Самыми трудными были четыре первых месяца. В части молодых солдат гоняли немилосердно. Особенно выматывали десятикилометровые марш-броски, устраиваемые раз в месяц отцами-командирами. Физически крепкому и натренированному Мише было легче, чем остальным переносить тяготы армейской службы. Каждую неделю Михаил получал письма от Лики. Как он в эти минуты радовался, душа пела, ликовала, и в то же время было грустно, сердце разрывалось от тоски. Она ушла от мужа, переехала на отдельную квартиру. Почему-то этот факт оказал на Тихонова странное действие- теперь он воспринимал ее не просто, как свою девушку, а как жену, терпеливо ожидающую его возвращения. Он переживал, как там она справляется с хозяйством, на что живет, но она писала, что все нормально. К тому же Кирилл, верный друг, очень поддержал ее в этот тяжелый период. Она даже пожила у него около месяца, пока искала себе жилье. Его несравненная бабушка, похоже, решила взять Лику под свою опеку, так что Мишины переживания за нее постепенно сгладились, хотя тоска по ней с каждой неделей становилась все невыносимее. Никакие трудности физической подготовки не могли сравниться с тем, как терзало его желание поскорее увидеть ее.

Свой третий ночной прыжок в апреле Миша запомнил на всю жизнь. Закон Кузи о параллельных мирах сработал и на этот раз безотказно, создав для Тихонова очередную неприятность.

Все было как всегда: загрузились, пристегнули фалы, взлетели. Все молча сидели вдоль стен и сосредоточенно ждали сигнала. Наконец транспортник пошел на разворот, парашютисты, сидящие напротив, судорожно вцепились руками в скамейку.

Противным голосом заверещала сирена.

«Выпускающие» открыли люки, внутрь ворвался оглушительный рев моторов, десантники друг за другом посыпались из «Ила» словно горох.

Миша шагнул в черную амбразуру люка, его рванула, закрутила, унесла в кромешную темноту неведомая сила. Знакомый хлопок! Над головой раскрылся купол. Слава богу, все в порядке! Теперь, главное, быть внимательным и не поломаться при приземлении, и сразу же погасить купол, иначе потащит по земле.

Что это?! Схождение?! Твою мать!

Неожиданно часть строп обвисла, Миша с тревогой вскинул голову вверх, купол съеживался на глазах: в него влетел кто-то из десантников и отчаянно пытался отбиться от обхватывающего ноги шелка.

— Балда!! Куда тебя черт несет!! — заорал на непрошенного гостя, струхнувший не на шутку Миша, делая тщетные попытки распутать и натянуть стропы. «Хана!» — промелькнула страшная мысль в голове. Не раздумывая, он рванул вытяжное кольцо запаски и судорожным движением руки отбросил в сторону вывалившийся купол, чтобы он наполнился воздушным потоком. К сожалению, он потерял драгоценное время, и запасной парашют открылся довольно поздно. Миша уже не успевал скоординировать направление, и его отнесло порывом ветра в конец поля к березовой роще; где он неудачно приземлился, пересчитав крепкие сучья, повиснув словно марионетка на спутанных стропах, сломав при этом несколько ребер. Десантникам пришлось повозиться, чтобы спустить благополучно пострадавшего на землю. До приезда «санитарки» сержант Самсонов, присев рядом, принялся массировать точку под носогубной складкой. Мише стало полегче, болевой шок отпустил.

— Очнулся, Икарушка? — сочувственно спросил Алешка Квасов, низко склонившись над стонущим другом. — Счастливый ты у нас, видать в рубашке родился. Это ведь я в тебя влетел.

— Балда, ты, Лешик! — через силу прошептал Тихонов, вновь отключаясь.

Тихонов лежал на подушке, уставившись в белый потолок госпитальной палаты, покрытый мелкими трещинками словно паутиной, и думал о Лике. Как она одна там? Что же ей написать? Ну, уж конечно, не о последнем прыжке, а то испереживается вся, а ей и так не легко.

Вдруг дверь осторожно приоткрылась, и в нее просунулась расплывшаяся от обезоружившей улыбки физиономия Лешки Квасова.

