Фашистские преступления против человечества и человечности — все это были не какие-то пусть страшные, но отдельные самовольные акты; нет, это было общее узаконенное явление. Это была политика фашизма, вытекающая из фашистской идеологии.

Составной частью бесчеловечной фашистской идеологии была «концепция» тоталитарного государства, призванная «обосновать» установление фашистами после узурпации ими государственной власти жестокой террористической диктатуры в «собственной» стране. Как известно, фашисты, добившись власти, создали страшное тоталитарное государство: ликвидировали все прежние представительные (парламентские) формы государственного устройства, ввели полный государственный контроль за всеми сферами общественной и личной жизни граждан, жестоко подавляли любые оппозиционные выступления, т. е. установили открытую террористическую диктатуру. Именно тот факт, что фашизм не явился простой сменой у власти одной фракции буржуазии другой, одной буржуазной партии другой, что фашизм существенно изменил форму классового господства буржуазии, дал повод многим буржуазным и мелкобуржуазным идеологам трактовать фашистское государство как надклассовое, как власть, стоящую над обоими основными классами: буржуазией и пролетариатом, как вариант бонапартизма. Так утверждали О. Бауэр, Тальгеймер, Троцкий и др. Так утверждают и современные буржуазные идеологи. Они доказывают, что в 1918 г. в Германии будто бы сложилась сложная ситуация: собственники, банкиры, юнкера были не в состоянии удержать господство, а рабочий класс был не в состоянии взять власть. На основе этой ситуации, обусловленной равновесием сил противоборствующих классов, якобы и возникло в 30-е годы тоталитарное государство, надклассовая власть фашистов.

В действительности тоталитарное государство фашистов отнюдь не было надклассовым. Оно было государством крупной буржуазии, оно выражало неодолимую тенденцию государственно-монополистического капитализма. Тоталитаризм выступал и выступает как альтернатива либерально-демократическому государству в том виде, в каком оно сложилось после буржуазно-демократических революций. Как известно, либерально-демократическое государство базировалось на признании «естественных прав» личности, провозглашало широкие индивидуальные гражданские свободы, которые не подлежали непосредственному государственному контролю. Известный германский просветитель В. Гумбольдт следующим образом определял отношение классического либерализма к государству: «Государство заботится о благосостоянии граждан и не берет на себя других функций, кроме необходимости обеспечения своей собственной безопасности и защиты против внешнего врага; ни в каком другом случае оно не должно ограничивать свободы»¹. Бесспорно, подобная политическая эмансипация, провозглашенная победившей буржуазией, стремившейся к свободному развитию капиталистической инициативы, сама по себе была огромным шагом вперед в освобождении человека, общества в целом. Хотя, как указывал К. Маркс, политическая эмансипация отнюдь не является последней формой человеческой эмансипации, она является таковой лишь в пределах существующего буржуазного общества. В противовес подобным «естественно-правовым» взглядам на государство, как реакция на Великую Французскую буржуазную революцию возникла тенденция абсолютизации суверенитета государства. Она нашла свое выражение прежде всего в теориях так называемых реставраторов, в «органической» теории государства, в государственно-правовой концепции Гегеля.

Эти теории опирались на старый тезис, идущий от Платона и Аристотеля: государство существует прежде человека, государство имеет приоритет над личностью. Так, например, Гегель утверждал: «Так как оно (государство) есть объективный дух, то сам индивид лишь постольку является объективным и нравственным, поскольку он есть член государства»². Государство, по Гегелю, — это организованное целое, которое стоит выше индивидуума, его воли и желаний, т. е. выше субъективного начала. Государство'—это воплощенный объективный разум. Только через отождествление своих индивидуальных «Я» с государством люди что-то собой представляют. Классики германского историзма Л. Ранке, Г. Трейчке в гегелевском духе также рассматривали государство как проявление объективного духа, как выражение божественной воли. и в этой связи оправдывали авторитарную форму государственного правления и культ силы. По их утверждениям, свобода человека как индивидуума состоит в отказе от своего «Я», в принятии им как своих собственных всех законов, традиций и институтов государства. Государство всегда право, оно не может совершить что-нибудь неправильное.

Особенно широко распространились воззрения на государство как «органическую форму Жизни», как «физиономию исторического бытия человечества» во время и после первой мировой войны. Под воздействием мировой войны в буржуазном обществе усилилась тяга к авторитарным методам правления, выросло политическое могущество монополий, их влияние на государственный аппарат. В этих условиях подвергается острым нападкам сложившаяся в русле классического либерализма концепция «государства — ночного сторожа»[14]. Шпенглер и другие буржуазные идеологи, опровергая эту концепцию, отвергая лозунг «laissezfaires», т. е. призыв к свободе от государственного вмешательства в сферу «гражданского общества», доказывали, что государство — это не механическая совокупность отдельных граждан, но живая целостность. Государство — не отвлеченный субъект права и не совокупность юридических норм, но конкретная форма «жизни». Государство — не придаток правопорядка, но развитие витального принципа самосохранения. Государство — не надстройка над общественной реальностью, свойственная определенным ступеням в жизни человека, но реальная необходимость, обусловливаемая самим началом жизни, и т. д. и т. п. Они требовали подчинения «эгоистического» индивидуума «целому», «общему благу», олицетворением которого и объявляли государство, сильное и могущественное.

Разоблачая все эти псевдотеоретические изыскания буржуазных идеологов, В. И. Ленин отмечал, что «сила, по буржуазному представлению, это тогда, когда массы идут слепо на бойню, повинуясь указке империалистических правительств. Буржуазия только тогда признает государство сильным, когда оно может всей мощью правительственного аппарата бросить массы туда, куда хотят буржуазные правители»².

Фашистские идеологи во многом опирались на воззрения своих реакционных предшественников. Итальянский фашистский философ Джентиле доказывал, что либеральное государство не может осуществлять общую волю, поскольку оно основывается на ложном понимании свободы. Определяя свободу как право, а не как долг, оно превращает индивидуума в источник свободы, противопоставляя его, таким образом, государству, которое превращается просто-напросто в посредника, примиряющего индивидуалистические интересы и игнорирующего высшую реальность — интересы нации. Первостепенная же роль государства, по Джентиле[15], заключается в том, чтобы взять на себя претворение в жизнь национального предназначения. И поскольку государство претворяет в жизнь судьбу нации, оно должно обладать неограниченной властью, она должно быть тоталитарным. Оно должно быть силой «универсально-духовной», «универсально-этической», оно должно аккумулировать всю национальную энергию, освободить национальный организм от тлетворного влияния чужеродных элементов и т. д. и т. п. И если буржуазные теоретики эпохи либерализма воспевали, выражаясь современным языком, «плюрализм» идей и действий индивидуумов (так, например, американский просветитель и гуманист Генри Торо писал: «Если человек не шагает в ногу со своими спутниками, может быть, это оттого, что ему слышны звуки иного марша? Пусть же он шагает под ту музыку, какая ему слышится, хотя бы и отдаленную»²), то фашистские теоретики требовали «единства мыслей и действий» всех индивидуумов, их подчинения целому, абсолютному.