успели отвыкнуть от дневного света – пришлось их прикрыть. Мишель снова потерял сознание, и его быстро понесли к вертолету. Однако подруга Мишеля, Анна-Мари, успела поднести к его носу букетик фиалок. Их аромат глубоко врезался в память Мишеля – это был первый приятный запах после двух месяцев подземного заточения.