— А, сам убийца пожаловал, собственной персоной, — откликнулся Миша, увидев приятеля и откладывая в сторону ручку с блокнотом. — Что, кошмары по ночам замучили, тянет на место преступления полюбоваться плодами своих черных делишек?

— Мишка, это была чистая случайность, вот те крест! Прошу меня реабилитировать.

— Хрен тебе, не дождешься!

— А это мы еще посмотрим! Спорим, что реабилитация у меня, можно сказать, в кармане?

— Разбежался! Держи карман шире! Нас не подкупишь ни за какие шоколадки и коврижки!

— Ха! А это видел! — торжествующий Алешка извлек из кармана почтовый конверт и помахал им перед лицом Миши.

— Дай сюда! — заорал тот, узнав знакомый почерк, и было рванулся вперед, пытаясь вырвать письмо, но тут же сморщился от боли.

— Спокойствие, старик, спокойствие. Нельзя так бурно проявлять эмоции. Так как насчет реабилитации?

— Ладно! Черт с тобой, живи!

— То-то, же. Держи пакет, счастливчик!

Миша погрузился в чтение Ликиного письма. Квасов, сидя на койке друга, наблюдал, как с лица товарища не сходит счастливая улыбка, потом это ему надоело и он стал с любопытством осматриваться вокруг. В палате кроме Тихонова было еще четверо больных. Двое загипсованных со сломанными конечностями лежали на вытяжке (результат неудачных приземлений), третий крепко спал, зарывшись с головой в серое одеяло и высунув наружу твердую, как подошва, желтую мозолистую пятку. У широкого во всю стену окна, устроившись удобно на подоконнике, торчал высокий белобрысый парень, кажется, ефрейтор с четвертой роты, с аппаратом Илизарова на руке.

Открылась дверь, в палату вплыла, будто ангел, молоденькая светленькая медсестра с подносом, на котором под салфеткой лежали шприцы.

— Витюша, просыпайся, — она ласково тронула спящего за плечо. — Будем делать укол.

— Ну, вы, братцы устроились! — невольно вырвалось у пораженного Лешки Квасова. — Да у вас тут настоящий малинник! Чтоб я так жил! Такие девочки о вас заботятся! Непременно лягу за компанию!

Его заветное желание чуть-чуть было не осуществилось: в середине июля Квасов «отличился», ему сержанты настучали по башке за сумасбродную выходку. Он перед прыжками умышленно законтрил страхующий аппарат на парашюте, чтобы выпендриться перед всеми, эффектно приземлившись на «запаске». Это выявилось при тщательной проверке парашюта офицером ВДС. Кваса тут же за его «геройство» отстранили от прыжков, потом незамедлительно была собрана комиссия, после чего последовала от отцов-командиров «отрезвляющая клизма» и серьезный разговор по душам в каптерке с сержантами.

В свободные минуты Миша перечитывал Ликины письма, ее чудесные строки, полные любви, и был на седьмом небе от переполняющего его восторга. Потом чувство эйфории сменялось приступами тоски, которые выплескивались в виде стихов на тетрадные листки в клеточку…

В роте его любили. За его песни, стихи, за виртуозную игру на гитаре, за добрый отзывчивый характер. На гитаре его научил играть еще в детстве сосед по площадке, Паша Северцев, который вернулся раненым из Афгана.

Квас тоже был в полку не последней персоной, к нему валили табунами, он хорошо рисовал, красочно оформлял дембельские альбомы и мастерски делал татуировки. Его творениям могли бы позавидовать даже искушенные в этих делах члены Якудзы.

Прошел почти год с тех пор, как Мишу отправили в армию. Лика прожила этот год, как во сне. Спроси ее, как прошли эти месяцы, она скажет — получила столько-то писем от Миши, осталось ждать его возвращения еще столько-то месяцев. Вот, посмотрите на календарь на кухне, здесь все отмечено, сколько месяцев прошло, сколько осталось. Так легче. Определенность. У Миши все нормально. Уже привык и приспособился. Судя по фотографиям — похудел сильно. Но это мелочи. Главное, ему не трудно. Он никогда не жалуется и очень скучает. Он молодец, не падает духом. Так и будет говорить бесконечно о Мише. А про себя и не скажет ни слова. Хотя событий в ее жизни произошло предостаточно.